Бледный всадник, Черный Валет

обманешь! Он вовремя догадался! Собственная гениальность придала ему смелости. Он спросит, обязательно спросит! Но как-нибудь потом.

Манипулятор привел его обратно к алтарю и поставил на четыре точки перед голубым шкафом. Душившие его пальцы разжались, но другой манипулятор продолжал удерживать шприц возле щеки священника. Тому ничего не оставалось, кроме как повиноваться. Освободившаяся «рука» принесла ему неплохо сохранившуюся отвертку. Он поковырял ею в замке и открыл дверцу шкафа.

Блок 817-БОА выглядел не самым значительным. Он и не был самым значительным – ведь вся эта штука еще… работала. И даже разговаривала… Священник когда-то видел фильм о человеке с прооперированными лобными долями. Довольно мрачненький фильм. Лучше сказать, безысходный фильм… Не хотелось думать, что он попал в руки того, с кем приключилась подобная неприятность. Но ситуация была очень похожей. А резь в паху – почти невыносимой…

«Восемьсот семнадцатый» держался на четырех винтах. Священник промучился с ними полчаса. Безрезультатно. Зато украдкой пописал под себя. Лужа получилась внушительная. Избавившись от лишней воды, священник испытывал громадное облегчение. Но недолго. Его очередная проблема называлась умным словом «диффузия» металлов. Он раздолбал шлицы винтов, однако те не поддавались. Отвертка стала бесполезной. Так он и доложил Маме – со смешанным чувством злорадства и страха. Умирать от яда не хотелось. Впрочем, и в качестве слесаря-ремонтника перспектив у него не было.

Огорчить хозяйку ему не удалось. Поставить в тупик – тоже. Кисть второго манипулятора придвинулась и услужливо вручила ему надфиль.

Пока священник спиливал головки винтов, Мама изливала ему душу. Черный раструб извергал ручьи сентиментальной патоки и реки печали. Чайкой кричал об одиночестве. Рыдал о заброшенности и непонятости. Хныкал о загубленной юности… У священника уши вяли, а волосы становились дыбом. Впервые в жизни он слышал такой потрясающе логичный бред.

Под конец выяснилось, что оно долго СКУЧАЛО, ему было очень ОДИНОКО, оно хотело ЛЮБИТЬ, но любить было НЕКОГО. Оно спросило, не согласится ли священник послушать то, что оно СОЧИНИЛО за долгие годы вынужденной изоляции. Священник не рискнул отказаться. Тогда оно ЗАПЕЛО, а он покрылся липким потом, словно услышал непередаваемо страшный шепот из межзвездной пустоты…

Итак, оно пело. Куплеты. Это был натуральный блюз, но священник не очень-то разбирался в подобных стилистических тонкостях. Его куда больше беспокоил шприц, который по-прежнему висел возле щеки.

…Ты разбил мое атомное сердце,

Ты разбил мое атомное сердце.

Теперь ты можешь умереть от радиации.

Прощальный гудок – два килогерца…

Священнику было знакомо слово «атомный». Оно обозначало что-то очень мощное и почти вечное. Атомный реактор. Атомный ледокол. Атомная катастрофа. Короче говоря, плохое слово. Ничего другого от реаниматора он и не ожидал.

– …Ну как? – поинтересовался голос Большой Мамы.

– У тебя действительно атомное сердце? – спросил