Песнь демона

Фулбрайт долго смотрел на меня в упор, а потом медленно поднялся. Он горбился от застарелого артрита и тяжело опирался на простую деревянную клюку. В нем не было ничего необычного: вылинявшие джинсы, потертые ботинки, соломенная шляпа в жирных пятнах.

— Мистер Мерфи, — процедил Фулбрайт сквозь зубы, — шибко надеюсь, что мы с вами еще поговорим о нашем деле… без бабья?

«Без бабья»? Прошу прощения? Возможно, мой взгляд выдал охватившее меня возмущение, потому что Бруно взял меня за руку и сжал так, как делал тогда, когда его мать высказывалась обо мне в моем присутствии — но так, словно меня не было. Он безмолвно просил меня позволить ему со всем разобраться. Он вложил мне в руку ремень дорожной сумки. Я прищурилась, совершенно не скрывая гнева. Бруно пожал плечами.

Фулбрайт прохромал по залу и вышел за дверь. Мик, отпустив руку дочери, последовал за ним. Последним вышел Бруно и закрыл за собой дверь.

Молли стыдливо потупилась. Беверли явно была вне себя. Бедняжка Джулия бросилась к матери, забралась к ней на колени и спрятала личико у нее на груди. Я не сомневалась, что Джулия прекрасно улавливает то ли мысли, то ли эмоции «мужичья», и они ей не очень-то нравятся. Мик говорил, что она самая талантливая в семье. Я одарила всех присутствующих улыбкой Поллианны [22] — радостной, но глупой.

— Что ж, это прошло хорошо, — фыркнула я.

Молли смущенно улыбнулась. Я коснулась руки Адрианы.

— Это не тот ли вариант видения, в котором нас убивают? Он не возвратится сюда с карабином и не перестреляет все бабье?

Адриана приподняла уголок губ.

— На самом деле по этому сценарию все прошло хорошо. По другому я заговорила первой, а он в ужасе выскочил из ресторана, дико вопя, и нам так и не удалось разыскать пещеру. Я надеялась, что ему удастся оскорбить тебя. В гневе ты можешь быть… очень настойчивой.

— Надо же. Ну, спасибо. — Я скорее оскалилась, нежели улыбнулась. А потом я повернулась к разъяренной рыжеволосой девочке, тыкавшей в свой сэндвич вилкой с таким видом, словно перед ней на тарелке лежал тот самый старик-хам. Ее унизили и оскорбили. — Беверли, я понимаю: после того как мы уедем, тебе придется тут жить и каждый день иметь дело с такими, как он. Чтобы не было скандалов, тебе придется пока не обращать внимания на подобное хамство. Но, пожалуйста, пойми: на такое, что только что себе позволил этот мужчина, обижается большинство людей в мире. Нельзя, чтобы люди относились к тебе как к человеку второго сорта только из-за твоего пола.

В этот момент голос наконец подала Лака, стоявшая у окна. Гнев и гордость исказили ее прекрасное лицо с ярко выраженными африканскими чертами.

— Или цвета кожи, — добавила она.

— Или… твоей ущербности. — Такого серьезного и эмоционального голоса я у Адрианы еще ни разу не слышала. — Никому не позволяй говорить, что ты не способна сделать то или иное. Ты сирена. И ты человек. Гордись и тем и другим.

Молли покачала головой.

— Я составила нашу полную родословную — вплоть до времен «Хартии Вольностей». Простите, дамы, но в нашем семействе нет никакой сиренской крови. Я это точно знаю. Оба наша семейства прибыли в Штаты из Англии и Ирландии.

Это не имело значения. Кровь говорила с кровью, и наши слова явно запали в душу Беверли. Она смотрела на нас с Адрианой вдумчиво и пытливо. Было заметно, что и оскорбление, нанесенное Фулбрайтом, и слова матери ее уже не так сильно задевают. Мне не хотелось встревать в перепалку между матерью и дочерью, поэтому я кивнула, подвинула к столу стул и села.

— По всей видимости, до времени своей гибели Атлантида находилась недалеко от Англии, немного южнее.

Пара мгновений — и лицо Молли стало белым, как мел.

— Но почему же никто ничего не знал до сих пор? Наверняка хоть кто-то должен был обронить словечко или запись какую-то оставить…

Звякнул колокольчик, вошел Бруно и заговорил на ходу, приближаясь к нам:

— Потому что сиренская кровь досталась вам по отцовской линии, как Селии.

Следом за Бруно вошел Мик.

— Ты сама всего пару недель назад говорила, Мол, — какое счастье для нас наши девочки, что это просто дар божий, потому что с моей стороны все девочки умирали в младенчестве — ты это выяснила, составляя родословную.

Теперь все обрело смысл. Я словно бы только теперь заметила россыпь мелких прыщиков на лице Беверли и то, как она одергивает блузку, — наверное, совсем недавно стала носить первый в жизни бюстгальтер. Девочка вступила в пору половой зрелости.

— Беверли так повзрослела, что мистер Фулбрайт это заметил. Уверена: он заметил тебя в магазине или еще где-то и понял, что в твоих жилах течет сиренская кровь.

Адриана посмотрела за спину Мика и спросила — без паники, но с тревогой:

— А где мистер Фулбрайт?

Бруно кивком указал на дверь.

— Давайте выйдем и поговорим.

Его взгляд скользнул мимо меня, к девочкам. Ага, понятно. Разговор не предназначался для детских ушей. Когда я была маленькая, мне такое ужасно не нравилось. Но сейчас причина мне была понятна.

Мик указал на дочерей:

— Вы заканчивайте обед. Маме нужно отвести вас обратно в школу. И так уже придется писать записку — почему вы опоздали.

С этими словами Мик вышел из кафе. В просвет между шторами я увидела, как он перебежал узкую улочку перед медленно едущим грузовиком, в кузове которого стояли мычащие коровы.

Молли сняла Джулию с колен и усадила на стул перед тарелкой, на которой лежал нетронутый сэндвич.

— Давай. Ты слышала, что папа сказал. Доедай. — Молли повернула голову к Окалани, которая выглядела младше своих пятнадцати лет. — Может быть, ты тоже чего-нибудь поешь, пока все разговаривают? У меня есть индейка и ростбиф, а могу поджарить гамбургер на гриле.

Окалани взглядом спросила у матери: «Можно?» Да, я бы не удивилась, если она была голодна. Я в ее возрасте все время хотела есть. Лака кивнула, и Окалани перевела взгляд на Молли.

— Я бы хотела гамбургер, если вам не очень трудно. — С этими словами она отошла от двери и протянула руку Беверли и Джулии. — Привет, меня зовут Окалани.

Беверли улыбнулась.

— Классное имя. Гавайское?

Окалани покачала головой и взяла кусочек картошки фри с большого блюда, стоявшего посередине стола.

— Сиренское. Мы с мамой живем на острове Безмятежности.

Бруно придержал дверь, чтобы пропустить меня. Выходя из кафе, я поставила дорожную сумку на пол у выхода. Я устала ее носить. Главное было не забыть взять ее, прежде чем мы тронемся… туда, куда нам предстояло направиться.

— Ну ладно, так что там за мужицкий разговор, который бабью слушать нельзя? — шепотом спросила я у Бруно, проходя мимо него. Он смешливо прыснул, и в его карих глазах зажглись огоньки.

Господи, как же я соскучилась по смеху в его глазах! Бывало, я часами за ним наблюдала, когда он не знал об этом.

Бруно обнял меня за талию и притянул к себе. Моя голова легла ему на плечо. Мы пошли по тротуару туда, где нас ждали остальные.

— Ты произвела сильнейшее впечатление на Натана Фулбрайта. Говорит, что ты напомнила ему покойную жену. Типа храбрая очень.

Тут со смеху прыснула я.

— Храбрая, но покойная? Небось, он ее прикончил за то, что перечила ему?

Бруно поцеловал меня в висок.

— Они прожили в браке пятьдесят два года. Мик сказал мне, что жена Натана умерла прошлой весной.

Они все уже успели перейти на «ты»? И как только мужчины ухитряются так быстро сойтись?

Но все-таки… Пятьдесят два года. Неслабо. Первая мысль: «Как трогательно». Вторая: «Бедная женщина».

— Ну и что? Я его впечатлила — и это нам в плюс или в минус?

Мы подошли к Мику и Фулбрайту, которые теперь сидели в красивой беседке на просторной лужайке, окружавшей старинное каменное здание суда. Адриана села рядом с Миком.

— Это нам помогло. Очень.