Темная материя

Мэллон повел красавиц к самому первому столику, развернул стул, оседлал его, широко расставив ноги, и заговорил — завораживающе. «Кому-нибудь, — с благоговением рассказывал Гути, — его речь могла бы показаться пением».

Это не было похожим на монотонное песнопение гуру, хотя голос его оказался удивительно мелодичным, с невероятным диапазоном и безупречным по красоте тембром. Он, наверное, обладал неким даром, и его красивый голос мог быть чрезвычайно убедительным.

Мэллон поведал о своих странствиях по Тибету, рассказал о тибетской «Книге мертвых», что в середине-конце шестидесятых являлась поистине библией мошенников. В тибетских барах, сообщили мне Минога и Гути, Спенсер Мэллон дважды — дважды! — видел человека, разрезавшего руку другому, при этом кровь хлынула потоком, а человек с топором отхватил разрезанную руку и бросил ее поджидавшей собаке. Это был знак, сигнал, и он пришел объяснить его смысл.

Когда они в конце концов чуть разоткровенничались, оба — Гути и моя подруга — рассказали, что, несмотря на отрезанные руки и потоки крови, речь Мэллона лилась словно музыка, только музыка с вплетенным смыслом.

— Он заставляет тебя глядеть на все в ином свете, — твердили они, хотя им с трудом удавалось передать смысл его откровений.

— Нет, знаешь, не могу повторить ни слова, — признался Гути.

Минога же сказала:

— Извини, вот если б ты там был… Я просто не вижу, как дать тебе понять, что он поведал нам.

И добавила:

— Потому что он говорил это нам, понимаешь?

Она сознательно не впускала меня, оставляя по ту сторону линии на песке. Их отделили, моих четверых друзей, подняли на высоту такую, с которой меня уже почти не разглядеть. Мэллон дал школьникам знак задержаться, когда студенты ушли. А когда они и две его подруги, разодетые, как ассистентки иллюзиониста, остались в нижнем зале, в кои-то веки без Хейварда и Милстрэпа, мудрец сказал им, что они помогут ему достичь наконец кое-чего, прорыва какого-то, я не совсем понял, чего именно, но это должно стать великим достижением, кульминацией всех его трудов. Так, по его словам, он полагал. Сосуды разбились, сказал он, и божественные искры полетели через падший мир. Божественные искры стремились воссоединиться, и, когда они воссоединятся, падший мир преобразится в восхитительный гобелен. Возможно, они станут привилегированными свидетелями этого преображения, в любом смысле, в любом проявлении и сколь угодно долго. Он чувствовал, как они, члены маленькой банды из Мэдисон Уэст, все нужны ему… Так оно, наверное, и было — ощущение неотделимости, крайней необходимости и надежды на грандиозное будущее.

— Доверьтесь мне, — сказал он, наверное, им всем, а особенно Крохе. — Когда начнется прилив, вы будете рядом со мной.

Олсон рассказывал это мне с глазу на глаз, и я не думаю, что он похвалялся: показалось, Кроха был в мире с самим собой. Пожалуй, именно тогда у меня в душе поселился страх. Или тревога. Что этот таинственный тип имел в виду, говоря «когда начнется прилив»? Какой прилив? И как он начнется?

Прежде чем они разошлись, Мэллон велел ребятам через пару дней встретиться с ним вечером и дал адрес Хейварда и Милстрэпа на Горэм-стрит. Следующие два дня они тряслись от возбуждения, и, после того как я дважды отказался от приглашения моей девушки вместе с ними нырнуть в кроличью нору [11], я был исключен из их нарастающего предвкушения. Они сдвинули плечи против меня. Я потерял последнюю возможность. Но мне правда не хотелось отправляться за ними в кроличью нору. Но хотелось последовать за Миногой, по крайней мере, потому что ею и моими друзьями решил попользоваться какой-то аферист — пускай он и сказал, что интересуется только великими переменами, которых можно достичь оккультными способами, но преследовал более земные цели.

Репутация гуру начала расползаться по швам еще до собрания на Горэм-стрит. Красавица по имени Александра, одна из спутниц Мэллона при его первом явлении народу, подошла к Гути в «Тик-таке», куда ребята теперь отправлялись каждый день прямо из школы, и постаралась убедить не связываться с этим человеком. Но вот беда: к тому времени Гути обожал своего героя и россказни Александры о его аморальности и лицемерии воспринял болезненно, встав на сторону Мэллона. Гути решил, что она все это выдумала. То, что каким-то образом Спенсер довел эту большеглазую, черноволосую, похожую на цыганку девицу до слез, чертовски впечатлило Гути. И то, что Мэллона вроде как вышибли из одного или двух студенческих клубов, прозвучало для него преувеличением или ложью — в любом случае кто-то лгал, подумал он, может, парни из студенческого клуба, злясь на Мэллона за то, что ушел от них. Когда разбушевавшаяся девушка предостерегла Гути, что Мэллон наверняка попытается поселиться у кого-нибудь из их группы, мальчишка зарделся, взволнованный надеждой, что это будет он! И надо же, вскоре после собрания на Горэм-стрит Спенсер Мэллон провел пару ночей в подвале «Бэджер фудз», в маленьком продуктовом магазинчике Блаев на углу.

Не сказать чтобы я знал, где искать Мэллона: я этого не знал. Минога, с которой я полтора года проводил почти каждый день и вечер уикенда, продолжала сидеть со мной в классе, но в другое время держалась так, будто сошла на берег с лайнера после шикарного круиза, разделить который с ней я необъяснимо отказался. По вечерам она уделяла мне жалких пять минут — по телефону. Я «упустил пароход» едва ли не буквально, и Минога была настолько очарована подробностями своего путешествия, что для меня у нее времени почти не оставалось.

Мне известно о сеансе на Горэм-стрит только то, что моя девушка оказалась за длинным столом рядом с Китом Хейвардом, когда Мэллон разглагольствовал.

— Он был потрясающ, но тебе не понять, так что я даже и пытаться не буду, — рассказывала она. — Но, бог ты мой, чтоб я когда-нибудь еще приблизилась к Киту Хейварду! Помнишь, я тебе о нем говорила, парень с узким лицом и морщинами на лбу? И шрамами от угрей? Вот уж мерзкий тип.

Он пытался клеиться к ней? Для тех, кто имел глаза, Минога была такой хорошенькой, что я едва мог бы винить его.

Мой вопрос возмутил ее:

— Нет же, балбес. Дело не в том, что он делал, а в том, какой он. Он жуткий. Реально жуткий. Он взбесился отчего-то: вроде бы Спенсер прикрикнул на него за то, что пялится на его подругу, эту Мередит, которая, между прочим, мизинца его не стоит, а он и ухом не повел, вообще, а я такая улыбнулась ему за то, что ему пофиг, а ему и я пофиг, а я смотрю на него, и глаза у него — представляешь, как две черные дырки. Серьезно. Черные лужи, а в них плавают так кругами и тонут какие-то жуткие, жуткие вещи… Что-то с этим Хейвардом не так. И Спенсер это тоже знает, только он, по-моему, не видит, насколько он больной, этот мерзкий урод.

Мне подумалось, что она, наверное, права хотя бы отчасти. Минога умела более четко и быстро оценивать людей, чем я, и, конечно, не потеряла навыка и сейчас. В Рихобот Бич, штат Делавэр [12], она как-то раз оказала деликатную услугу своей любимой организации, Американской федерации слепых. Я был потрясен, когда жена рассказала мне об этом эпизоде. То, что Минога сотворила там, было равносильно экстрасенсорному расследованию, причем абсолютно успешному. В любом случае из мемуаров детектива Купера я узнал, как верно Ли «прочитала» Кита Хейварда, и сейчас у меня от страха мурашки по коже при мысли, что она провела хотя бы пять минут в компании с ним. Тогда Кит не был настолько опасным — просто неуравновешенным, отчаянно несчастным, и, по-видимому, он мучился от своей замкнутости. Таких людей много, и большинство из них точно так же поразили бы семнадцатилетнюю Ли Труа, произведя впечатление психически нездоровых; с другой стороны, Кит Хейвард был настолько болен, насколько она описала его мне, Мэллону и любому другому в их группе. Один лишь Гути поверил ей, но никому, разумеется, не было дела, что там Гути думал.