Вампир поневоле

Теперь вот еще и они… Новые инициированные. И зачем только напоил своей кровью?

Хотя… Через неделю превращение будет полностью завершено. Вот тогда и заглянем к этому… господину. Кем бы он ни был.

К восьми часам родители ушли на работу, и Ромка рванулся к компьютеру, уничтожать то ли гоблинов, то ли троллей, то ли еще каких-то монстров. Бедненький, три дня без Интернета. Как же он выжил в таких бесчеловечных условиях?

Я же прошел в свою комнату, разделся и рухнул на разложенный диван-кровать, искренне надеясь поспать часов до четырех. Так бы и произошло, если бы у меня был нормальный брат. Вот только все дело в том, что брат у меня ненормальный, и я с каждым днем все больше и больше в этом убеждаюсь.

Гоблинов Ромка уничтожал примерно до часу дня. Потом ему это резко надоело, и братишка не нашел ничего лучшего, кроме как поиграть с собаками. В мячик.

Никогда не верьте, если вам скажут, что чау-чау – флегматичные собаки. Нет, возможно, где-нибудь в Китае (кажется, они оттуда) они и флегматичные, но только не у нас в квартире.

Началось все с того, что кое-кто (не буду показывать пальцем) залепил мне в лоб погрызенной собачьей игрушкой. Потом по мне пробежались килограмм пятнадцать живого собачьего веса. Ничего не понимающий, я подскочил на кровати и ошарашенно заозирался по сторонам. Мурзик вовсю греб лапами по простыне, стремясь выкопать закатившийся неизвестно куда мячик. Ромка стоял и тихонько хихикал в кулак, а вокруг него с радостным лаем прыгал Барсик.

– Кретин! – взвыл я, хватая свою подушку и запуская ею в братца.

При этом я искренне надеялся, что смогу засветить ею Ромке по кумполу, но… увы и ах. Я не учел такого важного фактора, как Барсик. За мгновение до того, как подушка врезалась в физиономию моему братцу, чау-чау подскочил как на пружинах, вцепился зубами в угол наволочки и, яростно рыча, начал ее трепать. Ромка замер, удивленно уставившись на меня.

Мурзик тоже остановился, а потом рванулся к Барсику, в очередной раз пробежавшись по мне.

Нет, теперь я уверен, что если не заработаю за этот месяц шизофрению, то язва с аппендицитом у меня будут точно.

Итак, Мурзик вцепился во второй угол, собаки потянули в разные стороны, раздался оглушительный треск и…

Всю комнату припорошило легким снежком куриных перьев…

Я так и замер. И на чем я теперь буду спать?!

Ромка скользнул взглядом по комнате, уставился на меня и внезапно расхохотался в полный голос.

– Ты че ржешь?!

– Андрей, да ты на себя посмотри!!!

Я встал на ноги и осторожненько прошел в родительскую спальню мимо собак, по-прежнему треплющих остатки наволочки – кто их знает, щас как кто-нибудь из них укусит меня за ногу. И, между прочим, хотя их две – ноги в смысле, – обе они мне дороги как память. Напротив родительской кровати стоит большое трюмо, и я остановился перед ним, разглядывая себя в зеркало.

Я, конечно, не тормоз, но первая мысль после этого взгляда у меня возникла минут через пять. Не меньше. Причем звучала она примерно так: «Куда уехал цирк и почему я, собственно, остался?»

И было от чего. Перед зеркалом стояло НЕЧТО. В одних семейных трусах. Судя по трехдневной щетине – мужского пола. С перекошенной физиономией, ясно повествующей о вечной трагедии русского народа на бессмертную тему «пить надо меньше или хотя бы закусывать!». Хотя, по-моему, за три дня похмельный синдром мог и исчезнуть. Во всклокоченных волосах этого самого НЕЧТА (в моих то есть) застрял пучок куриных перьев. Еще одно перо прилипло к кончику носа.

Я скосил глаза к переносице, отклеил перо и, стараясь не очень сильно дергать головой при ходьбе (не дай бог, перья рассыплю!), вернулся в свою спальню. Там я вынул перья из волос, всунул их в руки брату, вырвал из пастей Барсика и Мурзика жалкие останки наперника и задушевным голосом сообщил Ромке:

– А сейчас ты возьмешь нитку, иголку и починишь подушку.

– А почему я?! – вскинулся он. – Это ведь из-за тебя она порвалась!

– Прибью…

– Кого? Куда? – решил покосить под идиота Ромка.

Господи, дай мне терпения. Нет, господи, силы не давай! Прибью ж на фиг!

– Тебя. К потолку. За язык. Чтоб не болтал много.

– А я маме пожалуюсь! – хмыкнул он, естественно, ни капельки не поверив.

Пора придумать что-нибудь поновее и пострашнее. А то он уже не боится…

– А ужин тоже ты готовить будешь?

Этого Ромка терпеть не может делать:

– Ма-а-а-аленьких все-е-е…

– Значит, все-таки ты.

– Я уже иду за иголкой, – крикнул он, выбегая из комнаты.

К счастью, Барсик с Мурзиком не успели растащить содержимое подушки по квартире, хотя перьев на них налипло порядочно…

В общем, я помог Ромке пропылесосить квартиру, предварительно общипав собак, и показал брату, как правильно сшивать подушку. Тот ковырялся около получаса и наконец предъявил мне свое произведение.

Честно говоря, принять ЭТО за подушку мог только какой-нибудь слепой абориген Африки, в жизни не видевший постельных принадлежностей. В настоящий момент ЭТО больше всего напоминало выброшенного на берег потомка медузы и осьминога…

Будем надеяться, я смогу подобрать под нее наволочку.

А пока я оделся и сложил кровать, засунув подушку поглубже в диван. К вечеру что-нибудь придумаю.

Потом мы с братом по мелочи прибрали в квартире (ну там пыль вытереть, собак расчесать), и я поинтересовался:

– Что будем готовить на ужин?

Ромка выпучил глаза:

– Ты же сказал, что готовить будешь ты.

– Буду. А ты будешь мне помогать.

– Так нечестно! Не буду я тебе помогать!

– А в глаз?

– А в ухо?

– ЧЕГО?

Нет, ну что за подлость? Почему он младше меня всего на три года? Была бы разница в возрасте лет пять, я бы мог его повоспитывать, а так…

– То, что слышал!

– Выпорю!

Угроза, кстати, совершенно беспочвенная. И Ромка это, между прочим, знает. Так что он смерил меня взглядом и критически хмыкнул:

– Во-первых, я выше тебя на голову. А во-вторых, – противно загундосил братишка, – я ма-а-аме пожа-а-а-алуюсь! – а после этого перешел на спокойный тон: – Она тебе покажет, как маленьких обижать!

– Серьезно? – не поверил я. – Покажет?

Ромка решил, что я испугался:

– Да! Покажет!

– Ой, как здорово! А то эти маленькие совершенно распустились, жизни от них нет. Может, хоть мама покажет, как их правильно обижать, чтобы эти маленькие себя по-человечески вели!

Ромка сразу пожух:

– Злой ты… Чего мне делать-то надо?

В общем, я предложил ему подумать над тем, что мы будем готовить на ужин, а сам пошел в ванную – хоть умыться за три дня.

В ванной я включил воду и уставился на себя в зеркало. Ну что тут у нас? Вроде как ничего страшного. На этот раз. Что радует…

В общем, чистить зубы я не буду. В три часа дня?! Да это просто маразм!

Бриться не буду по той же причине. В конце концов, раз уж у меня образуется эта самая трехдневная щетина, доношу ее положенный третий день и сбрею завтра к чертовой матери.

Я плеснул в лицо воды, растер ее по щекам, вытерся махровым полотенцем, висевшим сбоку на сушилке, и со спокойной совестью пошел на кухню. Не люблю готовить, но… Лучше уж придумать что-нибудь, чем весь вечер выслушивать мамин монолог на тему: «Я весь день работала, вы отдыхали и ничего не сделали!»

Ромка стоял перед открытым холодильником и задумчиво изучал его содержимое. Услышав мои шаги, он начал, медленно поворачиваясь ко мне:

– Андрей, я думаю, может, нам не мучиться, а просто…

Тут он наконец обратил на меня свой «светлый» взор, удивленно смерил меня взглядом и, прервав свой монолог, спросил:

– О Вождь, почему ты не закончил боевую окраску?.. Или раскраску? Как правильно?

– Чего? – не понял я.

– Чернила со щеки сотри или вторую полоску нарисуй, Чингачгук Большой Осел!