Побег

Евгения ИЗЮМОВА

Побег

- Тары-бары-растабары, загремим мы под фанфары… - негромко мурлыкал Гермес, нежно шаркая ручным точильным оселком, доводя кончик шпаги до стилетной остроты.

Ерофей сидел за грубо сколоченным столом, обхватив голову руками, и думал тоскливую думу, как выкарабкаться из авантюры, в которую втянул его Гермес, этот плутоватый бродяга, хоть и бог-олимпиец.

- … Выпьем мы по паре кружек за прекраснейших подружек…

Незамысловатая песенка Гермеса проникала в уши Ерофея, несмотря на то, что Ерофей плотно зажал их ладонями:

- Мы подруг обнимем крепче, про любовь мы им прошепчем, - «вжик-вжик-вжик» вторил ему оселок, ввинчивая свой визг прямо в мозг Ерофея.

- Замолчишь ты или нет? - зарычал Ерофей, схватил со стола блюдо, в котором лежали куски мяса, не съеденные за ужином, и запустил им в Гермеса. Тот ловко увернулся, а блюдо шмякнулось о стенку. Куски мяса и глиняные осколки брызнули во все стороны, по стене поплыл соус. Тут же приоткрылась дверь, в комнату заглянул хозяин трактира, заросший бородой, наверное, до самого пупа.

- Что случилось, мсье? - поинтересовался он учтиво.

- Пошёл прочь! - рявкнул Ерофей и бросил в бородатую рожу пустую кружку. Хозяин поспешно закрыл дверь, и кружка тоже разлетелась вдребезги.

А Гермес по-прежнему невозмутимо напевал:

- Шпаги мы свои наточим, на коней мы быстрых вскочим…

- Гермес, заткнись, а? - теперь уже жалобно попросил Ерофей. - Не тяни кота за хвост, пожалуйста.

- И помчатся наши кони, - «вжик-вжик», - даже чёрт их не догонит… - «вжик-вжик».

- Ну, чего ты, Ероша, злишься? - наконец соизволил прервать своё нытьё Гермес. - Чем тебе моя песня не нравится? Ты лучше пей сладко, кушай крепко, а то завтра, может, и этого не будет.

Гермес ухмыльнулся в роскошные усы и нежно потрогал пальцем острие шпаги, одобрил:

- Классно! Давай и твою наточу, - и тут же пропел: - Наточу тебе я шпагу, ведь без шпаги тут ни шагу… Пойми ты, голова садовая, я же сын отца своего, забыл что-ли, как Зевс, мой лучезарный и оглушительный отец, стихами шпарил? И вообще, я - весёлый малый, остряк, как говорят французы - бэль эспри.

- Гермес, - простонал Ерофей, - ну на кой ляд ты затащил меня в этот временной пласт? Какие шпаги? Я их в руках не держал! Какие кони? Я их боюсь, лягнут ещё!

- И это говорит великий герой-олимпиец, совершивший целых тринадцать подвигов, победивший самого Критского быка! Ах, какое было время, какие подвиги! - закатил Гермес глаза в притворном восторге и осведомился. - Ну, чем тебе не нравятся мушкетёры? Между прочим, к твоим глазам очень пошёл бы голубой плащ мушкетёра.

- Какие, к чёрту, мушкетёры? Тут мушкетёрами и не пахнет! - взорвался Ерофей. - Тут древность дофеодальная, а ты - мушкетёры! - он вскочил и забегал по комнате.

- Ну, я же не виноват, что случилось всё так спонтанно, и мне пришлось стартовать неизвестно куда без предварительной настройки. Я же не виноват, что ты, балбес, решил жениться?

- Ну ладно, - буркнул Ерофей, снова усаживаясь за стол.

Ему стало стыдно. И в самом деле, Гермес не виноват в его поспешном бегстве из-под свадебного венца, который едва Ерофею не нахлобучили на голову.

- Ты как хочешь, - сказал он, - а я лягу спать. Утро вечера мудренее, - и завалился на широкую лавку, которая, видимо, служила постояльцам одновременно и кроватью.

- Во-во! - согласился Гермес. - Поспи дружище. Ты прав: утро вечера мудренее, - и запел: - Пропадут все утром страсти, и опять ты будешь счастлив…

А Ерофей завернулся в плащ, устраиваясь удобнее, тяжко вздохнул и углубился в воспоминания.

… Учебный год начался для Ерофея Горюнова невесело. Что-то его точило изнутри, мешало спокойно жить, какие-то неясные воспоминания. Ну, пропали часы и телевизор украли, чёрт с ними, однако ему казалось, что он потерял нечто более важное, а что - никак не мог вспомнить. Он даже перестал увиваться возле Изольды. А факультетская красавица то ли потому, что Ерофей охладел к ней, или ещё по какой причине вдруг сама начала оказывать Ерофею знаки внимания. Да и не мудрено - закончил летнюю сессию тощий, бледный и замученный студент, а вернулся обратно статный, загорелый красавец. Так, по крайней мере, казалось Ерофею, когда он глядел на себя в зеркало.

Правда, старая симпатия остывает не так быстро, как бы хотелось, тем более что Ерофей долгое время считал Изольду девушкой своей мечты, поэтому Ерофей несколько раз провожал её домой. Однажды Изольда пригласила его к себе. Ерофей подумал, почесал горбинку носа - эту странную привычку он приобрёл недавно - и согласился. Дома у Изольды никого не было, и девушка быстренько приготовила бутерброды, достала из бара в шкафу бутылку вина с множеством медалей на этикетке.

- Выпьем? - улыбнулась Изольда.

Ерофей молча принял бутылку, попросил штопор и долго неловко открывал её. Наконец пробка с лёгким хлопком вылетела вслед за штопором. Ерофей налил вино в бокалы.

- Ну, за нас и нашу любовь? - спросила Изольда, приподняв фужер.

Ерофей чуть не подавился бутербродом. Интересно, с какой стати она так сказала? Раньше говорила совершенно противоположное. Горюнов ничего не ответил, залпом выпил вино, и голова у него «поплыла». Он улыбнулся и неожиданно заметил, что сидит напротив трёхстворчатого зеркала-трюмо, и опять с удовольствием отметил свою загорелость и крепость мышц под рукавом футболки. «Молодец я, однако!» - Ерофей подмигнул своему отражению. Неловкость, возникшая вначале, исчезла.

А Изольда вдруг обняла его и…

- Я люблю тебя, - прошептала девушка. Губы её были такие соблазнительно-манящие, что Ерофей поцеловал девушку…

И тут же, ощутив сильный толчок в плечо, услышал свирепый шип сквозь сон:

- Ш-ш-ш… Ероха! Тихо! Внизу - шпионы герцога Майенского. Нам надо ноги в руки и - дёру! Хоть бы эта бородатая образина не донесла на нас.

Он сильно встряхнул Ерофея:

- Да просыпайся же ты, засоня!

Ерофей мгновенно проснулся. «Хорошо, что я не раздевался», - похвалил он сам себя, надевая перевязь со шпагой. Гермес осторожно выглянул во двор из окна:

- Ерошка, во дворе, кажется, никого. Вперёд! - шепнул и полез в окно: - Быстрее, не телись тут!

Ерофей последовал за другом, боясь, что сапогом может разбить окно и выдать себя. Но всё обошлось, он благополучно выбрался наружу, спрыгнул вниз, правда, не так ловко, как его товарищ - упал на все четыре точки, чуть не ткнувшись головой в мусорную кучу. «Видел бы Гермес эту крабью стойку - ухохотался бы», - мелькнула мысль. А Гермес тем временем уже вывел во двор Посейдона, своего вороного коня, к седлу которого был привязан другой конь.

- Ну, чего ты корячишься? - углядел всё же Гермес забавное положение приятеля. - Быстрее! Я оседлал и Султана!

Друзья осторожно вывели коней за ворота трактира, и только там вскочили в сёдла. Ерофей в который раз подивился, как всё ловко получается у Гермеса. Шагом, осторожно, чтобы копыта не сильно цокали по мостовой, они проехали несколько кварталов и лишь тогда пустились вскачь. Ажен спал, и только эхо метнулось между домами, стихнув у городских ворот, где они вскоре оказались.

Из караулки выскочили двое заспанных стражников с алебардами. Гермес сдернул с руки перчатку, и в свете луны сверкнул перстень короля Генриха Наваррского. Стражники тут же бросились открывать ворота - в Ажене многие еще были верны Генриху, хотя и шныряли повсюду люди Карла Майенского.

Едва ворота открылись настолько, чтобы мог проехать всадник, Ерофей пришпорил коня и ринулся из города. Гермес, прежде чем выехать, строго напомнил стражникам, что до утра они не должны никого из города выпускать, и поскакал вслед за товарищем.

Некоторое время они скакали по дороге молча, пока не достигли развилки, где дорога разбегалась к Вильневу и Каору.