Свирепый чёрт Лялечка (СИ)

Индульгенция

— Папика того освободи из темницы. Пусть сюда приведут. Он же бдительность проявил.

— За ним другое преступление числится. Он колдунье побег устроил.

— Это тоже часть нашего проверочного плана. Она не колдунья, а наш агент. — Я чувствовал, что меня понесло, но уже не мог остановиться.

— Чудны дела твои, господи, — пробормотал Далдон, но распорядился и через несколько минут папик стоял перед нами.

Он не поверил своим глазам. Злостные еретики и антикоммунисты сидели за одним столом с царем и вели мирные беседы.

Дабы предотвратить очередной всплеск религиозных чувств, я ткнул папику под нос пятирублевую монету.

— Молодец! За проявленную бдительность и принципиальность дарую тебе свободу, отпущение прегрешений и награждаю денюжкой!

Я покопался в кармане, извлек рубль и вручил его доносчику.

Побелевшими губами он прошептал:

— Мандат аббата…

И в третий раз за день рухнул в обморок, если не считать мелких потерь сознания, во время Лялечкиного стращания страшнючей зверюкой.

— Слабак! — Заключил Далдон.

Через пару минут папик очухался и тут же принялся крутить и вертеть рубль, не веря своим глазам.

— Но раздавать мандаты имеет право только Пахан В Натуре!

— Я тоже. По его поручению. Не боись, все законно.

— Выходит, я теперь аббат?!

— А то! И колдунье своей передай, что с нее сняты все обвинения.

— Ты то снимешь, а кардинал…

— Я с ним поговорю, как только он вернется. Так, как все-таки тебя зовут?

— Тусопих.

Мы усадили новоиспеченного аббата за стол и заставили выпить полный кубок медовухи.

Через некоторое время папик чувствовал себя вполне комфортно и уверенно. Его безмятежность изредка улетучивалась, когда Лялечка периодически загадочно подмигивала ему, приподнимала руки с полусогнутыми пальцами, изображающими звериные лапы, и тихонько рычала. После такого напоминания о страшнючей зверюке, Тусопих самостоятельно наполнял свой кубок и залпом выпивал его, после чего успокаивался.

Голова немного шумела и очень туго соображала, но я нашел в себе силы продолжить ликбез и теперь принялся за свежеиспеченного аббата. Лялечка тем временем, что-то объясняла царю. Заслышав слово Бразилия и отметив, что все происходит мирно и благопристойно, я перестал обращать на них внимание.

Тусопих быстро закосел и откровенно отвечал на мои вопросы.

Царская темница

Все хорошее когда-нибудь заканчивается. Даже царский ужин. Пришло время определить наш статус и отправиться на покой. Ведь до полуночной трапезы мы были кардинальскими пленниками, а теперь я являлся одним из высших религиозных чиновников не только Далдонии, но и всего мира.

— Ты, конечно, свободен. А, вот, ее судьбу должен решить кардинал. Ничем не могу помочь. Женщина…

— Девушка! А если быть более точным, то…

— Не надо более точно! — Я успел остановить Лялечку до того, как она призналась, что является Чёртовушкой.

— Все равно. Паханов приказ. Но как только ты предъявишь его преосвященству мандат, думаю, все образумится. Но указание должен дать только он. Ведь женщины, они от лукавого…

— Ага, это точно. Все бабы — стервы. — Согласилась с царем Лялечка.

— Исчадия ада…, - продолжал Далдон.

— Правильно! — Обрадовалась Чёртовушка. — Я и есть дьявольское создание и сатанинское отродье! Как догадался? Ты колдун?

Далдон, не смотря на захмелевшую голову, покрылся испариной.

— Ох! Вот, видишь, — только и смог он сказать, обращаясь ко мне, — но не волнуйся. У меня есть камера со всеми удобствами. В наше время нельзя зарекаться от тюрьмы, да от сумы, вот, и устроил, на всякий случай. Зупдин!

Появился маленький сутулый мужичишка, с бегающими плутоватыми глазками.

— Приготовь темницу люкс.

— Будет сполнено, Ваше Величество, — слуга тут же исчез, так же неслышно, как и появился.

— Это коровий мой.

— Не понял…

— Раньше, когда лошади еще не были исчадием ада, эта должность конюшим называлась, а теперь — коровий. Ключи у него всякие, печати…, - объяснил Далдон.

Зупдин появился через несколько минут.

— Все готово, Ваше Величество.

— Пошли? — По тону чувствовалось, что царю и самому неприятно водворять Чёртовушку в темницу.

— Значит, в тюрьму? — Лялечка недовольно насупилась. — Дядечка, может, ты меня отпустишь подобру-поздорову? А то ведь сбегу в партизаны и буду ваших коровьи обозы под откос пускать.

— Не могу.

Она заложила руки за спину и, взглянув на меня, поинтересовалась:

— Про ментов поганых кричать? Волков позорных? Ну, что всех ненавижу?

— Не надо.

— Могу еще песенку блатную затянуть…

— А не затягивать можешь?

— Ладно, не буду.

В сопровождении царя, коровьего, новоиспеченного аббата мы пришли в приготовленную для царских узников «темницу». Камера являлась камерой только потому, что имелась запирающаяся дверь. А в остальном, это были нормальные царские покои.

— Я поговорю с ней, наедине, чтобы спокойно ждала, а то переколотит все, что бьется.

Я указал на бесчисленную посуду, статуэтки и прочие красивые, но непрочные вещи.

— А что не разобью, то погну и покарябаю! — Добавила Лялечка.

Далдон зажмурился, представив возможные разрушения.

— Ладно, шепчитесь, хоть и не положено.

Сопровождающие удалились, оставив нас с Чёртовушкой наедине.

Я решил на всякий случай проверить, точно ли нас не подслушивают. И не зря. За занавесом у дверей притаился Зупдин. Когда он понял, что его инкогнито раскрыто, то понес какую-то галиматью, про оброненную монетку. Слушать я не стал. Одного пинка было достаточно, чтобы коровий, квадратясь, покинул покои.

Узница

— Надумал, наконец, блудом заняться?

— Нет.

— Тогда будем Чёртолюдиков делать?

— Разве это не одно и то же?

— Конечно же, нет! Блуд, он для удовольствия, а Чёртолюдиков делать — тяжкий труд… Поняла, чего ты боишься! Ладно, так и быть, ты не будешь беременным. Возьму это на себя. Стану такой пузастой кадушкой.

Лялечка скрюченными перед собой руками показала какой у нее будет живот, зачем-то надула щеки и, переваливаясь с ноги на ногу, показала, как будет ходить: «Пум, пум, пум». Потом рассмеялась и бросила на меня лукавый взгляд.

— У меня серьезный разговор. Я заметил, что очень много словечек из моего мира здесь в обиходе. Да и монетки наши в почете. Сдается мне, что Пахан прибыл сюда именно оттуда.

— Все может быть. Очень даже не исключено. Бздысыкпук тоже так сначала подумал. И даже напрямую спросил об этом у Люцифера. Не он ли подкинул нам такой подарочек.

— Ну и что тот на это ответил?

— Сказал, что не имеет никакого отношения. И добавил, что, конечно, брешет. Вот, и думай, что он имел ввиду? То ли просто брешет, то ли брешет, что брешет? Один раз точно сбрехал, а раз сказал правду. А когда? Тяжело с нами, с Чёртями.

Лялечка в доказательство своих последних слов грустно вздохнула и печально посмотрела на меня. На это мне возразить было нечего, и я согласился:

— Я знаю. Но с этим потом разберемся. Сейчас меня интересует другое. Завтра предстоит беседа с кардиналом. Что ты про него знаешь? Ты сегодня так лихо рассказывала про Далдона и его государство.

— Я — молодец.

— Знаю. Может и про кардинала расскажешь?

— Все что знала про Далдонию я тебе уже выложила. Лихо, как ты сам заметил.

— Но ты ничего не сказала про кардинала.

— Значит, не знаю.

— Неужто, вас, Чёртей, не учат знать все о своих главных противниках, священнослужителях?

— Наверное, учат.

— Ну, и?

— Что, ну, и? Тоска смертная. Думаешь интересно запоминать кто сколько народа на костер отправил, да какие у него слабости и пристрастия?

— А сатана говорил, что ты способная ученица.

— Конечно.

— И как же получилось, что он не знает о таком пробеле в твоем образовании?