Корабль уродов (СИ)

Артур, его пивной собутыльник на этот вечер, усмехнулся и промолчал, посчитав этот вопрос риторическим.

— Она ведь даже — представляешь? — заставляла меня с ним сидеть! Господи… Да я в страшном сне представить такой злой иронии не мог. Я даже не знаю, что было ужасней — подтирать за ним (черт возьми!) или выслушивать его бредни о великой жертве или еще более величайшем предназначении.

— Только после трех стаканов дешевого пива человек может сначала вспомнить, что говорит о твоем друге, а потом начать поливать его грязью, — философски заметил Артур.

— Грязью? По-моему, я очень сдержано выражался. Грязью я поливаю по-другому.

— Ну, разумеется. Я вот только не очень понимаю, за что ты, собственно, так взъелся на него? Ну, помимо ревности, разумеется.

— Я думал, ты знаешь эту историю?

— Как он развел вас с Вренной? Да, разумеется. А ты бы предпочел, чтобы он действительно кого-то из вас убил?

Леона передернуло от снисходительности, сквозившей в голосе этого пижона. Он фыркнул:

— Дело же не в этом.

— А в чем же? — нелепо потягивая пивную пену с края стакана, Артур буравил его черными насмешливыми глазами.

— В том, что он заставил нас поверить в смерть друг друга, — с расстановкой раздраженно разжевал Леон. — Это ведь всё равно что он убил ее для меня, а меня — для нее, понимаешь? Мы абсолютно верили в то, что другого больше нет.

— Я понимаю.

— Пф, — он закатил глаза.

— Пять лет назад, — повествовательным тоном начал Артур, выжимая в осевшее пиво вялую четверть апельсина, — я во второй раз в жизни попал в клинику. Тебя кстати не напрягает общаться с психически неуравновешенным огненным магом? Так вот…

Леон, слышавший от Вренны про «огненную магию», про себя усмехнулся.

— …Дело было в том, что мне — вернее, нам: мне, моим товарищам и моей будущей жене — прислали фотографии и видеозапись. С казнью нашего общего друга. Отвратительно долгая казнь и отвратительно подробная запись с отвратительными комментариями и разглагольствованиями. Автор записи явно наслаждался происходящим — и автор записи явно был сестрой нашего друга. Впрочем, сводной. Никто из нас не усомнился в подлинности записи, и… мы очень горевали, конечно, и винили себя…

Я в ту пору был беглым психом (ничего не изменилось). А поскольку матушка моей невесты считала, что я свел ее дочь с пути истинного, и поскольку она обладала неплохими связями — охотились за мной довольно усердно. Поэтому стоило мне отвлечься на оплакивание друга, как сосредоточенность моя пала, и им удалось меня отловить.

Собственно, я не знаю, зачем рассказываю про психушку, невесту, тещу и прочих — суть, конечно, в той видеозаписи. В общем-то, я выбрался из клиники и пережил еще массу захватывающих приключений, а затем, недавно, несколько месяцев назад, я встретил того самого друга, чью смерть видел собственными глазами. И это была не галлюцинация, не призрак и даже не зомби. Живой и здоровый (ну почти) человек, который также пять лет назад получил всяческие свидетельства и доказательства моей и остальной компании смертей. Разница лишь в том, что незадолго до этого его сестра (та самая, которая сводная, она же единственная) позвонила ему и намекнула, что все фотографии нужно воспринимать как угрозу — серьезную угрозу, но не более того. Всё, что требуется от него, чтобы не допустить воплощения этих фотографий — не водиться с нами и поменьше выходить из дома — ну, может, что-то еще, я точно не знаю. Вот, а звали того нашего друга (и по сей день зовут) Джек Вентедель.

Минуту Леон молчал, переваривая.

— А тебе не приходило в голову, что он сам всё это подстроил? — наконец мрачно спросил он. — Иначе он мог бы позвонить вам, как-то дать знать, что он в порядке.

— А тебе не приходило в голову, что в вашем случае всё подстроила Вренна? — легко и с иронией парировал Артур.

— Ясно, — буркнул Леон.

— А не связался он с нами, я думаю, потому что ему вполне ясно пригрозили на этот счет.

Несколько минут они молча разглядывали стаканы, затем Леон долил в свой остатки пива из бутылки.

— На видео и фотографиях, как я понимаю, — констатировал он, — были другие люди, так. Плюс эффект Кулешова — ты видишь лицо одного человека, потом лежащего на земле каскадера — и думаешь, что на земле лежит тот первый.

— Ну да. Кого сейчас удивишь вымыслом на экране. Спецэффекты, всё такое.

Леон кивнул.

— Спецэффекты плюс эффект любительской камеры — вот и получается иллюзия достоверности, правдоподобный лохотрон.

Они оба хлебнули, и огненный маг довольно причмокнул от получившегося у него апельсинового пива.

— Я вот одного не понимаю, — продолжил Леон, — зачем якобы мучительная казнь, насмешки и комментарии?

— Ну вот этого я тебе уже не могу сказать, — пожал плечами Артур, вполне разделяя недоумение собеседника. — Может, это врожденная вентеделевская жестокость. А может, необходимое звено во всей цепочке, согласно женской логике его сестры. А может, у нее записей более гуманных убийств не было. А может, ей нужно было отчитываться перед старшими, а те давали дополнительные баллы за креативность и артистизм. Я понятия не имею, короче.

Леон невесело усмехнулся.

— И что, ты хочешь сказать, что питаешь к этой даме глубочайшее уважение и благодарность за то, что она никого из вас не убила?

Артур удивился.

— Э, я наверно ничего к ней не питаю — я и не видел ее никогда (ты, кстати, понял, что это мать Вренны?). Я хотел сказать, что это во многом объясняет поступок Джека.

— Мать Вренны? Но она говорила о матери как о милой домашней женщине, совершенно ассимилировавшейся в нормальном мире.

— Что ж, в тихом омуте.

Журналист заковыристо выругался, а волшебник рассмеялся.

— То есть, — продолжал Леон, — ты хочешь сказать, что этот великий страдалец просто повторял за старшей сестрой?

— Посмотрел бы я на тебя, если б тебя засунули в кристалл, — устало, но беззлобно фыркнул Артур.

— Посмотрел бы я на него, если б его потащили на чертову кухню и едва не разделали, — отрезал Леон с открытым раздражением.

— Уж ты бы посмотрел, не сомневаюсь, — Артур осушил стакан. — Я могу рассказать тебе свою версию его мотивов.

— Расскажи.

Артур вздохнул, предчувствуя споры.

— В основе три чувства: ревность, азарт и милосердие.

Он тут же продолжил со свежей энергией, не дав возмущенному Леону себя перебить:

— Ну, можно сказать, «страх мук совести». Вообще, любой порядочный поступок человека можно объяснить как «он боялся чувства вины». «Он вовсе не герой — он трус! Он спасал котят из огня из страха перед муками совести».

Леон рассмеялся, и Артур улыбнулся ему со снисходительной благосклонностью, но тут же спрятал это выражение за своей обычной философской улыбкой.

— Так вот. Скажем, ревность, азарт и совесть. С ревностью всё понятно, азарт тоже в основном уже обговорили — Джеку хотелось испытать свои способности к драматическим постановкам. А еще обойти сестру: ей удался обман за глаза, он же — провел вас напрямую, без помощи объектива. Совесть? С ней всё, в общем-то, тоже довольно просто: он не хотел быть виновным в смерти парня, в которого влюбилась его подопечная. Вот, в общем-то, и всё. Остаются разве что априорные факторы. Априори Вренна не должна была вступать с тобой в отношения, а Джек априори должен был за ней следить и контролировать это. Почему так — нужно спрашивать не у них, и уж тем более не у меня — а вообще непонятно у кого. Меня всегда поражала абсурдность и бестолковость их Правил. Но то, что они пытались их соблюдать — это понятно, это привычка и воспитание. Тут уж, знаешь… скажи спасибо, что Вренна тебя при первой встрече не убила.

Артур выдохнул, с сожалением посмотрел в пустой стакан и облизал пересохшие губы. Леон вызвался сходить еще за парой бутылок, но, едва выйдя в коридор и пройдя несколько метров, он остановился в задумчивости. В голове звучали обрывки фраз. Такой плотный поток важной, но субъективной информации выбил его из колеи. «И почему я не включил диктофон?» — сокрушенно думал он.