Вокруг света

Филеас Фогг был в унынии.

— Дорогой мой, — сказал он Паспарту, — если я не съем сегодня супа, я потеряю 152 калории. Нельзя ли предотвратить это несчастие?

Паспарту думал недолго. Пошел на кухню, уложил повара на кровать, сам приготовил борщ. Борщ вышел на славу, и даже капитан судна приходил к Филеасу Фоггу и спрашивал:

— Где вы достали такого золотого человека, сэр? Он — англичанин?

— Почти, — уклончиво ответил Филеас Фогг. — Я отыскал его на предгорьях одной из английских колоний.

В Гонолулу мистер Фогг был поражен не на шутку. Когда пароход ошвартовался, Паспарту, стоявший у борта, вдруг вскрикнул и яростно замахал платком.

— Петя, ты? Не может быть!

— Ваня! Какими судьбами?

— Из Калифорнии вокруг света еду! А ты как здесь? С каких пор?..

— Из Феодосии — прямо. Ну и сюрприз! Как жена удивится! Ты один? Слезай скорее, сходни поставили!

— Паспарту, — сказал Филеас Фогг, трогая за плечо Ивана-Петрова-Заде-Агу. — С кем вы беседуете?

— С туземцем, сэр, — ответил радостно Паспарту. — Мы с ним большие приятели. Быть может хотите, сэр, опять посмотреть, как живут местные жители?

— Я согласен, — задумчиво ответил Филеас Фогг, с завистью глядя на Петрова-Заде-Агу. — Но скажите пожалуйста, Паспарту: вы не совершали раньше двадцати или тридцати поездок вокруг света?

— Девятый год непрерывно езжу, сэр, — скромно ответил Паспарту. — У нас тоже, ведь, как и у вас, есть географическое общество… Только число действительных членов в нем чересчур велико: два миллиона человек, не считая родственников.

Филеас Фогг вздохнул. Он не понимал до сих пор, кто же такой, наконец, этот загадочный Паспарту. Но сознаться в незнании того, где находится Горская республика, Филеас Фогг не мог. Для этого он был слишком известный географ.

С Паспарту Филеас Фогг ехал, к сожалению, только до Китая. В Шанхае в одно прекрасное утро, получив жалование за месяц в размере 300 фунтов, Паспарту вдруг исчез, оставив Филеасу Фоггу записку, в которой говорил, что покидает патрона, обещает зайти к нему в Лондоне на квартиру и объяснить там подробно причину ухода. Филеас Фогг впал в уныние. Он так привык к Паспарту, к его обширным знакомствам на земном шаре, к его умению объясняться со всеми туземцами, расспросить — по какой улице идти, за какой угол завернуть, — что вначале на почтенного географа напала хандра. Однако, до конца срока оставалось всего 47 дней.

Кое-как поборов уныние, Филеас Фогг проехал в Бомбей, оттуда на слонах и верблюдах в Мекку, добрался до Порт-Саида, перекочевал в Тунис и через Гибралтар вернулся в Лондон ровно через 80 дней, считая и один пропущенный день из-за вращения земли вокруг собственной оси.

Было 10 часов 30 минут по Гринвичу, когда в зал заседания Лондонского географического общества открылась дверь, и на пороге появился Филеас Фогг…

В тот же день мистер Фогг случайно встретил Паспарту на Даунииг-стрит.

— Паспарту, вы?

— Я, сэр.

— Каким образом? Давно?

— Уже около месяца, сэр. Открыл здесь лавку, обзавелся квартирой. Женился, сэр. Все благодаря вашему жалованью. Большое спасибо.

— Паспарту! — побледнел Филеас Фогг, схватывая Петрова-Заде-Агу за руку. — Как же так? На месяц раньше меня? Почему вы бежали от меня, Паспарту?

— Сэр, — искренне произнес Паспарту, пожимая руку джентльмена, — не сердитесь. Но скажу вам правду: уж очень вяло плелись мы с вами по земному шару. Члены нашего географического общества, сэр, не привыкли к такой медлительности!

На кладбище

Кладбищенский сторож Мирко решил отпраздновать сочельник.

Приглашенных было всего три человека: могильщик Милош и кучер из белградского бюро похоронных процессий Светозар с женой. Жена Светозара, однако, испугалась разыгравшейся к вечеру вьюги, не пустила мужа. И весь вечер Мирко просидел у себя в сторожке вдвоем с Милошем, усиленно угощая приятеля сластями и подливая в его стакан сербской водки — ракии.

Он любил этого доброго малого — Милоша за его мрачный нелюдимый характер, а главное за то, что с ним не нужно было много говорить. Так же, как и Мирко, Милош отлично понимал, что этом мире все ясно без слов: и жизнь и смерть и, в особенности, похороны.

— Ишь, воет, проклятый, — пренебрежительно сказал, наконец, Мирко, кивая в сторону занесенного снегом окна и поднося стакан с ракией к губам. — Как будто у него кто-то умер.

— Ээх… — выбранился Милош, оскорбив в брани солнце, а попутно с солнцем луну и мелкие звезды. — Хотел бы я его, бездельника, поймать и закопать в землю. Не дул бы! Твое здоровье, Мирко.

— Твое. Сколько вчера за купца получил?

— Сорок.

— Мало, брат. Очень мало. В промерзлой земле да со снегом наверху — сорок, а? Разбойники! Стыда у нынешних покойников нет. За какую-нибудь поганую комнату, где из окна дует и стены прогнили, платят, небось, сколько хозяин спросит. А вот могильщику, за отличное помещение до конца мира, каких-нибудь двадцать динар прибавить жалко. Милош, что за люди теперь умирают, а? Стоят они того, чтобы их глубоко закапывать?

Мирко негодующе плюнул, встал, покачиваясь, пошел к двери.

— Идет снег?

— Перестал.

В сторожку ворвался ветер, радостно взвизгнул, почувствовав тепло, и бросился к печке, стараясь укрыться в испуганных углях. Мирко недолго пробыл на воздухе. Вернувшись назад, он молча налил стакан, выпил содержимое сосредоточенно, с достоинством, как всегда; но Милош заметил в лице друга что-то новое: не то озабоченность, не то тревогу.

— Что-нибудь случилось, Мирко?

— Ничего…

— Может быть, покойники ходят?

Мирко вздрогнул, угрюмо опустил взгляд.

— Нет.

— А я на днях видел мертвого войника, — начал снова Милош. — Вожусь я перед вечером около памятника доктора, знаешь, — которого Светозар в мае так удачно в день моей славы привез. Вдова к праздникам ремонт решила сделать. А там ведь конец кладбища, поле, далеко все видно. Так, вот, только что кончил я курить, огляделся — кругом никого — взялся за молоток. И вдруг вижу — со стороны поля, совсем близко ко мне — человек! Не было никого до самого Джерама — и вдруг идет. В тридцати шагах… Что с тобой, Мирко? Нездоровится?

— Что-то холодно стало. Выпьем еще, Милош.

— Спасибо. Так, вот, стою я, бросил работу, смотрю. А он увидел меня, как будто даже испугался сначала, но потом надвинул на лоб меховую шапку и быстро прошел мимо.

— Сказал что-нибудь?

— Да. «Лаку ночь».

Мирко снова вздрогнул. Положил локти на стол, покачал головой и печально, чуть слышно, пробормотал:

— Плохо это, Милош. Ой, как плохо!

— А что?

— Умрем мы с тобой, Милош, в этом году, вот что.

Мирко вздохнул, искоса взглянул на дверь, продолжал:

— Для человека нет хуже, Милош, как слышать от покойника «лаку ночь» или «приятно спавати». Старый сторож Милан сам учил меня, как нужно с мертвецами обращаться, когда они поднимаются из могил. Видеть их одними глазами — не опасно. Это даже приносит удачу, в особенности если они без одежды, в одном только скелете. Но не дай Бог, с мертвецом заговорить или услышать приветствие. Одно средство спастись от смерти в этих случаях — бросить вдогонку комок мягкой земли, чтобы комок рассыпался в воздухе, и три раза произнести: «чекай-почекай, чекай-почекай». А не успеешь сказать и бросить, — конец. Тут у нас, говорят, несколько человек так перед войной пропали: мертвецы в могилу затащили, а в какую — никто до сих пор не знает.

Мирко помолчал и вдруг таинственно наклонился к Милошу.

— Милош… — прошептал он, беря друга за руку, — я видел его. Сейчас…

— Кого? Вчерашнего купца?

— Нет. Твоего войника. Стою возле дороги, оглядываюсь — и вдруг проходит. Хотя быстро исчез в темноте, однако успел, проклятый, сказать: «Лаку ночь».