Слуга праха

Это сейчас, Джонатан, ты знаешь, какие картины выдала мне память, а тогда я этого не сознавал. Я был смущен. Впервые за долгое время я ощутил свое существование непрерывным, и мне не верилось. Наверное, я тысячи раз следовал указаниям Зурвана, но не понимал этого и ни разу не вспомнил о нем. Иначе почему я так стремился отомстить за смерть девочки? Почему презирал ребе за его безжалостное отношение ко мне? Почему зло, источаемое Грегори, так заворожило меня, что я до сих пор его не убил?

«Вот мы и приехали, Азриэль, — вкрадчиво произнес Грегори. — Это мой дом».

Его голос мгновенно вернул меня к действительности.

«Мы дома, — продолжил он и ленивым, усталым жестом указал на толпу, окружавшую машину. — Пусть эти люди тебя не пугают. Будь моим гостем».

Подняв голову, я увидел ряды освещенных окон.

Щелкнули замки в машине, кто-то услужливо распахнул дверь справа от меня, и я увидел проход под навесом. Веревки, закрепленные на медных стойках, удерживали многочисленную толпу. Люди в униформе отражали натиск особо настойчивых поклонников. Со всех сторон на нас были обращены телекамеры.

«А они тебя видят?» — заговорщицки, как будто мы были заодно, спросил Грегори.

Толпа жестами и криками приветствовала его появление. Я старался не обращать на них внимания, но это оказалось трудно.

«Смотри и делай выводы сам», — ответил я, взяв шкатулку и засовывая ее под мышку.

Ухватившись за ручку двери, я первым вышел из машины на яркий электрический свет. Оказавшись на тротуаре, я прижал шкатулку к груди и принялся изучать здание перед собой, такое высокое, что я не видел верхние этажи.

Куда бы я ни взглянул, со всех сторон на меня смотрели лица. Крики не прекращались. Люди приветствовали Грегори и требовали отомстить за Эстер. Их голоса сливались, и я не разбирал отдельные слова.

Меня окружили камеры и микрофоны. Какая-то женщина настойчиво спрашивала меня о чем-то, но говорила так быстро, что я не понимал. Толпа, состоявшая из людей самого разного возраста, напирала и едва не порвала веревочное ограждение, но люди в униформе быстро навели порядок.

От ярких ламп телевизионщиков исходил нестерпимый жар, жегший кожу. Я закрыл лицо, защищая глаза.

Как только Грегори, опираясь на руку шофера, вышел из машины, крики резко усилились, слились в оглушительный рев. Грегори встал рядом со мной и принялся отряхивать испачканное пыльной шкатулкой пальто.

«А они тебя и впрямь видят», — прошептал он, склонившись к моему уху.

Меня не оставляла слабость, крики на разных языках оглушали, однако я сумел справиться с унынием и грустью и смело взглянул в ярко освещенные лица людей.

«Грегори! Грегори! Грегори! — скандировали они. — Один Храм, один Бог, один разум!»

Поначалу я слышал отдельные голоса, которые накладывались друг на друга и накатывали на меня волнами, но вскоре все они слились воедино.

«Грегори! Грегори! Грегори! Один Храм, один Бог, один разум!»

А он, поворачиваясь из стороны в сторону, махал рукой, кивал, улыбался и без конца посылал воздушные поцелуи. Все, и в ближних рядах, и в дальних, в восторженном исступлении выкрикивали имя кумира.

«Крови! Крови! Месть за Эстер!» — послышался чей-то голос.

«Да, месть! Найти убийц!» — тут же поддержали другие.

Кто-то вновь начал славословить Грегори, но голос сразу же заглушили новые крики под ритмичный топот ног.

«Крови! Крови! Месть! Месть! Месть за Эстер!»

Репортеры с камерами и микрофонами прорвались за веревочное ограждение и обступили нас с Грегори, наперебой задавая один и тот же вопрос: «Вам известно, кто ее убил, Грегори?»

За этим вопросом последовал град других.

«Кто это с вами, Грегори?»

«Грегори, кто ваш друг?»

«А вы тоже член Храма?»

«Кто вы?»

Я не сразу понял, что вопросы обращены ко мне.

«Что за шкатулка у вас в руках?»

Репортеры вновь атаковали Грегори.

«Что вы намерены предпринять? Каковы ваши планы?»

Целый отряд хорошо обученных людей в темном бросился к нам, окружил и оттеснил репортеров, намереваясь сопровождать нас к дому. Однако Грегори повернулся лицом к камерам.

«Эстер была невинным созданием, поистине агнцем Божьим, — громко заявил он. — И этого агнца убили наши враги».

Отовсюду послышались одобрительные возгласы и аплодисменты.

Я стоял рядом с Грегори под прицелом камер. То и дело сверкали вспышки, щелкали затворы фотоаппаратов.

Набрав в грудь побольше воздуха, Грегори снова заговорил — твердо, решительно, четко произнося каждое слово, словно правитель у трона.

«Убийство Эстер — это предупреждение. Они дают понять, что настает время, когда все праведники будут уничтожены».

И вновь толпа восторженно заревела, люди кричали, визжали, скандировали что-то.

«Не позволяйте им творить зло, ни под каким предлогом не пускайте их в свои дома и церкви. Имейте в виду, что враги скрываются под множеством личин».

Толпа продолжала напирать. Ситуация становилась угрожающей. Будто стараясь защитить, Грегори обнял меня за плечи.

Подняв голову, я увидел перед собой высокое, уходящее в небо здание.

«Входи, Азриэль», — прижимаясь губами к моему уху, шепнул Грегори.

Раздался звон разбитого стекла, и сквозь одно из окон нижнего этажа толпа хлынула в дом. Под громкий вой сирены охранники, свистя на бегу, бросились к месту прорыва, а в конце улицы показалась конная полиция.

Одни охранники провели нас в дом с сияющими мраморными полами, в то время как другие продолжали оттеснять толпу. Охрана действовала так настойчиво, что нам не оставалось ничего другого, кроме как повиноваться и следовать за ними.

Это было потрясающе! Удивительное ощущение, что я живой и нахожусь в самом центре событий, воодушевляло и придавало сил. У меня возникла мысль, что только из мудрости мои прежние повелители хранили в тайне свои истинные способности.

И вот здесь, в столице мира, опьяненный вниманием к своей персоне, я иду рядом с уверенным в собственном могуществе Грегори.

Наконец перед нами распахнулись бронзовые, с ангелочками, двери, и мы оказались в маленькой комнате с зеркальными стенами. Грегори знаком велел охранникам остаться снаружи.

Двери закрылись за нашими спинами. Оказалось, что это кабина лифта, которая тут же поползла вверх. Увидев отражение в зеркалах, я был поражен длиной и густотой собственных волос, но более всего — свирепостью своего облика. Невозмутимый Грегори тоже смотрел на наше с ним отражение. Я выглядел таким же живым, как и он, правда значительно моложе. Оба смуглокожие, мы вполне могли сойти за братьев.

Черты его лица были изящнее, брови — тоньше и аккуратнее. Я видел резко выступающие кости у себя на лбу и подбородке. И тем не менее нас можно было счесть родственниками.

А лифт тем временем шел наверх, и в ярко освещенной кабине с зеркальными стенами мы были одни.

Но едва я успел осознать этот факт и испытать очередное потрясение, едва я широко расставил ноги, сохраняя равновесие, как двери распахнулись, и я увидел просторное, серповидной формы помещение, отделанное мрамором, шикарное и в то же время уютное. Справа и слева располагались двери, а впереди простирался широкий коридор, ведущий в комнату, за окнами которой мерцали вечерние огни.

Мы оказались на высоте, превосходящей высоту самых грандиозных зиккуратов и замков, в царстве духов воздуха.

«Вот моя скромная обитель», — тихо произнес Грегори и на минуту отвел глаза, но тут же взял себя в руки.

Из-за плотно закрытых дверей доносились голоса, слышался топот ног, потом раздался пронзительный, исполненный муки женский крик. Однако никто не появился.

«Это рыдает мать Эстер? — спросил я, зная ответ. — Она оплакивает смерть дочери?»

Грегори побледнел, лицо его стало печальным. Нет, не просто печальным. Оно отражало куда более болезненное чувство, которое он тщательно скрывал в присутствии ребе, выслушивая обвинения в смерти дочери. Мне показалось, что он колеблется, желая сказать что-то, однако в итоге он только молча кивнул. Весь его облик: лицо, поза, даже рука, безвольно повисшая вдоль тела, — свидетельствовал о глубокой скорби.