Ужин в раю

— А вам какое дело? У вас свои дела… Блюдечки крутить… Далеко тут до города? Или скажете, что и города тут никакого нет?

— Есть, — ответил старший. — У города семь стен. На каждой стене по семь башен и семь ворот. Стены из золота, ворота — из яшмы, сапфиров, изумрудов. И рвы между стенами, говном наполнены… Не боишься повернуться? Вдруг чего страшное увидишь?

— Боюсь, — ответил я. — Но оставаться с вами — боюсь ещё больше. Темнеет… Как вы не проголодались, ребята…

Я смог, наконец, повернуться. Никто меня не удерживал. Но сзади… никого не было. Никого!

Между мною и дверью не было никого.

— Фокусники, — сказа л я и усмехнулся. — Кучка циркачей… Актёры… анатомического театра. Кровавый балаган…

Я шагнул к двери.

И в тот же момент почувствовал, как стремительная скользкая удавка кольцом схватывает мне шею.

И сильный удар по голени.

Я потерял равновесие. Я повис в петле, не успев вытянуть руки и ладонями упереться в пол.

Лишь ноги вперёд и пятки скребнули по полу, и сквозь онемение, бесчувствие тела — накат боли, горячей волной, снизу вверх, от колен к паху, от паха к животу.

Лампы вспыхнули… резью… до слёз в глазах…

Гортань… хрип…со слюной выплюнул…

И, теряя сознание, успел я увидеть, как кафель на стенах из серого становится красным.

Будто хлынула с потолка кровь и потекла по нему…

Потоком… потоком…

Я был связан.

Тряпка во рту.

Я очнулся в багажнике. И был уверен, что вновь еду вместе с другом моим. Небесным другом моим Ангелом. Но только уже не в салоне.

Грязная тряпка… Я боялся, что меня вырвет… Рвотные массы… Задохнусь…

Я потерял сознание. Наверное, на очередном повороте слишком сильно ударился головой о стенку багажника. И отключился.

Я не помню, как вынимали меня из багажника. Как раздевали. Как прикручивали к разделочному столу.

Я не знаю точно, кто делал это. Но мне я почему-то уверен, что делал это не Ангел.

Нет, конечно не Ангел.

Ведь его же нет.

И никогда не было.

Когда-то привиделась мне обитель совершенных, чистых, непорочных, высших существ. Далеко отсюда, на расстоянии, ни измерить, ни представить которое невозможно, где-то за пределами Вселенной, там, где заканчивается темнота космоса и исчезает свет звёзд, за мерцающими, переливающимися всеми красками призрачными отсветами бесконечно удалённых в пространстве миров, там, на другой стороне реальности есть место, наполненное тёплым, золотистым, мягким светом.

Я не знаю, что там. Я не знаю, что за существа живут в диковинном этом месте. Я не знаю, есть ли им хоть какое-то дело до меня и того мира, в котором я живу. Я не знаю ли, видят ли они наш мир… И способны ли видеть вообще.

Не знаю их языка. Не знаю их обычаев. Не знаю как они живут им ради чего. Не знаю, что считают они добром и что злом. Не знаю даже, счастливы ли они… А вдруг…

Но когда-то, давным-давно, когда я был совсем ещё маленький, однажды ночью привиделся мне свет.

Я спал в своей комнате. Было уже очень поздно.

Я вижу это. Каждый раз, сколько бы времени ни прошло, стоит мне мысленно вернуться в детство… Сквозь сотни сменяющих друг друга картин, сквозь вращающийся калейдоскоп с разноцветными камешками воспоминаний неизменно проступает, закрывая всё, хорошее и плохое (а чаще плохое), что было в моей жизни только одна картина.

Комната темна, на окнах плотно задёрнуты шторы. Мои рисунки, детские рисунки развешены на стене. Иногда от чуть заметного движения воздуха они колышутся с лёгким шелестом.

Среди ночи, посреди самого глубокого сна, я открываю глаза. Сердце моё бешено колотится. Сухо во рту, распухший язык царапает дёсна. Ладони покрыты холодным, липким потом.

Мне страшно. Мне всего пять лет. Я хожу в детский сад. Я так мало знаю о жизни. Но со страхом я уже знаком.

Может, я заболел? Или уже умираю? Так быстро… Хотя, пять лет — не так ж и мало. Может, больше мне не дано.

Или чудовище забралось в комнату и спряталось за шкафом? И, стоит только закрыть глаза, начнёт тянуть оттуда когтистые, волосатые, длинные свои лапы, подбираясь к моему горлу.

Или, может, чёрная тень, холодный призрак ползёт по полу, неслышно подбираясь к кровати?

Мне страшно. Я не могу понять, почему я проснулся. Я не могу понять, что разбудило меня.

Но кажется… Словно кто-то дотронулся до моего плеча и тотчас же отскочил назад. И мгновенно растаял в воздухе.

Но может вернуться… Обязательно вернётся!

Я хочу закричать. Позвать маму. Родители спят за стеной. Они совсем рядом. Стоит только крикнуть…

Не могу. Задыхаюсь. Не хватает воздуха.

Неужели я и впрямь могу умереть? Вот так, среди ночи, внезапно, совсем не ожидая смерти?

Что со мной? Что происходит?

Я пытаюсь привстать. Тянусь вверх, опираясь на руки. Кажется, что так легче дышать.

И тут… Лишь мгновение, лишь краткий миг, долю секунды я вижу яркий, оранжево-жёлтый с зеленоватой каймою свет на стене моей комнаты. Карта мира, мои рисунки, картины с изображениями старинных парусных кораблей, всё, что висит на этой стене — тонет в слепящем этом световом потоке. Только огненное, расплавленное, пляшущее в тигле золото с язычками зелёного пламени.

Лишь долю секунды…

Словно сквозь брешь, сквозь тонкую щель между мирами показался на миг странный этот свет. Блеснул… И пропал.

И навсегда остался у меня в глазах.

Они как будто обгорели от него.

Может, потому так рано взгляд мой закрыл серый, пепельный туман?

… Наутро я проснулся. Всё было как обычно. Всё было на своих местах.

Потом был самый обычный день. За ним ещё один. И тоже самый обычный. И ещё много, много, много самых обычных дней.

Разве только… Я был уверен, что всё это не привиделось мне во сне.

Хотя никогда с тех пор не видел я ничего подобного.

Ни днём. Ни ночью. Никогда.

— Зачем вы поступает так? — спросил я.

— Мы не хотим и думать о таких предметах, — ответили они. — Но только о реальных вещах, то есть познаниях о предметах абстрактных, удалённых от всего земного и материального, а особенно о предметах, находящихся на небесах.

— Вот это скальпель. Особая конструкция. Моя разработка. Специальная форма лезвия и особый способ обработки металла. И в чём же эта самая особенность заключается? Интересный вопрос, правда? Исключительная острота! Да, исключительная! Получаются очень тонкие надрезы. Просто ювелирная работа. А вот здесь небольшое утолщение. Из-за этого края разреза сразу расходятся. И как бы слегка выворачиваются наружу. Но это для поверхностных надрезов. Вглубь с таким не пойдёшь. Здесь нужен другой инструмент. А есть ли он у меня? Странный вопрос! Конечно есть! Вот, смотри.

Старик стал каким-то суетливым. Неужели он всерьёз опасался, что внимание моё начнёт рассеиваться и я пропущу что-нибудь интересное из рассказа об уникальной его живодёрской коллекции.

Или спешит? А вдруг я не дотяну?

Нет, я не так уж плох, не так уж слаб. Меня ещё жрать и жрать…

— А вот это — очень, очень занятная вещь. Воронка. На первый взгляд — просто горловая воронка. Можно, конечно, возразить, что ничего тут особо занятного и нет. В средние века подобные вещи весьма широко использовались. Для того, чтобы заливать в горло расплавленный свинец, кипящее масло или просто горячую воду. Впрочем, говорят, и подобные методы средневековья были совсем не оригинальны. И придуманы ещё в античные времена. Возможно, возможно… В конце концов, количество возможных вариантов различных методов болевого воздействия на тело человека ограничено. Да, ограничено. Бывало, выдумаешь что-нибудь новенькое… А оно уже кем-то и придумано! И главное — кем придумано? Человеком! Удивительно, да? Нет, я просто сам иногда поражаюсь! Но… Эта вещь всё-таки особая. И не удивляйся тому, что слова «особый», «особая», «особенный» повторяю так часто. Нет, я вовсе не злоупотребляю ими. Я готов поклясться… Да что там, я готов поспорить с кем угодно и на что угодно и доказать, что мои методы работы и мои инструменты и в самом деле совершенно отличны от всего, созданного ранее человеческим разумом. Ибо то, чем пользуюсь я — есть продукт Высшего Разума. Моего разума!