Свирепый чёрт Лялечка (СИ)

— Куда торопиться? Впереди целая ночь. Поехали к Кабалке. Это та самая колдунья, из-за которой я тогда чуть не это… Гм… Ну, в лесу, когда мы первый раз встретились. — Он немного смутился, вспомнив обстоятельства того утра, и поспешил отдать команду своей корове:

— Вперед, Звездюлина!

— Есть!

Повозка тронулась, мы с Лялечкой пристроились сзади, а замыкал процессию бормочущий что-то невнятное Бабай.

Колдовское логово

Вскоре мы свернули с основной дороги и продвигались дальше по еле заметной тропе, по которой чудом умудрялась проходить Тусопихова повозка.

Лялечка неожиданно спросила:

— Значит, к колдунье едем?

— Да, а что?

— Понимаешь, ведьмы с колдунами не любят нас, Чёртей. Но ничего, потерплю.

— А почему же они вас не любят?

— А потому что им приходится свои колдовские тайные секреты хранить, из поколения в поколение передавать, долго постигать колдовское ремесло, а мы — фьють, и готово. Все знаем, все умеем…

Я недоверчиво взглянул на нее. Лялечка немножко смутилась, неопределенно покрутила ладошками.

— Ну, нам требуется немножко подучиться и все. А им полжизни надо.

Неожиданно Звездюлина свернула, казалось бы, в непроходимые заросли. На самом деле это был хорошо замаскированный проход. Некоторое время мы ехали по естественному туннелю, образованному переплетенными ветками деревьев. После чего нашему взору открылась средних размеров поляна с избушкой на противоположной ее части.

Мы спешились. Пока Тусопих распрягал Звездюлину, Лялечка пыталась заглянуть под основание домика.

— Что ты там хочешь увидеть?

— Как что?! Курьи ножки! Хочу покомандовать, как в сказке. Равняйсь, смирно! Правое плечо вперед! К лесу попой, ко мне мордой!

— Нету ножек, да и крыльцо на нас смотрит.

— Жалко. Придется просто так входить.

Привлеченная шумом, на пороге появилась хозяйка, симпатичная темноволосая девушка. Почти девочка. Если бы я уже не определил Лялечку в разряд детей, то не знаю, кого бы из них посчитал старшей.

Хозяйка тайной заимки быстрым взглядом окинула непривыкшую к такому оживлению поляну. Тревожная тень слетела с ее лица. Оказывается, мы с Чёртовушкой пользовались популярностью. Нас узнали.

— Ах, вот, кто к нам пожаловал! Как же, наслышаны. В городе только о вас и говорят.

Ведьма оценивающе окинула меня с ног до головы.

— А ты ничего… Андрей, кажется?

Я молча кивнул.

— А я — Кабалка.

Колдунья продолжала откровенно разглядывать меня.

— Не пялься! А не то вмиг глазенки повыцарапываю! — Проявила неожиданную агрессивность Лялечка.

— Больно-то надо, — парировала ведьма, — тем более, у меня свой мужик имеется.

Она кивнула на подошедшего Тусопиха.

— А это еще кто с вами? — Колдунья только теперь заметила мнущегося чуть поодаль Бабая.

Аббат тоже смотрел на султаныча, словно видел его впервые. А скорей всего так оно и было. Принц все время держался в стороне.

— Несчастный влюбленный, — поспешил я опередить Лялечку с ее определениями, — приснилась ему девушка, и с той поры потерял он покой. А зовут его Бабай.

— Да? — Мне показалось, что Кабалка как-то по-особому ухмыльнулась. — Получается, что он принц?

— Откуда узнала? — Встрепенулся султаныч.

— По осанке заметно. — Хмыкнула колдунья. — Ну, что ж, гости дорогие, прошу в дом.

— Тоже мне, колдунья нашлась, — прошептала Лялечка, — ни кошков дохлых, ни жабов сушеных.

Как и сама хозяйка, так и внутреннее убранство избушки ломало сложившиеся у меня совпадающие с Лялечкиными стереотипы о колдуньях и их пристанищах. Не было ни булькающих котлов, ни сушеных змей с лягушками, ни зловещих черепов и прочих атрибутов ведьмовства, которые я привык видеть в сказках. Опрятная, светлая, чисто прибранная горница. Дубовый стол, окруженный скамейками, за который мы тут же расселись, повинуясь приглашению хозяйки. Расторопная Кабалка в считанные минуты накрыла стол и мы приступили к позднему ужину.

Шпионские правила

— И что же про нас говорят в городе? — Спросил я Тусопиха.

— А, разное. То, что вы божьи посланники, то, наоборот, что исчадия ада. Конечно, на глазах у всех, вместо того, чтобы сгореть, вознестись в небо.

— А кардинал что думает по этому поводу?

— Понятия не имею. Гробовая тишина. Как в склепе. Полное отсутствие официальной версии.

— А неофициально? Ты же общаешься с духовенством.

— Полная неопределенность. С одной стороны, я живой, как видишь, это означает, что вроде как приняты и мое новое назначение, и объяснение по поводу ее побега. — Тусопих кивнул в сторону Кабалки. — А, с другой, новый аббат в городе — событие. Должно состояться по этому поводу заседание парткома. Тишина. Короче, ничего не ясно. Вот и Кабалка не спешит возвращаться домой…

— А что Далдон?

— Пьет.

— Но хоть как-нибудь он выразил свое отношение к произошедшему?

— Так и выразил. Горюет. Уж очень вы ему по душе пришлись. Так что он будет на вашей стороне, даже если вы к нему заявитесь вместе с Бздысыкпуком. — Тусопих переквадратился.

— Значит к нему завтра и пойдем.

— К Бздысыкпуку?!

— К Далдону! Ты-то с нами?

— А как же! Я теперь всегда с вами. До победы. Или до костра… Кабалка, неси бритву!

— Это еще зачем?

— Буду папиковский хохолок брить! Отрекаюсь от сана!

— Погоди. С этим всегда успеешь. Отрекайся пока только мысленно. Незачем кому-то еще, кроме нас, об этом знать. Ты больше пользы принесешь в качестве аббата.

— Будешь нашим Штирлицем. — Вступила в разговор Лялечка. — Явки и пароли обсудим позже. А, вот, в воротник какую-нибудь гадость надо сейчас вшить. Чтобы живым не сдаваться.

Тусопих с испугом взглянул на Чёртовушку.

— Не слушай ее. — Я поспешил успокоить аббата. — Этого не потребуется.

— Конечно, не потребуется, — тут же согласилась Лялечка, — но на всякий случай надо. Так у всех шпионов положено. Я бы себе тоже вшила, но у меня нет воротника. Да мне и без надобности. Я ж не просто Чёрт, а Чёрт ядовитый. В случае чего, укушусь и все. Прощай, Лялечка, мы никогда не забудем твой бессмертный подвиг! Все кругом плакают, рыдают и скулят. А некоторые даже безутешно воют. Идут пионеры — салют Лялечке. Плывут пароходы — гудят Лялечке. Едут паровозы — ту-ту Лялечке. Стоят телефоны — дзинь-дзинь Лялечке…

— Ляля, хватит.

— Ух, как всегда, на самом интересном месте. Там еще должны часики — тик-так Лялечке, машинки — би-бип Лялечке. — Чёртовушка обиженно надула губки, но тут же вновь умиленно улыбнулась, и высказала свою догадку. — Испугался за меня, да? Не волнуйся, я потом потихоньку откопаюсь и воскресну на радость всем скорбящим.

Я и правда испугался. За Тусопиха и Кабалку (не говоря уж о Бабае), которые разинув рты внимали патетическую речь Чёртовушки, добрая половина слов из которой была для них совершенно незнакома. А вкупе с Лялечкиным утверждением о ее принадлежности к дьявольской когорте, услышанное воспринималось ими, как сатанинское заклинание.

— Кабалка, а почему ты в город не возвращаешься?

— Хитроблуда боюсь. Он меня в покое не оставит.

— Почему? Я объявил, что ты действуешь по моему распоряжению, а так как меня все считают кардиналом, то тебе нечего опасаться.

— Официально, может и нечего. Хотя не уверена. А, вот, втихую он обязательно что-нибудь со мной сделает.

— Почему ты так думаешь?

— А потому что я про него кое-что знаю. Я же травки всякие знаю, вот люди ко мне ходят, когда хвороба какая приключится. Один раз заявилась девица с жалобой на живот. Говорит, пучит что-то и почему-то растет. Я как глянула, а она на сносях. Сообщила ей об этом, а она в крик. Верещит, что я ее честное имя позорю, что никогда ни один мужчина к ней не прикасался… Кроме кардинала, во время обряда изгнания бесов. Кое-как ее выпроводила. А через пару месяцев увидел он меня случайно на улице и тут же заявляет, что господь знак ему свыше явил, мол, в меня бесы вселились. Но мою загубленную душу еще можно спасти, и что мне несказанно повезло: его преосвященство успел вовремя заметить происки дьявола, и я должна на вечерней заре тайно выйти из города для проведения обряда изгнания. Я ему и рассказала, что думаю о его обрядах. И еще пообещала папеньке пожаловаться, если он вновь попытается меня домогаться. А отец мой, хоть и не знатного рода, но к царю вхож. Хитроблуд испугался скандала и, придравшись к мелочи, приговорил к сожжению. Если бы не он, — Кабалка кивнула на Тусопиха, — гореть бы мне синим пламенем…