Подвиги Геракла (СИ)

Олег Пелипейченко

Подвиги Геракла

Два правителя

(Немейский лев)

— Иди в комнату стражи и жди моего слова. Я приму тебя завтра в это же время. Или позже, — добавляю, немного помолчав. — Или не завтра.

С тайным удовольствием слежу, как гордая улыбка сползает с лица здоровяка, как начинают раздуваться от гнева ноздри, как он загоняет в себя злость, склоняет голову в еле заметном поклоне и выходит из зала неожиданно лёгкими шагами.

Я сгребаю в охапку то, что он принёс, и напрягаюсь изо всех сил, пытаясь выпрямиться. Не сразу, но получается. Боковым зрением вижу: стражники, все как один, уставились в потолок. Одни стоят закусив губу, другие перекашивают рот, чтобы не было заметно ухмылки.

Мне на это плевать. Лишь бы боялись и выполняли приказы.

В потайном ходе тихо и темно, лишь кое-где к стенам прилепились блеклые пятна света. Коридор выводит меня во внутренние покои, прямо к спальне. Локтем отвожу в сторону шкуру тигра, закрывающую вход, и переступаю порог.

Она лежит и слушает кифареда. Заслышав звук моих шагов, поднимает голову и садится на край постели. Тень музыканта неслышно выскальзывает из комнаты.

— Вот то, что ты просила, — говорю я и бросаю ношу на узорчатый мрамор.

— Просила? — она даже не глядит на мягкую горку у ног.

— Ладно, пусть будет «хотела». — Мне не повезло: настроение у неё совсем вздорное.

— Я не хотела. — Она смотрит на меня с лёгким наигранным удивлением и качает головой.

— Ладно, тогда извини. Ошибся, — устало говорю я и присаживаюсь на табурет, стоящий напротив кровати.

— Правителю нельзя ошибаться. — Тёмные глаза бесцеремонно изучают меня. Улыбка исчезла, уступив место озабоченности. — Особенно если этот правитель — такой, как ты. Каждый твой промах смакуют с особым злорадством. Знаешь, что слухи уже называют тебя узурпатором? А законный наследник, как я понимаю, только что добыл вот это, — она слегка придавливает босой ногой вершину золотистого холмика. — Вместо тебя.

— Каждый должен заниматься тем, что умеет лучше всего. Он — сражаться, я — править.

— А с чего ты взял, что правишь лучше, чем это делал бы он?

— Но ведь полис процветает! — возражаю я, скрипнув зубами. — И ты знаешь, как мне для этого приходится изворачиваться. А что он знает об управлении государством, этот вчерашний пастух? Боюсь даже подумать, что было бы с полисом, сядь он сейчас на трон. Не спорю, в отношении доблести с ним не только я — никто не может спорить. Однако правитель в первую очередь должен быть умелым, и лишь затем — доблестным. А у меня за спиной — опыт целой династии.

— И тем не менее он — свой, — насмешливо поднимает брови она. — А ты — чужак и потомок чужаков. И за это горожане тебя ненавидят. Представляю, что наплетут о тебе здешние аэды, когда ты умрёшь.

— А ты? Ты тоже ненавидишь меня?

Она опускает глаза и отворачивается, ничего не отвечая.

Я молчу. Долго и настойчиво.

— Я многое могла бы сказать, если бы ненавидела, — наконец говорит она. — Выбирай: чего тебе особенно не хотелось бы услышать? Вчерашние оскорбления в твой адрес на рынке? Свежее сообщение о смерти ещё одного из ваших? Правду о твоей внешности, наконец? — при последних словах она бросает на меня сочувственный взгляд, и эта случайная откровенность ранит больнее любых насмешек.

— Да, я не атлет, — в ожесточении бросаю я — ей всё-таки удалось меня зацепить. — У меня тонкие ноги, узкие плечи и слабые руки. Но это я отдаю приказы этой глыбе мускулов и его собратьям, а не наоборот. Причём даже не используя свой Дар.

— Ах, Эврис, Эврис-фейри… — Она глядит на меня затуманенными глазами и улыбается. — Вы, фейри, никак не можете признать, что ваше время уходит. Твоя сестра-извращенка с острова Эя, царская кровь, сейчас властвует лишь над своими кабанами. А венценосная ткачиха с Огигии? Куда делись подданые Калипсо, не знаешь случайно? Люди уже встали на ноги и не хотят, чтобы их поддерживали. Ей-ей, мне жаль тебя, Эврис: по сравнению с другими твоими сородичами и даже многими людьми ты просто образец. Образец, как это ни странно звучит — человечности. Во время последнего транса я видела, кем в скором времени станет Геракл — беспощадным истребителем чудовищ. Отказавшись от Дара, ты для Геракла перестал быть чудовищем. И поэтому он позволит тебе жить и даже править. В ущерб себе. Геракл ведь — как и ты, такой же прекраснодушный. Но при этом свой для этих людей. И сил у него много. Он молод, Эврис.

Она умолкает и глядит прищурившись, словно лучник. Медленно выдохнув, встаю и направляюсь к выходу.

— И как любовник, кстати, он гораздо лучше тебя, — летит мне в спину.

Судорогой сводит сердце. Останавливаюсь. Наклоняюсь, с усилием поднимаю с пола тяжёлую, словно камень, шкуру льва и выхожу из комнаты. Верный молчун-виночерпий уже стоит в коридоре с кубком цекубского вина. Впереди опять бессонная ночь.

Завтра утром я войду к ней, и она пожелает чего-нибудь ещё.

Вторая напасть

(Лернейская гидра)

декламировала голова, уворачиваясь от дубины. После пары неудачных попыток Геракл наконец изловчился и одним махом расколол голову вдребезги. Гидра обиженно забурчала. Из ближайшего куста высунулась другая голова и подхватила оборвавшуюся строку:

Геракл застонал, словно от приступа зубной боли. Голова недоумённо склонилась набок — и тут же вместе с шеей полетела в кусты, срезанная метким броском ножа.

— Зря ты так, — донеслось сзади. Геракл молниеносно развернулся и завертел головой, пытаясь отыскать источник звука.

— Впрочем, если не понравилось, могу что-нибудь из раннего, — продолжал голос.

Герой всмотрелся в крону вяза и с трудом разглядел очередную голову, почти неразличимую на серой шершавой коре.

мечтательно загнусавила гидра. Геракл прикинул расстояние до головы и начал лихорадочно искать в траве что-нибудь метательное. В это время сзади послышался слаженный дуэт:

Герой резко развернулся и обнаружил, что на месте отрезанной головы медленно колышутся две новых, чуть меньших по размеру. Переведя взгляд левее, он с ужасом увидел, что из размозженного черепа первой головы проклёвывается небольшой бутон с зубами.

— Иолай! — взревел Геракл. — Чего ты там возишься?! Огонь давай, быстрее!

— Ничего у тебя не получится, жалкий критик! — загремело в стороне. Геракл отпрыгнул в сторону и поднял дубину над головой.

Над ближайшими деревьями покачивалась огромная золотистая голова.

— Настоящая поэзия бессмертна — как я! — патетически провозгласила она. — Так что слушай и восхищайся!

— Ничего, и с тобой управимся, — мрачно проворчал Геракл, морщась от дикой головной боли. Он отбросил дубину и потащил из-за спины заколдованный Гермесом меч.