Бледный всадник, Черный Валет

На полу толкались поросята, дрались за вакантные места у сосков огромной брюхатой свиньи и повизгивали точь-в-точь как невинно убиенные детишки во время хирургических экспериментов без наркоза.

До Щетины не сразу дошло, что и брюхо, и соски, и молочные железы, и копытца принадлежат теперь ему – вместе со всеми свиными потрохами. Правда, от него самого осталась одна голова – так что еще неизвестно было, кто кому принадлежал!.. Он долго не мог поверить в это, а когда поверил, то завыл от ЖИВОТНОГО ужаса. Потом он увидел две пары сапог за деревянным ограждением и услышал низкий хохот Ферзя. Раскаты здорового, жизнерадостного смеха длились не меньше минуты. Ужас Семена сменился чисто человеческой предсмертной тоской.

– Доигрался, дебил? – спросил помещик, вдоволь насмеявшись. – Кто ж это тебя так, а? Хоть бы хряку твою тупую башку пришили!..

Щетина честно пытался, но обнаружил, что не может издать ни одного членораздельного звука. В глотке будто застряла сосиска. Жирная тяжелая муха врезалась ему в правый глаз и сорвалась в штопор.

– Извини, – сказал помещик и зевнул, потеряв интерес к бывшему свинарю. – Сам понимаешь, времена сейчас не те, чтобы народ пугать.

Он дал знак человеку, стоявшему рядом. Батрак подошел к кормящей «свиноматке». Щетина увидел одним глазом топор у него в руках и тонко заскулил.

Батрак перекрестился. Топор взлетел.

Хруст; мгновенная вспышка боли; черный колодец. Для головы заведующего свинофермой все было кончено. Ее зарыли на помойке. А его туша оказалась рекордной по количеству сала. Что же касается копченых окороков, которые особо любил Ферзь, то их могло бы хватить на несколько месяцев.

32. БОЛЬШАЯ МАМА

Священник смотрел вслед удаляющейся ведьме так пристально, словно пытался просверлить взглядом ее затылок и разгадать тайнопись ее извилин. У него самого в голове была жидкая кашица. Хотелось материться; попа сдерживали лишь необычность и мрачная торжественность обстановки.

Полина свернула за угол; некоторое время было слышно раздражающее шарканье ее подошв. Потом и эти звуки пропали. Священник остался один на один с неведомым «благодетелем».

«Если спросят? Спросят?!» Это было что-то новенькое! Впрочем, никто не потрудился объяснить священнику правила игры. Он согласился сыграть с завязанными глазами – и теперь мог обижаться только на самого себя.

Перед ним была дверь из гофрированного металла с надписью, состоявшей из огромных красных букв:

РЕАНИМАТОР БОЛЬШАЯ МАМА

Смысла надписи священник не улавливал, однако само слово «реаниматор» было неприятным, как скольжение мордой по гофру. Довесок «Большая Мама» успокаивал, но лишь частично.

У попа появились иррациональные идеи – например, относительно того, что за дверью может обнаружиться двухметровый скелет мясника с разделочным ножом в руке или нечто в этом роде…

Оказалось, ничего похожего.

Он осторожно открыл дверь, отодвинув ею сугроб пыли.

Огромная темная комната сложнейшей конфигурации. Нагромождения металлических шкафов