Вместо смерти (СИ)

- Не буду, - у Петрова загорелись уши. Он не любил своего имени, считая его простецким.

- И давайте жить проще, нам немного осталось, - сказала, с интересом разглядывая будущего любовника.

- Давайте, - подумал Василий Павлович о своей комнатушке в Тартусе. «Такую женщину в нее не пригласишь».

- В таком случае прямо сейчас мы поедем в Дамаск, в Старый город, и сядем там, в кафе с кондиционером. Есть там одно местечко и закуток, из которого можно подсматривать за жизнью, не боясь, что она вас обнаружит.

- Как хотите…

- Фу, какой вы противный! «Не буду», «как хотите»… Чувствуется, не дамский вы угодник,- они говорили, не думая, ведь времени на раздумья не было, всего ничего на все…

- Я не отпущу вас не на минуту… - сказал Василий Павлович. – Такие слова и длина фразы вас устроят?

- Устроят. Имейте в виду, что я, как и любая женщина, люблю комплименты.

- Комплименты будут. Но пока у меня получается выражать их лишь взглядом.

- Робеете?

- Еще как.

- Это пройдет, - ее теплая рука легла на его руку. - Поедемте?

Скоро они были на месте. Катя, спросив:

- Вы, конечно, предпочитаете русскую кухню? – и, получив утвердительный ответ, заказала окрошку, пельмени, всякое такое и водки. Принесли все быстро, они выпили (она всего полрюмки), поели и стали рассматривать друга. Катя это делала, куря тонкую сигарету; пачка лежала на столе, на ней был изображен больной раком горла. Перевернув ее, чтоб картинки не было видно, Василий Павлович, спросил:

- Вы будете меня курировать?

- Да, – добавила, прямо посмотрев в глаза. – Всего неделю.

- Пока я не войду в курс дела?

- Да, - кивнула. - Вам надо познакомиться с людьми, с климатом, выбрать себе направление. И еще, я должна вам сказать, чтобы между нами не было неправды…

- Что сказать? - почувствовал неладное Петров.

- Примерно через две недели я умру. А вас я выбрала, потому что из прибывших вы всех моложе, и потому… потому симпатичнее.

«Умрет через две недели!» - не услышал Василий Павлович вторую ее фразу и спрятал глаза под стол, то есть уставился на свои кроссовки, которые следовало бы помыть. Никогда он не чувствовал себя более несчастливым, чем в эту минуту, разорвавшую надвое самое счастливое его время.

- Перестаньте переживать! Вы теперь в совершенно другой реальности, а в ней свои законы. Я ведь вам нравлюсь?

- Да, очень, - признался Василий Павлович, подняв глаза.

- В таком случае, давайте, будем жить! Жить вдвоем! Жить, а не умирать.

- С преогромным удовольствием, Катя… Можно я сяду рядом с вами? Мне не терпится распустить руки…

- Это потом, - улыбнулась. - А сейчас мы положим - чтобы не думать о пустом, что примерно через две недели я уеду в Дубну, в которой у меня небольшое предприятие по сборке компьютеров, и мы никогда более не встретимся, потому что престарелая мать не отпустит меня от себя…

- Дубна, компьютеры – это не романтично. Давайте, через пару недель я уйду со своей винтовкой в пустыне, а вы будете ждать меня до глубокой своей старости…

- Ты хитрый, - перешла на «ты» Катя. – Хочешь, чтобы я сорок лет ждала тебя, а не жила со всеми удобствами в Дубне, пользуясь услугами шофера, личного повара и модельера?

- Ты зря это сказала, - насупился Петров. - Давай сделаем так. Ты будешь ждать меня как Кончита ждала Резанова, а я буду рад, что ты не испытываешь лишений, и умру легко, и последнее, что я увижу – твой образ.

- Декаденщина какая-то, VII век. «Сама садик я садила, сама буду поливать», - засмеялась Катя. – Мы просто не о том думаем, не то переживаем. Хорошо, что нас никто не слышит. Кстати, ты принимаешь таблетки?

- Красные, длинные? Да.

- Не забывай это делать…

Петров знал, что рак предстательной железы, как и многие онкологические заболевания, приводят к импотенции. Он не расстроился, это вспомнив, потому что верил в длинные красные таблетки как в панацею.

Понаблюдав с видимым удовольствием за Петровым, ставшим почти что личной собственностью, Катя сказала:

- Сейчас я удалюсь минут на полчаса, а когда вернусь, в моей комнате будет много-много моих любимых цветов. Ведь так милый?

- Естественно, - сказал он, и Катя, вручив ключ, ушла.

Конечно, нельзя было сказать, что Василий Павлович был покорен Катей до глубины души. Она была земной симпатичной женщиной, она была единственной, и это его устраивало, ведь в богинь он уже давно не верил. Более того, он осознавал, что и он для Кати вовсе не бог, но подвернувшийся мужчина. Случайный. И ей, как режиссеру театра и единственной актрисе надо было сыграть с этим мужчиной самую последнюю пьесу, которая по обстоятельствам обязана стать самой гениальной в мире. И он, Василий Павлович, каким-то чудом попал не в пропахшую формалином палату, не в морг, а на сцену, и не театральную, но самую настоящую сцену жизни, в которой он и герой-любовник, и просто герой, обязавшийся попрать смерть, убить ее из своей снайперской винтовки.

11.

Она пришла через двадцать минут. Комната была уже полна розами. Василий Павлович не стал экспериментировать с сирийскими цветами и прочей экзотикой (он давно не брал цветов, и потому все для него было экзотикой, кроме гвоздик), а купил розы разных цветов и постарался выставить вазы с ними так, чтобы красный цвет плавно переходил в розовый, а потом и белый. Катя не любила роз, но ансамбль ей понравился, и она искренне чмокнула Петрова в щеку.

Тот же, увидев ее, млел: Женщина была в свадебном платье.

- Ты что так смотришь? – спросила, чувствуя, что нравится.

- Ты такая красивая…

- Это потому что я первый раз выхожу замуж, - сказала она. И виновато добавила:

- И никогда у меня не было ни сына, ни дочки, И я никогда не завтракала с ними, не готовила пирогов, не подтирала сопливых носиков. Этого не было, и никогда теперь не будет…

«Приехал воевать, а тут такая история», - подумал Василий Павлович и увидел свою смерть такой далекой, что и различить ее было нельзя ни в дебрях кварталов сирийской столицы, ни в далеких холмах.

Василий Павлович полжизни был коммунистом и боролся за свои коммунистические убеждения, потом боролся за Горбачева и Ельцина. После Ельцина он понял, что бороться ни за кого не стоит, и взялся за физкультуру, то есть вплотную занялся своим здоровьем. И оно его подвело, потому что в нем, как в коммунизме, Горбачеве и Ельцине много лет назад была заложена маленькая мина, была заложена для того, чтобы он потерпел фиаско. То есть умер раньше. Конечно, люди со временем справятся с раком и прочими неприятными болезнями, но станет ли от этого хорошо людям, если жизнь их потеряет минуты счастья, подобные тем, которые он, Василий Павлович, сейчас испытывает, которые испытывает эта женщина Катя? Пожалуй, станет, ведь большинство людей с удовольствием поменяют на долголетие все на свете: любовь, счастье, всяческие перипетии с ними связанные…

Тут Петров вспомнил, как, узнав, что смертельно болен, пожалел, что его не убили тогда, в залихватской схватке с бандитами, ведь после нее в жизни ничего страстного, захватывающего, даже просто заметного не случилось. Так, просто текла река жизни в привычных берегах, привычно меня цвет от дождей, подсыхая от засух и поднимаясь от паводков. «Господи, как же я счастлив», - думал он, любовно глядя на Катю и всем своим существом проникаясь ковалентной связью, незримо их объявшей.

Они поженились в маленькой церкви, потом поехали к Кате. Она была счастлива, Василий Павлович это счастье перемножил на свое, лившееся через край. Он не боялся, что у него не получится, боялся лишь, что соитие не получилось пошлым.

Пошло не получилось. Оба они не могли вспомнить, что было между ними в маленькой спаленке с уютно урчавшим кондиционером. Они просто проснулись счастливыми. Сначала он – ее головка лежала на его плече. Это было так божественно, что он заплакал от счастья. Потом проснулась она, слава богу, слезы его уже высохли. Проснулась, прижалась к нему, счастливая тысячекратно за те утра, в которые просыпалась одна в кровати, одна в квартире, городе и целом мире. Проснулась, прижалась к нему и подумала, что истинное счастье – это начало. Ты можешь любить целый век, но первый день этой любви, или какой-то день останется главным в целой жизни, станет недостижимым ни для кого, кроме них. Этот мысленный экзерсис ее улыбнул, она вдруг почувствовала, что пик любви еще впереди, он будет, он непременно случится, и, случившись, подвигнет непременно на новые мечтания.