Месма (СИ)

   - Дяденька… пожалуйста…

   Но договорить он даже не успел, ибо мужик тотчас повернул к нему свою угрюмую физиономию и злобно зашипел:

   - А ну пош-шел отсюда, засранец! Чтобы духу твоего здесь не было!

    Тимка мгновенно отскочил назад, слегка припадая на ушибленную ногу, как подбитая птица. Ногу он ушиб при высадке с поезда, когда спрыгивал с подножки.

   - Неужели вам не стыдно! – раздался вдруг сильный женский голос. – Мальчик голодный, видно, беспризорный, а вы его гоните, как собаку шелудивую! Неужто обеднеете, если дадите ему кусок хлеба!

     Тимка несмело поднял голову: голос принадлежал женщине, расположившейся за этим же столом, только с другого краю. Она была одета в потертый полушубок с отложным овчинным воротником, а голову ее покрывал черный платок, окутывающий горло и заправленный на груди под воротник. Женщина была молода – не более тридцати трех-тридцати пяти лет. Ее бледное, чуть удлиненное лицо показалось Тимке невероятно правильным и красивым, как у доброй волшебницы из детской сказки.

    - А вы, барышня, не лезьте, куда не просят! – агрессивно отозвался мужик. – Я-то  здесь не так просто торчу: у меня самого детки голодные, а их четверо, и всех надо кормить, и хлебушек этот я сэкономил и сюда принес,  потому как деньги нужны! Понимаете, барышня: деньги! Мед так вообще с довоенных еще запасов, а сметанка из деревни, видать, последняя! Коровенка-то совсем отощала, того и гляди падет, на мясо пустить придется… Так что нечем мне сирых да убогих кормить, поняла? Этот беспризорник сопрет у меня чего-нибудь, и с чем я к семье-то приду? 

   - Так ведь не крадет он у вас ничего, просто попросить хотел – не видите разве? – возразила женщина. – А вы его сразу ругать, да оскорблять, гнать да обзываться… Неужто креста на вас нет?

   - Вон они, кресты-то! – мужик поднял палец, указывая на церковные купола. – Проку с них – ноль… На стол кресты эти не положишь, суп из них не сваришь. Разве что на шею повесить, да в омут! Для того только и годны нынче кресты ваши…

   - Мерзость какую-то говорите, - укоризненно сказала женщина, - злобой лютой прямо-таки исходите! Вы свою злобу лучше бы для фашиста приберегли, чем на голодном ребенке ее выказывать! Все мужики на фронте кровь проливают, живота не жалеют, а он тут на рынке приторговывает, да с детьми голодными воюет…

 - Ты бы заткнулась, барышня! – злобно ощерился торговец. – Раз я не на фронте, стало быть, Родине в тылу я нужен, ясно?

 - Нужен ты Родине, как собаке пятая лапа! – едко бросила женщина. – Скажи еще, голодаешь, последнее Родине отдаешь! Вон морду-то какую отъел – поперек себя шире! Голодающий чертов!

 - Да  ты сама-то на голодающую не шибко похожа! – парировал мужик. – Вон, вишь какая ладная да гладкая… так и щипнул бы за жопу-то…

 - А я тебе щипну! Я тебе так щипну, что зубья свои все порастеряешь напрочь, скалиться нечем будет! А то вон палку возьму, да тебя, ирода, поучу хорошенько, чтоб знал, как с бабами да детьми баталии тут разводить, пусть весь народ честной на позорище твое посмотрит! Вовек больше с рожей-то своей бесстыжей сюда не сунешься…

    Тимка молча следил за перебранкой двух рыночных торговцев, ожидая, чья же возьмет, и перепадет ли ему что-нибудь съестное. Голос женщины зазвучал грозно и уверенно, да и сама она была видом крепкая да высокая – выше мужика, что с нею вздорил! И торговец, похоже струхнул: с такой бабой лучше не связываться: неровен час, огребешь по полной и мало не покажется…

   - Ты, барышня, - сказал он миролюбиво, - стоишь и торгуешь здесь? Вот и торгуй себе! Чай, не лаяться сюда пришла! А коли тебе беспризорных жалко, так вот сама их и потчуй! Или продать самой нечего – не вижу, что у тебя там, в мешке-то…

   - Пирожки у меня в мешке, - вызывающе ответила женщина, - пирожки подовые, свежие да румяные. Не то что у тебя – хлеб черствый…

   - Пирожки? С лебедой поди, али с тошнотиками?

   - Ты сам-то и есть тошнотик, - сказала женщина. – А у меня пирожки с мясом, понял? Как бывало до войны…

   - А, понятно, - кивнул мужик. – Небось, в магазине работаешь, или в здешней столовой, вот и натаскала себе домой жратвы-то! Пирожки у нее! Спекулянтка хренова…

   При упоминании о пирожках Тимка прямо весь затрясся – даже голова у него будто кругом пошла. Пирожки! Да с мясом…

   - Иди сюда, мальчик! – вдруг позвала женщина. – Иди ко мне, я тебя покормлю.

   Тимка ушам своим не поверил. Он уставился на торговку изумленными глазами.  

   Так как женщина была росту высокого, смотрел он на нее снизу вверх. Она же смотрела на него, улыбаясь, и ее большие красивые глаза были добрые-добрые…

   - Тетя… - пробормотал голодный мальчик. – Это вы… мне?

   - Тебе, конечно, - женщина коротко рассмеялась. – А разве здесь есть еще какой-то другой мальчик? 

    Тимка несмело приблизился к ее торговому месту, глядя на женщину с опаской, будто ожидал какого-то подвоха.

    - Иди сюда… - ласково сказала женщина. – Вот тебе пирожочек. Маленький, конечно, но что поделаешь! Столько смогла мучицы-то наскребла… Вот, поешь!

    Она вынула из мешка пирожок и протянула его Тимке. Тот нерешительно принял его немытыми пальцами. Однако положить в рот и надкусить его Тимка никак не мог решиться.

   - Тетя… - опустив глаза, прошептал он. – А вы меня бить не будете?

   - Бить? – опешила женщина. – Миленький, да за что же это я должна тебя бить?

   - Ну, если… я его съем?

   - Господи! – воскликнула торговка. – Да ведь я же сама тебя угостила! Бить я его, видишь ли, буду… Выдумал тоже… Ешь, не бойся!

   И Тимка с жадностью набросился на пирожок. Ничего более вкусного он, кажется, в жизни еще не едал! Пирожок был еще даже теплый( плотный холщовый мешок сохранил остатки тепла печи), с мясной начинкой – такой нежной, чуть-чуть даже сладковатой совсем по-домашнему. Тимка со второго надкуса стал есть аккуратно и помаленечку, растягивая удовольствие, зная, что второго пирожка добрая тетя уж точно не даст…

 Мужик-торговец завистливо поглядел на осчастливленного Тимку и демонстративно отвернулся. Может, сам стоял голодный и знал, что угощение не про него, может, о своих детях вспомнил, которым не то, что пирогов, а и простого хлеба часто не видать; а может быть даже, стало ему стыдно за свое поведение… Впрочем, от мрачных раздумий его отвлекли вдруг подошедшие покупатели, похоже, приезжие и, по виду, люди с деньгами. Торговец сразу оживился и обо всем прочем забыл.

    Между тем женщина с трогательной улыбкой на устах наблюдала, как Тимка

 поглощал предложенное ему угощение. Видя, как неторопливо и размеренно он ест, как смакует пищу прежде, чем ее проглотить, она решила, что с ним вполне можно поговорить, не мешая ему наслаждаться вкусной едой.

   - Как тебя зовут, мальчик? – спросила она.

   - Тимка, - отвечал юный скиталец.

   - Тимофей, значит, - улыбнулась женщина. - И сколько же тебе лет, Тимка?

   - Тринадцать…

   - Очень хорошо, - заметила хозяйка вкусных пирожков. – А меня зовут Августа…

   - Августа? – Тимка удивленно поднял на нее глаза.

   - Да, Августа, - она улыбнулась. – Так меня назвали в детстве мои родители. Немного непривычное имя, правда? Зато хорошо запоминается.

   Тимка вежливо промолчал. Мало ли какие имена встречаются на свете! Не ему и

 судить – какие из них привычные, какие – не очень. Женщина взглянула на мальчика очень внимательно и как-то вроде заинтересованно, что ли.

   - Тимофей, - спросила она очень серьезно, - а где твои родители?

   - Папку на фронте убили, - угрюмо сообщил мальчик, - а мамка заболела и умерла.

   - Да… - сумрачно отозвалась Августа и, немного помолчав, спросила еще: - А братья и сестры у тебя есть? 

   - Был у меня брат, но умер от голода, - сказал он, - еще мамка была жива… Один я вот и остался.