Старшие Арканы

— Ах, есть еще и тетя? — сварливо перебил Аарон. — И сколько же гостей ты намерен зазвать?

— Тетя, — спокойно продолжал Генри, — полная противоположность ее отцу. Такая же невозмутимая и безмятежная, как ., как они. Ничто не может вывести ее из себя; ничто не задевает ее. Однако она не глупа. Но все равно, она — существо совершенно безвредное. Ей будет интересно, но не больше. Так что Нэнси, тетка и отец. От брата я постараюсь избавиться. Такой зануда! Так что их трое, да мы с тобой. Рождество ведь в субботу? Ну, позовем их с четверга до вторника, или еще на день-два. Согласен?

— А он приедет? — засомневался Аарон.

— Почему бы и нет? Конечно, ему не захочется, но, раз ему все равно ничего не хочется, стоит попытаться. Только держи Джоанну подальше.

— Я понятия не имею, где она сейчас, — раздраженно заметил старик.

— Спроси у карт, — безмятежно посоветовал Генри. — Неужели и для этого нужна настоящая колода? — выражение лица у него резко изменилось, он приблизился к столу и заговорил тихо и решительно. — Мы получим их. И тогда, может быть, поймем, что означает Шут и почему он не танцует.

Аарон придержал его за рукав.

— Генри, — прошептал он, — если… произойдет какой-нибудь несчастный случай… кому достанутся карты?

— Перестань! — воскликнул Генри. — Не ты ли учил меня, что насилие несовместимо с мудростью карт?

— Так говорят, — задумчиво произнес старик, — но я не понимаю… во всяком случае, незачем совершенно постороннему…

— Не спеши, — ответил молодой человек и повернулся за курткой. — Мне нужно возвращаться. — Он потянулся и вдруг рассмеялся. — Нэнси пожелала мне спокойной ночи, и вот на что я ее потратил — на разговоры с тобой.

— Поменьше болтай с этой публикой, — проворчал Аарон, — и со своей Нэнси тоже. Генри уже надел куртку.

— Нам с Нэнси о многом надо рассказать друг другу, и, пожалуй, еще ни одна влюбленная парочка не вела таких разговоров. Спокойной ночи. Я сообщу, что мне удастся сделать в Лондоне.

Глава 3

КАРТЫ НАЧИНАЮТ ИГРУ

На Рождество семейство Кенинсби обычно отправлялось в Истборн. М-р Кенинсби обнаружил однажды, что несколько праздничных дней лучше провести в отеле, вместо того чтобы превращать в отель собственный дом. В противном случае молодые люди обоего пола, порознь и компаниями, будут являться в любое время дня и ночи, а Ральф или Нэнси — без конца срываться с места навстречу гостям. И хорошо еще, если при этом они окажутся дома, хуже, если они придут, когда приятелей уже след простыл, тогда начнутся приставания с выяснениями. Перед напором молодости м-р Кенинсби чувствовал себя совершенно беспомощным. Поэтому каждый год он щедро предоставлял домашним возможность развлекаться каждому на свой лад. Правда, понять, ради кого же это делалось, так и не удалось. Предполагалось, что для Сибил это — необходимость, а для детей — удовольствие. И вот уже несколько лет они ездили в один и тот же отель, где м-р Кенинсби проводил время за игрой в бридж, наблюдал за шумными развлечениями молодежи и обсуждал проблемы современной цивилизации с другими достойными джентльменами.

Порой он слегка досадовал на неблагодарность Сибил. Ему казалось, что даже полная удовлетворенность, которая была ее обычным состоянием и которую он считал «заторможенностью», в новой обстановке могла бы окраситься маленькой толикой благодарности. В отеле всегда находилось несколько приятных женщин, с которыми никто не мешал Сибил болтать сколько угодно. Конечно, она радовалась поездке — но все-таки не настолько, чтобы удовлетворить м-ра Кенинсби. Он с ума сходил от этого неизменного благодушия. Ее, похоже, радовало все, а вот его ничего не радовало.

Но в этом году все пошло наперекос. Началось с Ральфа, который смущенно поведал, что хотел бы отправиться на праздники к одному приятелю, семья которого жила в Льюсе. М-р Кенинсби очень сдержанно (по крайней мере, так казалось ему самому) дал понять, что не одобряет подобных отступлений от распорядка жизни семьи. Он не стал бы возражать против летних каникул у друзей (он сам в это верил), но Рождество — особая статья.

На самом деле обычно под Рождество м-р Кенинсби начинал острее осознавать ход времени, приближение старости и смерти. Каждое Рождество неизбежно приносило маленькие, но необратимые перемены. Помнится, детство его как-то незаметно ушло, а на смену пришла юность, потом он женился, а теперь уже и сын с дочерью давно распрощались с детством и скоро лишатся права на юность, тогда для него останется только две возможности: либо он успеет увидеть третье поколение, либо Рождество для него перестанет быть Рождеством. Каждый год в этот праздник, удерживая возле себя Нэнси и Ральфа, м-р Кенинсби чувствовал, что отодвигает обе неприятные возможности и входит в Новый год так, словно никакого Нового года и нет, а есть лишь один и тот же непрерывно длящийся год.

В этом году смерть Дункана неприятно поразила его, а если еще они с Сибил и Нэнси — между прочим, помолвленной Нэнси — останутся без Ральфа, то угроза неизбежного одиночества окажется слишком ощутимой. Возникнет дыра, и ее нечем будет заполнить, нельзя же без конца тешить себя тем, что ты — попечитель сумасшедшего дома, обладающий определенными привилегиями — например, проходить к столу перед старшими сыновьями младших сыновей пэров.

Он и сам уже не помнил, когда и оде вычитал эту чушь и зачем рассказал об этом Сибил. Даже всех наследников младших сыновей пэров не хватило бы, чтобы заполнить пустоту, давным-давно проникшую в его сердце и с тех пор навечно поселившуюся там. От нее нельзя было избавиться, она сопровождала его в офис, способна была отравить любые занятия, проникала в семью, в дом, в отношения со знакомыми и в политику, в сон и в еду, но иногда она разрасталась до такой степени, что заливала улицы, по которым он ходил каждое утро, заполняла весь дом, таращилась на него бессмысленными заголовками газет. «Премьер-министр, читал он в такие дни, — представил новый законопроект», — и вдруг слова отделялись друг от друга и теряли смысл. Что такое «премьер-министр»? Пятно, клякса, ничтожество — и опять перед ним «Тайме», завтрак на столе и Сибил.

После вероломного отступничества Ральфа м-р Кенинсби подсознательно уже хотел перемен и для себя. Поэтому массированные намеки Нэнси на возможность провести Рождество всем вместе у дедушки Генри были встречены куда благосклоннее, чем обычно встречались подобные предложения. Он не видел в этой поездке ничего особенно привлекательного для себя лично — но зато у него под рукой будут Нэнси и Генри, чтобы свалить на них всю вину за перенесенные неудобства, скуку или мрачное настроение и отвлечься от мыслей о Ральфе, его измене, неизбежных переменах и возрасте. Существовало и еще одно соображение. Сибил обрадовалась, когда он намекнул ей, что не прочь принять предложение.

— Боюсь только, тебе будет слишком скучно, — сказал брат — Да нет, не думаю, — ответила сестра. — Для этого нужно кое-что посильнее.

— И мы ведь не знаем, каков он, этот дед, — добавил м-р Кенинсби.

— Наверняка человек, — отозвалась Сибил, — значит, уже чем-то интересен.

— Послушай, Сибил, — заговорил м-р Кенинсби, едва сдерживая раздражение, — ты говоришь ерунду. Не может любой человек быть интересен.

— А как же иначе? — спокойно удивилась Сибил. — Ты слышал, чтобы кто-нибудь жил, например, отдельно от своего тела? Ну, а тело — такая замечательная, интересная вещь, что об остальном можно и не беспокоиться.

Но брат не желал оставлять волновавшую его тему.

— Насколько я помню. Генри не предупреждал, что дед прикован к постели? — проворчал он.

— Вот и прекрасно, — порадовалась Сибил, — значит, он не доставит нам никаких забот. Ты же понимаешь, Нэнси и Генри будет явно не до того, а нам с тобой все-таки посвободнее.

— Ну вот, не хватало мне еще кормить с ложки дряхлого старца, — вскинулся м-р Кенинсби. — Нет, я же помню: Генри уверял, что его родственник неплохо сохранился. Он говорил тебе еще что-нибудь?