Чудовище Франкенштейна

— После всего, что случилось, тебе наверняка хочется семейного уюта.

— Ничего мне не хочется! — Лили отвернулась и продолжила тихо, сдавленно: — Я желала ему смерти, чтобы завладеть домом. И после этого явлюсь к нему?

Неужели даже Лили бывает стыдно?

— Это пустяки, просто эгоистичная мысль, с кем не бывает, — успокаивал я. — Твой отец обрадуется, что ты вернулась и что он нужен тебе.

Она обхватила руками живот, и на ее лице появилось жестокое выражение.

— Скоро все кончится. Зачем ты не подождал, Виктор? Я хотела вернуться налегке, а не с этой обузой. Но теперь, даже избавившись от нее, я все равно останусь матерью, у которой умер ребенок. Все будут причитать: «Бедняжка Лили!» Я не хочу, чтобы меня так называли!

— Тшшш, пошли обратно. — Я старался не повышать голос, хотя мне захотелось ударить ее по губам, когда она намекнула на то, чтобы избавиться от червя. — По крайней мере, дай мне довезти тебя до поместья. Осмотри его сначала. Тебе же должно быть интересно.

Она покорно вернулась к карете.

Объехав город кругом, я направился через лес в имение, а затем по длинной уединенной дороге помчался к дому. Сначала я увидел его нечетко, сквозь ажурную сетку голых ветвей, и подумал: «Нет, не может быть. Когда выедем из леса, я что-нибудь да разгляжу».

Предо мной стоял почерневший остов здания. Я так часто слышал о ремонте, что сам в него поверил и ожидал увидеть заметные изменения к лучшему. Но дом выглядел так, будто еще на днях пострадал от пожара: мне даже померещились струйки дыма над обнажившимися, обугленными стропилами.

Здание полностью разрушилось и не годилось для жилья. Возможно, внешний каркас из песчаника когда-нибудь и восстановят, но все внутри выгорело дотла.

Где же Уинтерборн? Кто знает? Быть может, преподобный отец Грэм.

Меня беспокоила тишина внутри кареты, но я не остановился, опасаясь, что разговор мог довести Лили до полного отчаяния. Я покинул поместье, вернулся в Таркенвилль и остановился у дальней окраины города, где стояли церковь и дом священника, освещенные в темноте. Бросив Лили в карете, я заглянул в церковное окно. На задней скамье сидел Уинтерборн собственной персоной!

Много месяцев этот человек не выходил у меня из головы: сперва я восхищался им, потом ненавидел, затем втайне горевал, считая его погибшим, наконец пылко предвкушал нашу новую встречу. И вот теперь он находился в двух шагах.

Он сильно изменился. Благородный облик истончился, кожа приобрела пепельный оттенок — под стать самому дому, а проницательный взгляд потускнел. Заметив такую перемену, я загрустил оттого, что стал тому причиной, но обрадовался, что способен вернуть Уинтерборну хотя бы немного прежней живости.

Я обернулся. Дверца кареты была распахнута, и я тихо выругался. Как я мог рассчитывать, что Лили терпеливо дождется того, чего она жаждала избежать?

Однако она всего лишь обошла церковь и встала у низкой каменной стены, окружавшей кладбище. Я осторожно приблизился, гадая, в каком она состоянии: просто оцепенела или пришла в неописуемое бешенство?

— Там покоится моя мать, — сказала она. — Сейчас слишком темно — могилу не найти.

— Утром поищем вместе. Лили, я нашел твоего отца. Он прямо здесь, в церкви.

— Он рассердится на меня?

— Он будет рыдать от счастья.

Лили посмотрела мне в глаза. На лице у нее появилось непривычное спокойствие. Возможно, увидев дом, она хотя бы отчасти вернулась к реальности. Бред отступил перед явью обугленного остова.

— Подождешь еще чуть-чуть? — спросил я. — Вначале я хочу поговорить с ним наедине.

Она кивнула и снова отвернулась к темному кладбищу.

Я прошмыгнул в церковь и зашагал к скамейкам.

— Святой отец, — сказал Уинтерборн, не оборачиваясь. — Вы не видели Бартона во время обхода? Утром он опять допытывался, когда я отсюда уеду. Я так и не смог ответить.

Он зашелся в кашле. Поднес носовой платок ко рту и сплюнул.

— Святой отец? — Он полуобернулся.

— Нет, — тихо сказал я.

— Вы?! — Он подскочил и бросился наутек, но споткнулся и снова закашлялся.

Я откинул капюшон.

— Я не желаю вам зла, сэр. И никогда не желал.

Солгал даже сейчас. Как я смею стоять перед ним?

— Когда я узнал, что ваша жена умерла, меня охватило… Ваша дочь… я привез ее обратно.

Уинтерборн оглядел церковь.

— Лили? Где она?

— Снаружи.

— Приведите ее сейчас же!

— Сначала я хотел поговорить с вами. — Я шагнул к нему и заметил, как он напрягся. Тогда я остановился и сел на ближайшую скамью. — Едва услышав, что вы живы, я понял, что должен вернуть вам Лили. Я оберегал ее ради вас. — Я вспомнил, сколько раз мог бросить ее, но не сделал этого, вспомнил, как лежал с ней на каменном алтаре смерти на Оркнейских островах. — Теперь я…

— Что — теперь? Что вы с ней сделали?

— Это все ваш шурин. Уолтон, как всегда, меня выследил и, узнав, что Лили стала моей добровольной спутницей…

— Добровольная спутница!

— Не сразу, а позже, когда поняла, что потеряла все… Я считал вас погибшим. Думал, что убил вас.

Я схватился за скамью.

— Что же вы хотели мне сказать? — резко спросил Уинтерборн.

Я должен был ответить, что я не желал ему зла, когда с радостью поджигал его дом? Или когда похитил его дочь? Или когда явился в Таркенвилль с единственной целью — убивать? Впрочем, об одном я все же мог сказать, не краснея:

— Клянусь, что я не убивал помощника конюха!

— Это и все, что вы хотели мне сказать? Прекрасно, вы уже сказали.

Меня уязвила его холодность. Я попытался говорить так же строго и жестко.

— Вы должны внимательно меня выслушать. Ваша дочь в опасности. Уолтон теперь преследует ее так же злобно и одержимо, как меня.

— Уолтон никогда не причинит Лили вреда! Это абсурд.

— Она на сносях, и вы это знаете. Потому-то и выдали ее замуж. Вероятно, мне следовало отвести ее к мужу.

— У Лили нет мужа! — гаркнул Уинтерборн. — Он скончался перед Новым годом. Но даже будь он жив, это не имело бы значения. За отсутствием жены и детей единственным его бенефициарием стала церковь, к тому же он успел повторно переписать завещание. Ребенок от вас, не так ли? И вы хотите забрать его себе. Потому-то вы и похитили мою дочь.

Я вскочил и зашагал по центральному проходу.

— Ребенок не от меня, и я не знал о его существовании, когда похищал ее.

Стоило ли мне повторить ее насмешливые признания, что она и сама не знает, кто отец? Рассказать, что для ребенка она опаснее, чем Уолтон? Нет, надо смотреть на себя его глазами — как на того, кто не заслуживает доверия.

— Верите ли вы мне или нет, это не важно. Уолтон, например, не верит. Он убежден, что ребенок от меня и что он такой же выродок. Уолтон хотел убить Лили за то, что она выносила его. Он верит, что я совратил ее. Что она стала моей «шлюхой».

Я отвел взгляд, заметив внезапный страх в глазах Уинтерборна.

— Вы должны защитить ее! — воскликнул я, смущенный своими чувствами и его реакцией. — Срок уже почти подошел, а Уолтон дышит в спину. Не отрекайтесь от нее из-за моих поступков. Она заслуживает гораздо большего, нежели я.

— Зачем вы это сделали? — спросил Уинтерборн, тяжело опустившись на сиденье. — Зачем приехали в Англию, явились в мой дом, отняли у меня дочь, разрушили мою жизнь?

— Я сделал все это лишь затем, чтобы обрести свободу. Вы не представляете, как я жил, находясь на крючке у Уолтона. Мне не позволяли стать человеком. А я хотел им быть, и не просто рабом, а свободным. — Я посмотрел на Уинтерборна в упор, вспомнив, как мы обсуждали это в его имении. — Разве к свободе не стремятся во что бы то ни стало? «То, что дешево досталось, ценится невысоко». Все зависит от того, как дорого мы заплатили.

— Дороже всего ваша смерть! Нельзя отделить сладкозвучные слова от уст, с которых они слетают. И вы не можете стать человеком лишь потому, что говорите, как человек.

Стукнув сжатыми кулаками по скамье, я закричал: