Подселенец (СИ)

А тут — Вадик Бутыкин. Ну вот, завелись у него интересные связи за время полуподпольного бизнеса, друзья кое-какие нарисовались, всякие разные входы-выходы. И сам он из местных, все его знают и родителей его, то есть верят ему больше, чем пришлым не знамо откуда. А отчего же не помочь добрым-то людям за долю малую? И помогал. И все довольны были: и руководства заводские, и клиенты, и сам Бутыкин.

Курочка, как говорится, по зёрнышку клюёт, а яйцо-то вон какое большое получается. Так и Вадик: клевал-клевал, да и наклевал себе на яичко. Да не простое, а золотое. И как-то так незаметно, само собой оказалось, что никакие серьёзные дела в городе без Вадика не решаются и всё на нём сходится. И он, если вдруг очень захочет, может любой завод с потрохами купить или, если обозлится сильно, просто лицо от него отвернуть: сами выплывайте. Никто не спорит, может, и выплывут, за последние лет десять новое поколение подросло: зубастое, ушлое и до бабок жадное, — может, и нашло бы какие выходы. Да только директора-то старые остались, неохота им рисковать было. Так что всё шло, как шло. И почти всех это устраивало.

А с теми, кого не устраивало, Вадик разбирался сразу, жёстко, но без жестокости. Кровь лишняя никому не нужна, опять-таки неприятности от неё всякие и слухи нехорошие. Другое дело, что те же самые бандюки, которым Вадик в своё время отстёгивал, сами теперь отстёгивали ещё большим бандюкам из столицы, а уж с теми Вадик давно был на короткой ноге. Так что бывшая крыша теперь была в корефанах по жизни. Очень это в своё время помогало, да и продолжало помогать. Поэтому врагов у Вадика почти не было. Конкуренты всякие и недоброжелатели попадались, конечно, но не враги. Получилось так.

Опять-таки не борзел Вадик никогда, народ не злил. Город-то пролетарский, "красный пояс" как-никак, так что с людьми простыми нужно жить мирно, по-соседски. Жертвовал Бутыкин много на школы всякие, детсады, на церковь, на мечеть, на футбольную команду, на кружки в бывшем Дворце пионеров (там он, кстати, в своё время и начинал с видеомагнитофоном), вообще мэрии. Поэтому простые люди его скорее любили, чем испытывали классовую ненависть. Домик он себе, конечно, отгрохал — будь здоров, но окружил его высоким каменным забором, чтоб людям глаза не мозолить. И катался на "лендровере" простом, а не на "лексусе" или "бьюике" каком. Сыну, правда, "мерс" подарил, но маленький такой, кабриолет.

То есть нормальный мужик был Вадик Бутыкин, но была у него одна, точнее, две слабости. Первая — железки всякие белые. Ну не переваривал Вадик золото, и оно, кстати, тоже отвечало ему взаимностью. Не мог Вадик золото носить: чесалось от него всё, зудело, общее самочувствие нарушалось. И золото на Вадике тоже тускнело, ломалось — портилось, одним словом. Очень Бутыкина раньше эта проблема занимала, даже к экстрасенсам ходил и учёным всяким. Первые объяснили эту проблему конфликтом бутыкинской ауры и духа металла, а вторые — специфической биохимией организма. Да и хрен бы с ним, подспудно Вадик золото тоже недолюбливал. А вот белое железо любил, серебро там или платину. И при любой возможности покупал их, если художественное исполнение того стоило.

А вторая слабость — упёртость. Нет, Вадик был очень уравновешенным человеком, всегда умел найти компромисс или отход сыграть, если дело того стоило. Но клинило его иногда. И тогда уже всё. Хоть трава не расти, хоть новый потоп, а будет по-вадикову. И сам себя ругал потом, бывало, и локти кусал, но поделать ничего с собой не мог. По молодости эта черта скорее помогала, чем мешала, — многого Бутыкин благодаря ей добился, но сейчас уже иногда становилась проблемой. Как, например, с колечком этим.

Тут как получилось-то… Жила-была в родном городе Вадика бабушка божий одуванчик Луиза Павловна Черемшинская. Никому не мешала, тихо небо коптила, в музыкальной школе детей на роялях играть учила. Даже Вадика пыталась научить в своё время. Слава богу, уже через пару недель стало ясно, что слуха у маленького Бутыкина и в помине нет, после чего Вадиковы родители от этой идеи отступились, каковому их решению бутыкинский отпрыск и был рад чрезмерно. После этого долгое время судьбы Луизы Павловны и Вадика не пересекались. До прошлого года.

Тогда он спонсорскую помощь музыкальной школе оказывал: то ли рояль, то ли арфу какую-то подарил, не суть важно. Важно, что на торжественной части и Луиза Павловна, больная уже, присутствовала. Лет сто с лишним ей уже было, не меньше, но из ума не выжила ещё, даже частные уроки иногда давала как Заслуженный педагог России. Тут-то и заприметил Вадик на её древней, но на удивление холёной, насколько это вообще возможно в столетнем-то возрасте, руке колечко.

Вроде бы и ничего особенного: перстенёк как перстенёк, типа змейка с крылышками и глазками красненькими. Видно, что вещь старинная, но на первый взгляд дешёвенькая: серебро или вообще мельхиор. Только у Вадика-то глаз намётанный. Он платину за полкилометра учует. А если колечку, судя по виду, лет триста-четыреста, то и цена у него должна быть соответствующая. Да и не в цене дело, просто понял Вадик, что без этого колечка ему дальше жизни нет. Короче, в очередной раз планка упала…

Он уже и деньги бабке предлагал, и подарками всякими заваливал, и дом обещался отремонтировать, и снова деньги сулил, но уже реальные, серьёзные, но старуха тоже упёртая попалась. Ни в какую колечко продавать не соглашалась. Типа, фамильная реликвия, никто чужой её носить не может и не будет, так что и в гроб она её с собой возьмет. А деньги ей уже не нужны, и подарки тоже, и дом ремонтировать не стоит — недолго уже ей осталось. Хорошо, предложил Вадик, давайте завещание оформим, а он тоже в долгу не останется: ей-то, может, ничего и не нужно, а вот внуки там всякие, правнуки… Нет никого, отвечает старуха, пресеклись Черемшинские, она — последняя, а другие родственники есть, конечно, только они и без его подачек обойдутся. Самому ему на бедность могут подать, если приспичит. Так что иди, мил человек, не загораживай ей солнце. И глупость какую не надумай учинить.

А Вадик уже и на "глупость" готов был пойти, уж больно сильно он на колечко запал, но удержало его что-то. А тут и бабка померла.

Вадик поначалу обрадовался: теперь-то по-любому до колечка доберётся — а вот и хрен вам во всю морду, господин Бутыкин! Оказалось, не врала бабка, не шутила. И колечко завещала с собой похоронить — раз, и нотариус у неё неожиданно оказался такой, что Вадику разве что только присниться мог — два, да и родственники такие, что… Вот ведь как бывает: живёт-живёт человек, привыкли все к нему, ничего особенного не думают, а на похоронах вдруг узнаётся то, что лучше б и не узнавалось. Такие люди бабку хоронить приехали, что только за голову хватайся: банкиры какие-то московские, промышленники, пара телезвёзд, несколько англичан, два немца, один австриец и представитель штатовского посольства. Весь город охренел, не только Вадик.

Оказывается, не врала бабка: последняя она в роду, только род у неё такой, что Рюриковичам там всяким с Тюдорами делать рядом нечего, половина Готского альманаха старухиным родственникам посвящена. А вторая половина — друзьям этих родственников. Соответственно колечко хренушки изымешь — адвокаты звери. Да и имущества скрытого у бабки оказалось по разным банкам заграничным не меньше, чем у Вадика. И имущество это она городу завещала. При условии неуклонного соблюдения всех пунктов завещания. А главные условия: похоронить её в синем платье и в этом самом колечке. Вот же, блин… Нет, стерва бабка, одно слово — стерва.

Вадик специально на похороны пришёл, даже венок заказал. Только его-то венок в горе других затерялся как щепка. И народищу было на кладбище — не протолкнуться, как на демонстрации какой. Помимо гостей понаехавших ещё и местные, на гостей этих поглазеть пришедшие. Плюс глава администрации и ещё насколько уездных шишек. Ну, эти-то понятно, на бабку им начхать. А вот родственники её — ну как завещание оспорят? Приглядеться надо.