Подселенец (СИ)

До кладбища Саня с Колей добрели довольно быстро. А вот могилку старухину искали долго, потому как не освещалось по ночам кладбище, да и то сказать — для кого? Но наконец нашли.

— Давай копай, — распорядился Саня.

— А чего, я один, что ли? — возмутился Коля, — ты-то для чего сюда припёрся тогда?

— А я в гроб полезу, — пояснил Саня. — Или ты хочешь? Тогда ладно, где тут лопата…

Саня всё правильно рассчитал: покойников Коля не боялся — факт, но брезгливым был до изумления. Даже крысу дохлую видеть не мог спокойно, сразу выворачивать наизнанку начинало. А уж чтобы в гроб к мёртвой старухе залезть… А Сане — параллельно. Так что пусть Коля копает, а Саня уже потом подключится.

А копать Коля действительно умел: человек-экскаватор, ёпть…

Складная сапёрная лопатка мелькала в его ручищах похлеще какого вентилятора, так что Саня даже третью "примину" докурить не успел, когда лопата гулко заскребла по крышке навороченного гроба. Коля руками уже сгрёб оставшуюся землю и, высунув перепачканную грязью морду из могилы, поинтересовался:

— Наружу вытаскивать?

"С тебя станется, — про себя ругнулся Саня, — это ж надо: такой мужик классный, а такой дебил…" А вслух поинтересовался:

— По кой хрен? Там же гроб буржуйский — штифты из замков вытащи и выпрыгивай, дальше я сам.

Коля кивнул, повозился немного и подтянулся на руках, переваливаясь через край могилы. Подождав, пока он отковыляет подальше, Саня осторожно сполз вниз, глухо бухнув каблуками дерьмодавов по крышке, когда приземлился. Гроб действительно был хорош: в таком и живому жить можно, бывшая Санина комнатка в общаге была ненамного больше. Опять-таки дерево, по ходу, красное, жаль, с собой не упрёшь, да если и упрёшь — кому спихнёшь? Вещь-то уж больно приметная. Да и не за этим шли.

Поднапрягшись, Саня откинул верхнюю половинку крышки. Та хоть и двигалась легко (шарниры всякие, петли), даже на ощупь была тяжёлой, как канализационный люк. Добротная вещь, одним словом. Луна и звёзды света давали достаточно, но Саня всё же включил и зажал в зубах тонкий китайский фонарик, чтобы не упустить чего.

Гримировали старуху в морге на совесть. Так что тогда, на похоронах, она практически живой казалась, просто уснувшей. Но прошло уже больше трёх дней с тех пор, как её закопали, и время начало делать своё дело. Грим местами осыпался или потрескался, обнажив бледно-зеленоватую кожу, а белые точки шёлковых швов на веках и вокруг губ стали вполне заметны. Но когда это нитки какие-то были настоящему мастеру помехой?

Привычным жестом Саня раздвинул совершенно неприметную щель в каблуке правого ботинка и извлёк на свет половинку бритвы "Нева". Старая, ещё зоновская привычка — не оставаться никогда совсем уж безоружным, если Господь тебе дикой бычьей силы или невероятного бойцовского умения не дал. Вот и пригодилось.

Одним движением Саня чиркнул между сердито стиснутых губ старухи бритвой и, как коню, отогнул верхнюю губу. А потом и нижнюю. Облом: зубы у старухи были получше, чем у большинства известных Сане молодок, — те, правда, здоровыми зубами никогда и не славились. В любом случае, во рту старухи Черемшинской не было не то чтобы золотых, а даже и железных коронок. А говорят, миллионерша… Был бы Саня миллионером, он бы себе вместо железных, выбитых в своё время по понятиям, передних зубов платиновые бы вставил. И вместо здоровых тоже — просто так, для понту. Но на нет и суда нет.

Уже понимая, что и тут его ждёт облом, Саня пошарил пальцами по шее старухи. Ну, как и следовало ожидать: ни цепочки, ни кулончика какого, даже крестика нательного нет. Так что о побочных заработках придётся забыть, придётся работать за зарплату. Обидно, но что поделать…

— Ну, ты скоро там? — позвал сверху Коля. — Давай быстрей, а то мне ещё могилу закапывать, а выпить уже сейчас хочется.

— Не торопи, да? — огрызнулся и без того раздосадованный Саня. — Если у тебя быстрее получится, давай сюда вниз ко мне, подмогнёшь.

Коля наверху обиженно засопел. Саня меж тем обратил свой интерес на руки покойницы. Да, так и есть: колечко — симпатичный такой дракончик с глазками — было на месте. Только вот сниматься не хотело, как вросло. Саня уж и так его крутил, и сяк, и плевал на него — ничего не помогало.

— А ты его вазелином смажь, — участливо посоветовал маячивший над краем могилы Коля. — Не говори, что нет у тебя.

Саня злобно зыркнул через плечо, но сдержался. А ведь прав дебил, как он сам-то раньше до этого не додумался?

С вазелином кольцо, конечно, снялось. Тоже не сразу, немного ещё поупорствовало, но наконец соскочило со скользкого пальца трупа в такую же скользкую Санину ладонь. Ну, вот и хорошо. Злой и грязный Саня выкарабкался из раскопанной могилы.

— Давай закапывай, — распорядился он. — Только аккуратно. Нам разговоры всякие не нужны, статью за надругательство над покойником ещё никто не отменял.

Пока Коля старательно пыхтел, спихивая землю обратно в могилу лопаткой и ногами, а затем заравнивал холмик и таскал на место груды венков, Саня придирчиво осматривал колечко. Оно, конечно, цацка знатная. Сразу видно, что старая и дорогая. Но чтоб из-за неё в могилу лезть? Хотя где уж нам богатых-то понять.

— Как обещал, — ухмыльнулся Берёза.

Вадик с удовольствием вертел в руках колечко. Да, он не ошибся, платина, да ещё какая. Лет триста колечку, если не больше. Клейма мастера, правда, нет, как и пробы, само собой, но человек знающий сразу определит — вещь. Чуть ли не византийская работа, в этих-то делах Вадик разбирался. А камешки, похоже, и вправду рубины, проверить потом надо будет. А хоть бы и нет — ну нравилось Бутыкину колечко, просто нравилось. И чёрт с ним, что в ближайшее время в нём на люди не выйдешь, главное — владеть, и ещё знать, что все родственники и адвокаты старухины утёрлись, а он, Вадик Бутыкин, как всегда, на коне и весь в белом. Крутые вы все в столицах и заграницах своих? Ну-ну…

— Я, того… — снова заикнулся Берёза, — о вознаграждении, кажется, разговор какой-то поднимался.

— А, да-да, — Вадик рассеянно протянул бомжу туго свёрнутую пачку баксов. — Я людей уже давно не кидаю. Сказал — заплатил.

Как ни странно, Берёза снова скорчил недовольную рожу.

— Эх, командир, — вздохнул он, — я-то думал, что ты об евро говоришь, а ты тут мне зелень какую-то подсовываешь…

Бутыкин недобро глянул на него исподлобья.

— Я про две штуки бакинских говорил, — поправился он. — Если тебе реальные бир манаты, или как они там в Азербайджане называются, я не прочь. Дай пару минут, парни мои в обменник слетают — принесут. Но могу и евро заплатить. Только тогда это штука четыреста будет, хочешь так?

Берёза напряг уже порядком опохмелённый мозг. Азеровские деньги ему были вообще никак, это понятно. По большому счёту ему и доллары с евро никуда не упирались — расплачиваться с ними можно только по большим делам, которые выпадают редко, а ни в магазин, ни в ларёк пацанов с ними не пошлёшь, не принимают там валюту. Если официально, самому идти придётся. С другой стороны, две штуки — это две полные штуки, а штука четыреста — это на шестьсот меньше, так что пусть будут две штуки.

— Шуткую я, — ощерил пасть Берёза, — натура у меня такая. Ну, если ещё чего надо будет, Степаныч, то ты обращайся, помозгуем, а пока я пойду, не только у вас, бизнесменов, дела, понимаешь…

— Давай, — согласился Бутыкин, — а я ещё немного тут посижу, с природой пообщаюсь.

Проводив взглядом покачивающуюся спину Берёзы, Бутыкин ещё раз невольно залюбовался колечком. Вроде бы дракончик и дракончик, а есть в нём что-то, за душу цепляет. Нет, не прогадал он, не прогадал. И чёрт с ним, какой ценой колечко это ему досталось, были на совести Вадика грехи и куда более тяжкие, тех же тверских вспомнить, к примеру, или Разинское озеро. Да, бывали времена. Ну ладно, проехали — забыли.

Весь день Вадик занимался какими-то делами. Это ведь только маргиналам всяким кажется, что буржуи только и делают, что расслабляются да баб по кабакам щупают. А навесь на того же дядю Ваню-слесаря хоть треть тех проблем, с которыми ему, Вадику, ежедневно дело иметь приходится, — взвоет или петельку на веточку накинет. А Вадик ничего, привык. Сначала в мэрию — непонятки там возникли с новым банком областным. Земельно-имущественный вопрос, как обычно. Но разрулили вроде. Конечно, крику много было и мата хватало, но потом пришли к консенсусу — все же люди, всем жить хочется. Утрясли, одним словом.