Подразделение 000

Сергей КОСТИН

ПОДРАЗДЕЛЕНИЕ 000

(Три нуля)

Эпизод 1.

— Диспетчер вызывает тринадцатую машину! Срочно! Тринадцатую машину! Тринадцатая, ответьте диспетчеру!

Боб торопливо затолкал в рот оставшуюся половинку бутерброда с красной икрой, прикрыл жирными пальцами микрофон и спросил:

— М-м-ммм м-м-м?

— Прожуй сначала.

Боб согласно кивнул и со страшной скоростью заработал челюстями.

Меня слегка передернуло. С детства не люблю скрежет.

Боб? Боб мой напарник. Уже четыре года. Это не настоящее его имя. Там, в Америке, его звали Робертом. Неплохое имя для американца. Роберт Клинроуз. Смешная фамилия. Говорит, что в честь какого-то левого папаши из капиталистической верхушки. Бросил его с несчастной мамашей без копейки и умотал с моделью в теплые края. Я сказал “копейки”? Ошибся. К тому времени, когда бросали крошку Боба, даже в Штатах копейки изъяли из оборота. Брюлики. Конечно, брюлики. Со Спасской башней и рубиновыми звездами. Все, как у людей.

Всю сознательную жизнь Боб занимался разведением рождественских индюшек. Говорит, прибыльное было дельце. Не знаю. Врет, наверное. У нас этих индюшек только в зоопарках держат. Мясо жестковато, да и морды у них неприятные.

— Прожевал?

Боб отрицательно замотал головой и показал два пальца. Двадцать секунд не срок. Диспетчерская может и подождать.

Что еще сказать о напарнике?

Во время Восьмой Великой Депрессии Боб решил, что в Штатах ему делать больше нечего и перебрался к нам. Он был одним из тысяч и тысяч бедолаг, которые считают, что в России кисельные берега и молочные реки. Он был песчинкой среди тех, кто искал лучшей доли, и одним из немногих, кому, действительно, повезло.

До сих пор не пойму, чем он приглянулся Директору. Может тем, что носил галстук, пестрый в бабочках. Может, Боб был достаточно заметен своей пышностью и упитанностью на фоне изголодавшихся худых американцев? А может и своим политическим прошлым. Впрочем, последнее — вряд ли. Если верить Бобу, то он только и делал, что ходил перед Белым Домом с транспарантом и требовал гласности, хлеба и зрелищ. Врет.

Так или иначе, но Боб оказался единственным счастливчиком, получившим работу в нашей Службе за все время Двадцатилетней Миграции. Настоящая удача, нечего сказать. Прямо с вокзала в лучшую команду спасателей страны. А ведь тысячи и тысячи его соотечественников до сих пор бродят по бескрайним просторам России в поисках даже самой черной работы.

Не знаю, не знаю. Но когда Директор вручал мне этого парня, то сказал:

— Покажи бедному янкелю, что наша страна всегда рада пригреть на своей обширной груди заблудших американских пролетариев. Позаботься о нем, и Америка, когда-нибудь, запоет о тебе в своих коренных индейских песнях. Где, где! В прериях и в вигвамах. Вот где.

Я клятвенно пообещал Директору не спускать глаз с американца, хотя до сих пор сомневаюсь, что услышу когда-нибудь эти хорошие песни.

Боб — парень неплохой, почти без недостатков. Есть, правда, небольшая особенность, которая меня раздражает. Кажется, я уже вскользь ее отметил. В любое время суток, независимо от положения тела, он жует. Даже не так. Не жует. А методично перемалывает пищу. И скрипит зубами. Наверно, у них там, в Америке, плохо с зубными врачами. Так вот… И ничто на свете не может заставить его прервать хоть на секунду это увлекательное, по его мнению, занятие.

Но сегодня особенный день. День его рождения. И ради такого случая можно потерпеть.

Боб дожевал бутерброд на три секунды раньше обещанного срока и взялся за дело. Давно пора. Диспетчерская скоро заискрится от натуги.

— Йа фринацатей. Фринацатей, коворью, на связьи.

Диспетчерская резко замолчала. Подумала. Ответила.

— Диспетчерская не поняла. Это кто?

В ответ Боб произнес единственную фразу, которую он произносил абсолютно без американского акцента, и, которой, в свое время и на свою голову, его научил я.

— Чукча в кожаном пальто.

За что получил небольшой, дружеский подзатыльник. Конечно, было бы лучше вообще отстранить его от общения, но сегодня на это у меня рука не поднимется. Человек, даже если он бедный американский эмигрант, в свой день рождения должен делать все, что ему заблагорассудиться.

Подзатыльник немного подействовал, и Боб, слегка напрягшись, стал говорить на вполне разбираемом русском.

— Тринадцатая машина на связи. Находимся в районе Северного моста у Нового района.

Динамик издал неприятное хрюканье и выплюнул очередную порцию мерзости.

— Почему не отзывались последние полчаса?

— А кого это собственно…

— Директора Службы, собственно! Вы что, мерзавцы, не узнаете мой голос? И это лучшая команда Службы?! И на этих негодяев я потратил лучшие годы? И эти не помнящие добра…

Боб прикрыл микрофон.

— Чего это он?

Я пожал плечами. В настоящий момент мне совершенно неинтересно, что происходит с Директором. Существовали более неотложные дела. Например, сравнительно-качественная характеристика девочек с восемнадцатой и двадцатой страницы мужского подпольного ежемесячника “ Я сам”.

— И это он меня так в день рождения? — Боб откровенно загрустил, шаря глазами по заднему сиденью в поисках еды.

— Двадцатая, — решил я и, аккуратно закрыв журнал, запихнул его под кресло.

— Что? — не понял Боб. И не поймет. Напарник никогда не интересовался девчонками. Только еда. В этом есть и свои плюсы, конечно. Никто не перейдет дорогу в самый неподходящий момент.

— Да так, — объяснять Бобу суть дела не хотелось. — Что там шеф?

Боб прибавил звук. И сделал это вовремя. Директор как раз заканчивал и переходил непосредственно к делу.

— …закромами Родины? И чем же таким вы занимались последние полчаса? Я спросил! Если ответа не последует через две секунды, считайте себя уволенными из Службы.

— А мы это… — Боб вопросительно взглянул на меня, но в ответ увидел лишь ослепительную улыбку. По традиции отвечает тот, кто начинал разговор. Старое и незыблемое правило работников Службы “000”. Боб напрягся и выдал: — Мы тут старушку переводили через трассу “Е-95”.

Врать Боб не умел. В этом деле требуется особый полет фантазии. Воодушевление сердца. А у американца ее хватало только на то, чтобы придумать новый скоростной способ поглощения пищи.

Я постучал пальцем по лбу, показывая, что Боб не совсем точно изложил ситуацию. Даже самый последний из Директоров, не выходящий месяцами из кабинета, знает, что старушки на современных трассах так просто не валяются. И тем более не переходят дорогу, где попало.

Наш Любимый Директор был полностью с этим согласен, и высказал Бобу все, что думал. И про старушек, и про мозги, и про пустоту.

— А теперь главное! — Директор не любил размусоливать. Он считал, что десяти минут на воспитание подчиненных вполне достаточно. — Пора за работу, мальчики. Нам на пульт поступило срочное сообщение. В третьем секторе Нового Города из окна выпал человек. Предположительно женщина. Предположительно еще жива. И предположительно надеется остаться таковой.

— Подробности? — можно подумать, что эти самые подробности прибавят Бобу настроение.

— Вроде, мыла окна. А может, решила просто подышать. Адрес у вас на мониторе. Сообщение поступило шестнадцать минут назад. Так что торопитесь.

— А почему мы?

Директор был замечательным человеком. И человеком Директор был тоже замечательным.

— Вы лучшие — раз. Вы ближе всех — два. И это ваша работа, мерзавцы! Три! Еще?

“Еще” больше слушать не хотелось. Работа, значит работа.

— Высота-то, какая? — я решил нарушить свое радиомолчание, за что моментально и поплатился. Директор всегда любил меня больше всех.

— А!!! Сергеев!!! Проснулся, голубчик? Смотри, дождешься! Опять журнальчики рассматриваешь? Уволю бездельников! Заборы красить пошлю! Коноплю выращивать! Кстати, Сергеев, — голос Директора подобрел. — Если есть что новенькое, зайди после работы.