Две копейки

Андрей Балабуха

Две копейки

В тот день я задержался на работе. Вышел на улицу и почувствовал, что вот сейчас просто умру от голода. Согласитесь, что для здоровенного двадцатипятилетнего оболтуса выпитый в полдень стакан чая и пара бутербродов! И когда, наконец, в нашем КБ организуют столовую? Сколько лет твердим об этом на каждом профсоюзном собрании, а воз, как говорится, и ныне там.

У ворот Иоанновского равелина стояли на скамейке прикрытые клеенкой дымящиеся корзины, и две женщины бойко торговали пирожками. Я споткнулся о кабель, который тянулся из ленфильмовского автобуса к «юпитерам» в проеме ворот, — опять в крепости снимали какой-то фильм. Сглотнув слюну, сунул руку в карман, на ощупь вытащил два двугривенных и протянул продавщице.

— Три с мясом, пожалуйста!

Она дала мне пирожки и сдачу трехкопеечную монету и два семишника. Это на телефон. Я сунул их в задний карман и, дожевывая последний пирожок, вспомнил вдруг, что так и не позвонил Володьке. Пришлось забраться в телефонную будку. Там была истинная душегубка кажется, это называется парниковым эффектом. Хорошо бы оставить дверь приоткрытой, но трамваи так грохочут на повороте, что разговаривать невозможно.

Чувствуя, что медленно превращаюсь в бульон на собственных костях, я достал из кармана оба семишника, опустил один из них в щель автомата и набрал номер. Раздались длинные гудки. От нечего делать я стал крутить второй в пальцах. Монетка была новенькая, блестящая, словно не бывавшая еще в употреблении. Люблю такие. Сам понимаю, что это смешно, но люблю. Трубку все не снимали (опять его нет дома!). Жаль.

Продолжая разглядывать монетку, я повесил трубку. И тут…

Однажды, еще в школьные годы, мне повезло: в троллейбусе вместо гривенника мне дали со сдачей десятипфенниговую монетку. Как и большинство сверстников, я собирал монеты, и это было мне только на руку.

Но такого!

Я еще раз внимательно осмотрел семишник. На аверсе — герб и надпись «СССР», на реверсе — в ободке из колосьев крупная, словно взятая из школьной прописи двойка и написанное строгим бруском слово «копейки» Две копейки. И ниже — год.

«1996»!

Да нет же! Бывает так, перепутываются в голове цифры. Однако это был не 1969, а именно 1996 год. Я вышел из будки в состоянии некоторого обалдения. Первым порывом было вернуться к тем продавщицам, но тут же я понял, что это бессмысленно. А что делать?

Я вырвал из записной книжки листок, завернул монетку и убрал в бумажник, чтобы не потерять, не спутать случайно с другой. И поехал к друзьям, которые, я надеялся, помогут разобраться в этом темном деле.

Конечно, мы заболтались, и я вспомнил про монету только в самом конце, когда надо было уже уходить, если я хочу успеть на трамвай.

— Фальшивая, — изрек Жора — Но сделано здорово, ей-ей!

— Брось ты свои детективные замашки, — откликнулся Виктор — Обычный заводской брак, — он закурил и добавил, — чудеса! Брак на «Монетном дворе»! Рассказали бы — не поверил.

— Ее потерял Путешественник по Времени, — подал из спальни голос Жорин сын, десятилетний Герка.

— Ты почему это не спишь? — поинтересовался отец.

— Уснешь тут, как же!

И то правда, современные квартиры не для бурных дебатов. К единому мнению мы так и не пришли.

Идея у меня родилась уже дома: надо позвонить Пуху. Уж он-то разберется. С этой мыслью я и уснул.

На следующий день перед обедом я позвонил ему.

— Федор Феоктистович, вы не смогли бы выглянуть на полчасика? Консультация нужна. Давайте пообедаем вместе.

— С удовольствием, — сказал Пух — Где?

— Ну хоть на проспекте Добролюбова…

— Ладно. Ждите у Ботного домика.

Пух работал старшим технологом на «Монетном дворе». Мы с ним познакомились в крепостном буфете, куда он попал по какой-то случайности. С тех пор мы несколько раз встречались, болтали на самые разные темы, чему нимало не препятствовала разница в возрасте, — был Пух без малого вдвое старше меня, хотя в дружбу наши отношения пока еще не переросли.

— Давайте сюда, — сказал Пух, выслушав мой рассказ — Попробую что-нибудь сделать. Выясню — позвоню.

— Спасибо, Федор Феоктистович! Очень вы меня обяжете: терпеть не могу, надо признаться, всяких таинственных историй…

Он позвонил мне через три дня, в пятницу. И мы снова встретились на том же месте.

— Вот, — сказал Пух, протянув мне монету, — все, что можно было проверить, мы проверили. Монета настоящая. Даже присадка радиоактивного изотопа в норме. Представить себе возможность изготовления такой фальшивки в кустарных условиях практически невозможно. Да и не стали бы тогда размениваться на двухкопеечные. Представить же подпольный завод еще сложнее, согласитесь. Не знаю уж, что еще сказать вам, Андрей.

— А брака такого не могло быть, чтобы вместо 1969 отчеканили 1996?

Пух молча пожал плечами, но потом все же снизошел до объяснения:

— Наша продукция идет большими сериями. Брак на одной монете невозможен, только на всей серии. А такого ОТК не прозевает. И, простите великодушно, мне лично сама эта мысль представляется более чем нелепой!

Я согласился с ним.

— И вообще, — сказал на прощание Пух, — не напоминайте мне о ней больше, прошу вас! Голову на этом сломать можно. Если хотите доброго совета, выкиньте. В Неву. Или позвоните кому-нибудь по телефону. Впрочем, добрые советы даются лишь для очистки совести, прислушиваться к ним вовсе не обязательно…

И в этом Пух опять-таки был прав.

Вечером я поехал к Севе Воробьеву, моему однокласснику, с которым мы когда-то вместе увлекались нумизматикой. Но я довольно быстро охладел к этому делу, а он так и остался ярым собирателем. Его коллекции неоднократно выставлялись, он даже писал какие-то статьи, выступал с докладами… Уж он-то поможет, решил я. Хотя бы ниточку даст. Но Сева только пожимал плечами.

— Откуда мне знать? Ведь ты говоришь, что ее подлинность проверяли… Эксперты там, конечно, квалифицированные… Так чего ты хочешь от меня? Если избавиться от нее, как тебе советовали, — отдай мне. В моей коллекции она будет на месте. Или — продай.

— Иди к черту! — огрызнулся я. — Стану я тебе продавать, торгаш несчастный! А отдать… Подумаю. Может быть, потом. Но не сейчас. Извини.

С тем мы и разошлись.

Прошло две недели, но история эта не идет у меня из головы.

Может быть, ты в самом деле есть, Путешественник по Времени? Бродишь сейчас где-то по Ленинграду и по ошибке употребил монету твоего родного (или не родного?) 1996 года?

Или — ты еще только будешь? Быть может, Машина Времени уже сконструирована в каком-нибудь КБ или НИИ, и скоро ты отправишься на ней в будущее — первый в истории времяпроходец? Экипируя тебя для путешествия, отчеканили монеты года, в который ты отправляешься, и одна из них случайно попала мне в руки? Или… Я не знаю, что думать. И потому решил написать этот рассказ. Если его напечатают, может быть, ты найдешь меня и заберешь свой семишник? Я сижу за столом и пишу. Рядом, тепло поблескивая в свете настольной лампы, лежит новенький двухкопеечник. Временами я смотрю на него — лишний раз удостовериться, что все это не сон человека, начитавшегося фантастики.

Сейчас я выправлю текст и завтра отнесу его в редакцию. И захвачу с собой монету — как вещественное доказательство. Конечно, хорошо бы еще приложить справку от психиатра, но я оптимист и надеюсь, что как-нибудь обойдется. Если ты есть, Путешественник по Времени, — отзовись!