И СТАЛИ ОНИ ЖИТЬ–ПОЖИВАТЬ

 Неужели они его покормили и отпустили?

 Они что, идиоты?

 Или я что–то не так понял, или одно из двух…

 - …Стратегически надо мыслить, боярин, стратегически! И когда городскую стену песком укрепляешь, и когда с живой скотиной дело имеешь!

 - Чего вы все ко мне с этой стеной пристали! Специально я, что ли, там делов натворил?!.. Мне подрядчик честное слово давал, что если сэкономит чуток, то на качестве это не отразится!..

 - А ты и рад был поверить? — усмехнулся второй. — Простота, боярин Никодим, она хуже воровства…

 - Ах, это, значит, я простак?!.. Или вор?!.. Сам ты дурень неученый!.. Шарлатан!.. Князь… от кочерги… выискался!..

 Ага… Ссорятся Никодим Труворович и треклятый выскочка–истопник…

 А вот это уже интереснее.

 - А ты мне в нос кочергой–то не тыкай, боярин Никодим, не тыкай! Я сам знаю, что князь из меня — как из тебя истопник, да только титул–то он дается, а мозги–то да сердце — как уж есть!

 - Это что ты хочешь сказать, что у меня мозгов нет?!..

 - Может, и есть. Вскрытие покажет. Да только это истопник может мозгами теми про свое брюхо думать. А князь — человек государственный. Он и думать должен ширше, чем полотер или посудомойка! А ты дальше своего кошелька да родословной и не зришь!

 Допытываться у Митрохи, есть ли у него, Никодима, по мнению того, сердце, боярин не стал. То ли такой вопрос ему в голову просто не пришел, то ли знал, какой его ожидает ответ. И продолжил:

 - А у тебя–то самого шибко много тех мозгов, можно подумать! Книжек ученых начитался, пыль в глаза словечками нелукоморскими царю–батюшке пускаешь, и думаешь, все на тебя молиться готовы! Да ты сам–то что для обороны сделал, а? Да если бы не тот колдун, мы бы с тобой здесь сейчас не говорили! В первый же день Костей сюда бы пришел! А со дня на день подмога из Лесогорья прискачет — и опять твоя заслуга, скажешь? А что Змей Костея бросил и сбежал, тоже ты постарался? Да тебе просто везет!..

 - Везет тому, кто везет, как сказал однажды фельдмаршал Блицкригер… — сухо усмехнулся Граненыч, и полы его шубы зашуршали: кажется, он поклонился.

 - …Некогда мне тут с тобой разговоры разговаривать, боярин Никодим, — суровым голосом произнес он. — Это тебе ведь заняться нечем, так ты ходишь туда–сюда, да в собственной желчи варишься. А меня дела ждут государственные.

 - Мужлан!.. Хам!.. Выскочка!.. — Труворович едва не сыпал искрами от ярости.

 - Пустой ты человек, Никодим, — грустно приговорил Митроха, повернулся и ушел.

 Боярин Никодим, предательски оставленный противником в одиночестве — вариться по его, противника, выражению в собственной желчи, подпрыгнул несколько раз, прорычал свирепо что–то невразумительное и едва ли не бегом бросился с места ссоры.

 Букаха сморгнул вытаращенными глазами, вдохнул–выдохнул и дрожащей от волнения рукой полез в карман за бумагой и огрызком карандаша.

 Пока подслушивал, он даже забыл мерзнуть.

 Через десять минут маленькая черная тень выпорхнула из воеводиного укрытия и смешалась с ночью.

 Теперь можно было и выбираться.

 Лазутчик боязливо прильнул к щелке, но на улице так стемнело, что если бы даже кто–то стоял у самых бочек, увидеть его не представлялось бы возможным никак.

 Вздохнув еще раз и придя к выводу, что оно и к лучшему, изменник осторожно, боком–боком, покинул свое убежище, перелез через кучу так и не убранных никем корзин из–под скормленного Змею мяса и был сбит с ног кем–то огромным и сердитым.

 - Чего на дороге развалился, смерд? — рявкнул на поверженного лазутчика голос Никодима.

 Недавняя ссора с князем Грановитым ни хороших манер, ни хорошего настроения Труворовичу не прибавила.

 - От смерда слышу!.. — вырвалось против ожидания и воли у неудачливого воеводы, у которого были свои смягчающие обстоятельства в виде понижения температуры, страха разоблачения и пустого желудка.

 - Чего–о–о?! — опешил Никодим.

 Букаха мысленно ойкнул и прикрыл рот обеими ладонями, но было поздно.

 - Кто это? — подозрительно поинтересовался боярин, пытаясь рассмотреть в кромешной тьме заднего двора, кого это он уронил сгоряча.

 Поверженный диссидент замычал, вставая и оскальзываясь на скользких камнях мостовой…

 - Стой!.. — воскликнул вдруг Труворович. — Не может быть!.. Букаха!!!..

 - Да… нет… оставь меня… — начал было выворачиваться из скользкой ситуации злосчастный диссидент, но вдруг в голову ему пришла светлая мысль.

 Его величество Костей был бы им доволен!..

 - Букаха?.. — недоверчиво повторил Никодим и вытянул шею, словно от этого в темноте стало бы лучше видно. — Что ты тут делаешь? Разве тебе не приказали?..

 - Ха! Приказали! — голос перебежчика звучал теперь презрительно и гордо. — Кто мне может приказать? Это ходячее недоразумение в лукоморской короне — Симеон?..

 - Да как ты смеешь!.. — зарычал на него боярин, но Букаху понесло.

 - Я теперь плевать хотел на вашего дурацкого царька — теперь я служу другому хозяину — справедливому, могучему, не забывающему своих верных друзей! Не сегодня, так завтра он сотрет в пыль ваши глупые стены — не без твоей помощи, Никодим! — и тогда те, кто сражался против него, не будут знать пощады! И участь их будет решать ни кто иной, как твой покорный слуга! Он обещал вознаградить меня за мою службу любым титулом, каким пожелаю! Захочу царскую корону — она моя!..

 - А как же он сам?.. — недоверчиво полюбопытствовал Никодим.

 - Сам он, с его–то величием и мощью, будет править миром. Зачем ему размениваться на какую–то захудалую державку!

 - А ты, стало быть, снизошел и разменяться? — нехорошо усмехнулся Никодим.

 - Да, — коротко ответил Букаха. — И пока есть время, ты тоже можешь избегнуть ужасного удела, заготовленного на долю врагов моего хозяина. Помогай мне — и его величество вознаградить тебя по–царски!

 - А я подумал, царем будешь ты, — саркастически пробасил Труворович.

 - И я тебя тоже не забуду, — ничтоже сумняшеся, расщедрился диссидент.

 - Значит, ты мне предлагаешь за чины и деньги бросить Симеона и служить твоему Костею? — ровным голосом уточнил боярин.

 - Совершенно точно! — обрадовался такой понятливости Букаха. — А еще мы с его величеством подарим тебе этого выскочку истопника. Хочешь — его самого, хочешь — его голову. Ты же желаешь с ним поквитаться, а, Никодим?

 - Д–да… — мечтательно протянул боярин. — Он — безродный мужик, а его все чуть на руках не носят! А я, родовитый, чей род восходит к самому Трувору, стал не заметнее, чем афишная тумба в переулке!..

 При словах «афишная тумба» Букаху передернуло.

 - Наверное, — продолжал мыслить вслух Никодим, — он сделал для страны больше, чем я, а я, стало быть, дальше своего кошелька да родословной не зрю… Но зато я теперь знаю, как поправить дело.

 - Правильно, правильно! — поддакнул довольный своими вербовочными талантами изменник. — Только так ты и сможешь указать всем, кто в стране настоящий хозяин!

 - Я докажу, что я — не хуже какого–то полотера… истопника… и что кроме кошелька и родословной у меня еще есть… ЧЕСТЬ!!!

 Страшный удар свалил предателя за обледенелую мостовую. Он поехал на тощей спине по гладким булыжникам, влетел головой в баррикаду из бочкотары, и та, не выдержав натиска, развалилась на составляющие, рассыпалась, раскатилась, разлетелась, гремя и грохоча, пугая ночь и обитателей дворца.

 - Ах, ты!.. Ах ты, подлец!.. — ревел Никодим, расшвыривая невидимые во тьме бочки и стремясь добраться до бренного тела несостоявшегося вербовщика. — Да я самого тебя по частям Митрохе подарю! Предложить мне!.. МНЕ!!!.. продаться какому–то вонючему выскочке, который пришел ко мне домой и творит, что хочет!.. Да я!.. тебя!..

 Рука Никодима нащупала, наконец, на земле вражеский сапог, ухватила и дернула к себе что было мочи…

 Сапог слетел с похудевшей ноги Букахи, а сам горе–воевода вскочил, наконец, на ноги и побежал, куда глаза глядят, отчаянно молотя голой пяткой по мерзлой мостовой.