Мистические города

— Они не смогут остановить эту заразу, — объяснял он нам в баре «Сирены». — Давайте стащим у них галеру, сами расстреляем из пушек чумной корабль и потопим его. Пошли! Кто со мной?

Кучка зубодеров соблазняла Скарабея сделать тур по архипелагу. Чумной корабль определенно уже не представляет угрозы, говорили они ему. Чума, что была на борту, определенно сожрала весь запас человеческих тел уже много недель назад.

— Я хочу вытащить вас из теплых постелей, поскольку, послушайте, у Истинного Братства уже не осталось магии! — кричал Скарабей. — Вы что, не видите тот черный флаг у вашей гавани?! Тот корабль! Вот где истинное колдовство, подлинная угроза! Но ваше Истинное Братство не в состоянии его остановить!

— Скарабей, здесь еще никогда ничего плохого не случалось, — отвечали зубодеры. — А вот сможешь ли ты завтра освободиться во время Большого шоу — действительно вопрос.

На что Скарабей лишь насмешливо расхохотался.

— О да, я смогу освободиться, — заявил он, стукнув пустым стаканом о стол. — Но, вне всякого сомнения, только я и смогу — единственный и неповторимый.

Возможно, Скарабей еще что-то там говорил, но посетителей бара он уже успел утомить, а потому никто ничего больше не запомнил.

Надо же, Скарабей стал утомлять, решили мы. Ну точь-в-точь как предсказатели судьбы с их нравоучительным негодованием в адрес Истинного Братства. Нет, нам он нравился гораздо больше, когда выскальзывал из стального туловища жука.

В тот вечер накануне перенесенного состязания, когда воды в нашей гавани словно закипели от ледяного зимнего воздуха, мальчик понес обед Скарабею в его комнату в таверне «Сирена».

Постучав несколько раз в дверь и не получив ответа, мальчик-слуга и дряхлый портье решились войти в комнату, и, согласно более достоверным официальным источникам, Скарабея там не оказалось, причем в помещении царил странный беспорядок. Костюм жука был разорван в клочья, хотя остальная одежда аккуратно висела на трубе парового отопления. В комнате опасно пахло способным в любой момент загореться маслом из разбитой лампы; на уцелевшем оконном стекле красовалась кровавая завитушка, а на каминной полке поблескивали два нетронутых стакана с коньяком. Дряхлый портье сообщил администрации порта, что в тот же день, но чуть раньше, Скарабей принимал посетителя — высокого человека, одетого, как знахарь с архипелага (в медвежий мех), — но больше ничего путного сообщить не смог, так как вовсе не обязан был знать местонахождение Скарабея.

Администрация порта тут же перекрыла все дороги в районе причала, а Истинное Братство объявило, что накладывает на нас два заклятия с тем, чтобы ни одна живая душа не могла ни приехать в город, ни уехать из него. На всех чиновников неожиданно была возложена миссия найти Скарабея ради его же блага.

Зима наглухо заморозила наши двери, а булыжные мостовые стали такими скользкими, что только тягловые лошади стражников цокали по льду. Было ли это волшебством? Была ли такая погода делом рук Истинного Братства? Или это была просто-напросто зима? Мы надеялись, что это все же не зима.

На следующее утро мы проснулись и обнаружили, что гавань наша полностью замерзла, льды взяли в плен и последнее оставшееся там судно — чумной корабль. Когда немного прояснилось, мы увидели безжалостное холодное небо и разбитое солнце. По заснеженным улицам не тарахтели повозки с товарами, а доки были укрыты плотным одеялом изо льда и морской соли. В ту ночь, когда пухлая луна залила гавань синим светом, небольшая группа портовых шкиперов выскользнула на пронзительный холод, чтобы распить вместе пару бутылок водки. Работа их в основном была летней: доставлять бочонки рома и свежей воды со складов на суда, пришвартованные в порту, а потому выпивать поздно, даже в такую холодную ночь, как эта, было для них делом привычным.

Один из шкиперов бросил взгляд в сторону чумного корабля, стоявшего в безжалостном лунном свете, и увидел какие-то фигуры на льду рядом с судном:

— Эй! Посмотрите-ка туда!

Шкиперы с удивлением наблюдали за тем, как с высокого фальшборта чумного корабля спрыгивали какие-то люди. Человек двадцать-тридцать.

— Что там задумали эти идиоты? Разве они не знают, что судно опасно?

— Я слыхал, что Истинное Братство давным-давно успело дезинфицировать судно, — отозвался кто-то.

Фигуры, словно исполняя какой-то ритуальный танец, потихоньку собирались небольшими группами. Потом они двинулись через замерзшую гавань в сторону порта.

Группа людей все приближалась, отбрасывая на бледно-голубой лед длинные чернильные тени, хорошо видные во время вспышек маяка.

— Наверное, это священники. Возвращаются после отпевания мертвых на чумном корабле, — сказал старший из шкиперов.

— А может, это корабельные плотники, которые обследовали корпус на предмет повреждений льдом?

— Интересно, выжил ли там хоть кто-нибудь после чумы?

— Это без всяких припасов?!

— Интересно, кто ж они такие?

Прошло еще много времени, прежде чем группа людей миновала скованные льдом бакены и поднялась на пирс. По мере приближения этих странных фигур становилось видно, что на них разномастная морская форма и длинные шинели различных иностранных флотов. Пустые бутылки со звоном покатились по обледеневшему пирсу. Шкиперы стояли, подняв руки вверх, точно готовились остановить наступление этой невероятной команды. Самого молодого тут же отправили в администрацию порта, чтобы доложить об увиденном, но когда он вошел в зал с дубовыми колоннами, на которых были вырезаны корабли и морские символы, то обнаружил, что там никого нет. Ни дежурного сержанта за высоким барьером. Ни офицеров, играющих в карты. Ни коек со спящими солдатами, ожидающими приказа «в ружье!».

Тогда молодой шкипер побежал в магистратуру Истинного Братства. Но и там никого не оказалось. Ни толстого управляющего, который выругал бы мальчишку за то, что ломится в дверь. Ни чиновников, толкущихся за грязными стеклами в зале Триады. Ни членов самого Братства. Нигде — ни одной живой души.

А в замерзшем порту моряки с чумного корабля построились в шеренгу — и разбежались. Рассыпались по всей территории порта, забирались по каменистым насыпям на маленькие пристани и, стуча каблуками сапог по обледеневшему настилу и булыжникам мостовой, растворились в тени наших магазинов и сараев.

Много дней мы следили за происходящим сквозь щелочки в крепко-накрепко запертых ставнях и ждали, чтобы кто-нибудь пришел и сказал, что опасность миновала и уже можно выходить. Сидеть в карантине было до одури скучно и одиноко, но страх сделал нас осторожными. Наши ноги, теперь копыта, нетерпеливо били о полы наших кухонь. Хвосты испуганно двигались из стороны в сторону. Мы пронзительно кричали враз огрубевшими голосами, напрасно пытаясь задать вопрос. Но в ту минуту даже больше, чем страх или сожаление, нас, конечно, мучило нездоровое любопытство: что же будет дальше?

КЭТРИН М. ВАЛЕНТЕ

Палимпсест

Пер. А. Гузман

Лавка гадалки: скрещенные перед входом пальмовые ветви. Внутри — четыре красных стула, перед ними — четыре плоские очистительные чаши, наполненные вихрением черных чернил. Неуклюже входит женщина, закутанная в драный лисий мех. Голова, обернутая множеством платков, у нее лягушачья, крапчато-зеленая и лупоглазая, розовый язык то и дело облизывает широкие губы. Отдельных клиентов она не видит. Итак, четверо незнакомцев рассаживаются по красным стульям, снимают носки, опускают ноги в чаши с чернилами и берутся за руки под невидящим взглядом земноводного. С этого всегда и начинается погружение в Палимпсест: Орланда поможет вам раздеться, рассадит по местам, примет в семью. Сложит вас четверых вместе, как лист формата ин-кварто. Нарисует каждому по карте — смотрите, вам выпал Разбитый Корабль вверх ногами, что символизирует извращение, долгий беспросветный путь, подагру, — и свяжет ваши руки вместе красной нитью. Куда бы вы ни пошли в Палимпсесте, вы прикованы к этим незнакомцам, которых случай занес к Орланде тогда же, когда и вас, и куда бы вы ни направились, какого бы каплуна или соню ни отведали, каким бы приторным портвейном ни запили, они почувствуют тот же вкус, и какую бы шлюху ни посетил любой из них, вы ощутите под собой ее же, и пока с ног ваших не смоются чернила — что, поскольку Орланда порождение болот и не чужда слякоти, произойдет не быстро, — воздух вы вдыхаете один на всех.