Книги крови V—VI: Дети Вавилона

— Фокусник?

— Иллюзионист, — поправила она.

— Я читал об этом трагическом происшествии.

— Вам не приходилось бывать на его представлениях?

Гарри покачал головой:

— Мне Бродвей не по средствам, миссис Сванн.

— С начала его гастролей минуло всего три месяца, и в сентябре мы собирались возвращаться…

— Возвращаться?..

— В Гамбург, — уточнила она. — Не люблю я Нью-Йорк. Жаркий, душный город. И жестокий.

— Не вините Нью-Йорк. Город ни при чем.

— Возможно, и так, — кивнула она. — Наверное, то, что случилось со Сванном, должно было произойти, здесь или где-то еще. Мне твердят: несчастный случай, несчастный случай… Всего лишь несчастный случай.

— Но вы так не считаете?

Появился Валентин со стаканом молока, поставил его на стол перед Гарри и собрался уходить, как Доротея попросила:

— Валентин, письмо.

Он взглянул на нее довольно странно — будто она сказала что-то непристойное.

— Письмо, — твердо повторила она.

Валентин удалился.

— Вы говорили…

— Что? — нахмурилась она.

— О несчастном случае.

— А, да. Мы прожили с Сванном семь с половиной лет, и я научилась понимать мужа так, как никто другой в его жизни. Я научилась чувствовать, когда ему хочется, чтоб я была рядом, а когда — нет. Когда ему этого не хотелось, я удалялась и оставляла мужа наедине с его тайнами. Поверьте мне, это был гений. Величайший иллюзионист со времен Гудини.

— Вот как?

— Порой мне казалось чудом то, что он позволил мне войти в его жизнь…

Гарри чуть не сказал, что Сванн был бы безумцем, откажись он от этого, но счел подобный комментарий неуместным. Ей сейчас было не до лести, да она в лести и не нуждалась. Нуждалась она в одном — в живом муже.

— Теперь же мне кажется, что я совсем его не знала, — продолжила она. — Не понимала его. Может, это еще один фокус? Еще немного магии?

— Пару минут назад я назвал его фокусником, — напомнил Гарри, — а вы поправили меня.

— Да, поправила. — Подняв на Гарри извиняющийся взгляд, вдова признала его правоту. — Простите. Сванн меня приучил. Он терпеть не мог, когда его называли фокусником. Говорил, что это слово годится для артистов цирка.

— А он таковым не был?

— Муж часто называл себя Великим Притворщиком, — сказала она. И улыбнулась своим мыслям.

Опять появился Валентин; его скорбный облик по-прежнему источал подозрительность. Он принес письмо и явно не желал с ним расставаться. Доротее пришлось встать, пересечь комнату и взять конверт из его рук.

— Думаете, так надо? — спросил Валентин.

— Да, — ответила она.

Развернувшись на каблуках, он проворно удалился.

— Валентин убит горем, — повернулась она к Гарри. — Простите его резкость. С самого начала карьеры Сванна он находился рядом с ним. И, наверное, любил его не меньше, чем я.

Доротея вытянула из конверта письмо. Бумага была желтоватой и воздушно-тонкой, как газовая косынка.

— Через несколько часов после смерти мужа мне передали вот это, — объяснила она. — Я вскрыла. Пожалуй, вам следует прочесть.

Она протянула Гарри листок. Почерк выдавал человека независимого и цельного.

«Доротея, — писал Сванн. — Если ты читаешь эти строки, значит, меня уже нет в живых.

Тебе известно, как мало значения я придавал снам, предчувствиям и тому подобному. Однако в последние несколько дней странные мысли закрались в мою голову и пробудили подозрение о том, что смерть моя совсем рядом. Если я прав — так и быть, ничем тут не поможешь. Не теряй времени и не пытайся выяснить, отчего и почему; теперь слишком поздно. Просто знай: я люблю тебя и любил всегда. Прости меня за те несчастья, что я приносил тебе прежде и принес теперь. Над этим я не властен.

Ниже в письме ты найдешь инструкции о том, как распорядиться моим телом. Прошу тебя твердо придерживаться их. Пусть никто не пытается убедить тебя поступить вопреки моей воле.

Я прошу тебя позаботиться о том, чтобы мое тело оставалось под надзором ночь и день, пока меня не кремируют. Не пытайся вывезти мои останки в Европу. Кремировать меня надо только здесь и как можно скорее, а пепел бросить в Ист-Ривер.

Родная моя, я боюсь. Не страшных снов и не того, что может случиться со мной в этой жизни; я боюсь того, что мои враги готовы совершить после моей смерти. Ты знаешь, на что они способны: дождутся момента, когда ты будешь не в силах постоять за себя, и начнут тебя топтать. Слишком долго и сложно объяснять, в чем дело, поэтому я просто доверяю тебе сделать все max, как я сказал.

Не устану повторять: я люблю тебя и очень надеюсь, что ты никогда не получишь это письмо.

Обожающий тебя

Сванн».

— Прощальное письмо, — прокомментировал. Д’Амур, перечитав дважды. Затем сложил листок и вернул вдове.

— Я бы попросила вас побыть с ним, — заговорила она. — Бдение у тела, если хотите… Всего лишь до того момента, когда с юридическими формальностями будет покончено и я смогу заняться приготовлениями к кремации. Много времени не потребуется, мой адвокат уже работает над этим.

— Повторю свой вопрос: почему именно я?

Она отвела глаза.

— Муж пишет, что никогда не был суеверным. Но я суеверна И я верю в приметы, предзнаменования, предчувствия… Последние несколько дней перед его гибелью меня не оставляло странное ощущение, будто за нами следят.

— Вы полагаете, его убили?

Она задумалась над его словами, затем ответила:

— Ну, я не верю в несчастный случай.

— Враги, о которых он упоминает…

— Он был великим человеком, и завистников хватало.

— Профессиональная зависть? И вы считаете ее мотивом для убийства?

— Мотивом может стать что угодно, не так ли? — сказала она. — Порой людей убивают за красивые глаза.

Гарри поразился. Двадцать лет его жизни ушло на то, чтобы понять, как много событий происходит из-за капризов случая. А она говорила об этом с обыденной рассудительностью.

— Где ваш муж? — спросил он.

— Наверху, — сообщила она. — Мне пришлось привезти тело сюда, чтобы я могла за ним приглядывать. Хоть я и не понимаю, что происходит, однако последнюю волю супруга выполню.

Гарри кивнул.

— Сванн был моей жизнью… — мягко добавила она, словно ни о чем. И обо всем.

Доротея проводила Гарри наверх. Запах духов, окутавший его у входной двери, здесь сгущался. Пол хозяйской спальни, превращенной в усыпальницу, покрывали ветки, цветы и венки всех мыслимых форм — ноги утопали в этом ковре до колена. Перемешиваясь, их запахи становились почти галлюциногенными. В самом центре этого изобилия возвышался гроб — нечто замысловатое, черное с серебром, доведенное до совершенства. Верхняя половина крышки стояла торчком, роскошный бархатный покров был отвернут назад. Доротея жестом предложила Гарри подойти ближе, и он, обходя подношения, направился взглянуть на покойного. Ему понравилось это лицо: в нем читались и юмор, и живой ум; Сванн даже казался красивым в своей изнуренности. Более того — его питала любовь Доротеи, и это было лучшей рекомендацией. Стоя у гроба по пояс в цветах, Гарри нелепо позавидовал любви, в которой купался этот человек.

— Вы поможете мне, мистер Д'Амур?

Ему ничего не оставалось, как ответить:

— Да, конечно, рассчитывайте на мою помощь… Зовите меня Гарри.

В «Крылатом павильоне» его сегодня не дождутся. Вот уже шесть с половиной лет кряду Гарри каждую пятницу заказывал там лучший столик и съедал за один вечер столько, что компенсировал свою диету в остальные шесть дней недели. Этот пир — лучшая китайская кухня, какую можно найти к югу от Кэнал-стрит, — был бесплатным благодаря услуге, когда-то оказанной им хозяину ресторана. Сегодня столик будет пустовать.

Гарри недолго страдал от голода. Не успел он и часа просидеть у тела, как появился Валентин и спросил: