Темная материя

На самом деле конфликт во Вьетнаме отвлек его от тоскливых раздумий: что делать, чем заняться после школы. В Мэдисон Уэст любая форма выражения политических мнений была под запретом, и наш директор, ветеран Второй мировой, расстарался бы отчислить любого ученика, набравшегося смелости стать организатором или участником антивоенного митинга на территории школы. Но мы могли участвовать в диспутах, маршах протеста и демонстрациях, возникающих постоянно в кампусе университета. В 1966 году Мэдисон неуклонно шел к превращению в болезненный нарыв 1968 года, и все митинги давали Крохе множество возможностей знакомиться с девушками, пока он искренне протестовал против войны.

Ботика тоже беспокоила война, поскольку он боялся, что его заберут в армию в день окончания школы, но девушки и студенческие вечеринки его волновали больше.

Если только я не ошибаюсь, частичка привлекательности Мэллона для Крохи Олсона крылась в его отношении к вьетнамской войне. Мэллон ясно дал понять, что считает войну необходимой на данном отрезке времени — он, похоже, испытывал какое-то полурелигиозное чувство к жестокости, которую рассматривал как некое начало, источник. Хотя он намекал, что его конечная цель может быть достигнута с помощью определенной оккультной церемонии, использующей священное насилие как средство такой трансформации нашей планеты, в результате которой война во Вьетнаме завершится сама собой, завянет и иссохнет, как сорняк, надолго лишенный воды. Огонь пожрет огонь, ураган поглотит разбушевавшийся тайфун. В общем, как-то так. После глобального уничтожения грядет перерождение, масштабы и природу которого радостно и благополучно исследуют Мэллон и его немногочисленные избранники. Скажу об этом аферисте только одно: он сообщил Крохе, Ботику, моей жене и трем другим своим последователям — Мередит Брайт, Киту Хейварду и Бретту Милстрэпу, — что великая перемена и перерождение могут длиться лишь секунду или две и что произойти это может лишь в их умах, как открытие нового видения, более достоверного и правдивого, более глубокого взгляда на вещи. Несмотря на вред, который нанес Мэллон этим молодым людям, должен с уважением отметить его искренность. Как и всякий липовый мудрец и пророк, шатавшийся по кампусам в середине-конце шестидесятых, Спенсер Мэллон предрекал конец света, но, в отличие от многих других, он допускал, что апокалипсис может длиться лишь мгновение или же будет заключаться в распахивании настежь «мысленного окна». Я ненавижу этого человека, я считаю его мошенником, отхватившим удачу самым чудовищным способом, но не могу не уважать то, что воспринимаю как мудрость. Ну, если не мудрость, то сознательность.

Моя подруга Ли Труа, или Минога, и ее приятели отправились в «Тик-так» — называемую «Жестянкой» за странное, отражающее свет и напоминающее фольгу, покрытие стен, — и в этой непривлекательной тесной забегаловке потрясающая блондинка по имени Мередит Брайт радушно пригласила Миногу и Гути за свой столик, где она сидела в одиночестве с книжкой под названием «Тело любви» Нормана О. Брауна [10], одного из вдохновителей и учителей Спенсера Мэллона. Сидевшие в центре зала мерзкие Кит Хейвард и его сосед по комнате Милстрэп наблюдали за этой сценкой с ревностью и отвращением. Следует отметить, что даже в первую встречу обоим, моей жене и Гути, Кит Хейвард показался неприятным. В духе времени, а может, по складу характера Мередит немного умела составлять гороскопы, и выяснилось, что она подольстилась к Мэллону, ее гуру и любовнику, и он позволил ей состряпать гороскоп или серию гороскопов, я не очень понимаю, как это все работает. По результатам ее вычислений, группе для достижения целей требовались Телец и Рыбы — для этого идеально подходили Минога и Гути. Менее срочно нужны Скорпион и Рак — знаки Крохи и Ботика. Так что с самого начала они были обречены — все. Так сказали звезды.

Не сомневаюсь в искренности Мередит: я не верю, что она нарисовала фальшивую схему уже после случайной встречи с моими друзьями в «Жестянке». Хотя лично я такие откровения расцениваю не иначе как бредовые, но считаю, Мередит Брайт поняла, что Минога и Гути соответствуют ее астрологическим критериям, как только заметила, как они смотрят на нее от барной стойки. Вот сейчас думаю, какими они тогда выглядели невинными, какими чудовищно наивными они были на самом деле и какими трогательными они, наверное, показались Мэллону, пожиравшему невинность. Желая убедиться, правильно ли она угадала, Мередит взглядом поманила Миногу и Гути и поинтересовалась их именами и астрологическими знаками. Бинго. Прямо в точку. И вот же повезло: Скорпион и Рак сидели тут же, в конце стойки, — представляете? — через день вечером они должны все пойти на восьмичасовое собрание, в двух кварталах отсюда, в нижнем зале «Ла Белла Капри». Пожалуйста. Пожалуйста-ну-пожалуйста, приходите. Мередит Брайт именно так и сказала.

Не в силах устоять перед приглашением самой желанной женщины в мире, они сразу же согласились прийти в нижний обеденный зал итальянского ресторана на Стейт-стрит, который знали всю жизнь. Минога попросила и меня пойти, Кроха тоже умолял присоединиться к ним, но я не вглядывался в бездонные, говорящие глаза Мередит Брайт и сказал «нет». Причем они даже не старались прикидываться студентами, поскольку Мередит Брайт с самого начала поняла, что перед ней старшеклассники. Мои друзья и моя любовница, ведь мы с Ли Труа спали с нашего пятого свидания, попытались, правда неудачно, уломать меня поверить в «таинственное очарование» Спенсера Мэллона, как описала его мисс Брайт.

И когда в следующий раз мы остались наедине, Минога спросила меня:

— Ты что, правда не хочешь пойти? Там же будет круто, так интересно. Этот Мэллон ни на кого не похож. Ну пойдем, милый, неужели ты не хочешь познакомиться с настоящим… магом? Странствующим мудрецом, у которого нам есть чему поучиться?

— Да меня тошнит от одной формулировки «странствующий мудрец», — ответил я. — Прости, но это так. В общем, нет у меня желания сидеть в подвале «Ла Белла Капри» и выслушивать ахинею этого типа.

— Откуда ты знаешь, что это будет ахинея?

— Да знаю, потому что ничем другим это быть не может.

— Ну Ли…

С отчаянием на лице Минога так трогательно умолкла, не находя слов, — мне было больно видеть такой свою девушку, близкого товарища и задушевного друга. Она сказала, что я не только не уловил суть, я, похоже, ее вообще никогда не пойму. Потом она спросила:

— А ты не против, если я схожу?

Одним словом, я мог бы переписать ее будущее. Не сходя с места. И свое заодно. Но не почувствовал этого. Ей так хотелось убить время, сидя у ног странствующего проходимца, что я не смог возразить. Занятие могло оказаться вполне безобидным, с единственным последствием — воспоминанием о бесполезно потраченном часе или двух.

— Нет, — сказал я, — не против. Хочешь — иди.

— Да, — ответила она, — хочу.

И пошла. Они все пошли. И пришли раньше времени, и заняли боковой столик, и заказали пиццу, и с жадностью расправились с ней. Постепенно подтягивались настоящие студенты университета, а среди них — Бретт Милстрэп и Кит Хейвард. Заняв со своим соседом столик ближе к эстраде, Кит ни с того ни с сего принялся откровенно глумиться над ребятами. Вскоре предназначенный для узкого круга нижний зал заполнился молодежью, привлеченной слухами о вечернем выступлении звезды. В десять минут девятого от лестницы донесся шумок разговора и смех. Все повернули головы к арке в виде входа в пещеру, чтобы лицезреть величественный выход Мередит Брайт и еще одной сексапильной, зловеще красивой молодой женщины, позже представленной как Александра, и Спенсера Мэллона, который в сопровождении ослепительных ассистенток вошел в зал: развевающиеся светлые волосы, куртка-сафари и поношенные коричневые башмаки. «В общем, — рассказывал мне потом Гути Блай, — как бог».

Мысленно я отчетливо нарисовал портрет этого существа лишь пятнадцать лет спустя, в 1981-м, когда, отправившись в одиночестве на первый показ фильма «Поиски утраченного ковчега», увидел в картине Индиану Джонса, точнее, Харрисона Форда, летящего сквозь клубы песка и пыли. Куртка-сафари, лихая шляпа, обветренное лицо, ни молодое, ни старое. У меня невольно вырвалось: «Бог ты мой, это же Спенсер Мэллон!» Никто меня, надеюсь, не слышал. Зал кинотеатра был на две трети пуст, а я сидел с краю третьего от конца ряда в окружении пустых кресел. Много позже Ли описала лицо Мэллона как «лисье», и я изменил свое представление, но несущественно.