Мертвые не разговаривают (СИ)

А потому надо идти.

Андрей осмотрелся. Рядом нет никого. Он прошел дальше по коридору и остановился у двери, из‑за которой доносилась настырная мелодия, коснулся пальцами гладкой ручки. Не пыльная. Повернул, услышал легкий щелчок. Дверь бесшумно отворилась.

Напротив дверного проема, на столе, стоял старый проигрыватель пластинок. Андрей прошел к столу. «Электроника Б1–01» – знакомая модель, из самого детства. Он поднял звукосниматель, отвел его в сторону.

Тишина. Наконец‑то! Незатейливая мелодия успела осточертеть до боли в зубах.

— Плохой, — раздалось из‑за спины.

Андрей резко обернулся. В дверях стояла девочка лет шести. В порядком помятой форме, очень похожей на школьную, но синего и белого цветов. С парой растрепанных косичек, смотрящих в разные стороны, с ободранными коленками и серьезным выражением на детском, перепачканном чем‑то черным, лице.

— Плохой, — повторила девочка – и кулачки ее сжались.

— Привет, — постарался улыбнуться Андрей. — Это твоя комната?

Кивок.

— И музыка твоя?

— Снова кивок.

— Хочешь дослушать? Пластинку заело, я вык…

Она преобразилась в мгновение. Кожа побледнела, пошла синюшными пятнами. Вены вздулись, зашевелились, точно гигантские черви. Глаза провалились парой рваных отверстий, из которых брызнуло что‑то вязкое, зеленоватое.

Она прыгнула к нему. Андрей еще видел ее искаженное ненавистью лицо, когда удар в грудь отбросил его на стол. Самой атаки он просто не увидел. В ушах раздался лающий клекот, тут же сменившийся грохотом и треском разлетающейся на части мебели. В спину что‑то больно вонзилось. Перед глазами ненадолго потемнело.

Андрей невольно вскрикнул, попытался заслониться руками. И вовремя. Смазанное движение – и по рукам что‑то полоснуло.

— Я хочу вам помочь! — выкрикнул он.

Боль пришла не сразу. Сначала в предплечьях появилась тяжесть, и лишь через несколько секунд Андрей застонал, прижимая руки к себе. Кровь густым потоком брызнула на пиджак и рубашку.

Неужели перебиты вены?

Кое‑как Андрей поднялся на колени, скинул пиджак, потом рванул рукава рубахи. Пальцы почти не слушались.

На коже, покрытой алыми разводами, нет ни царапины. Боль, только что сводившая с ума, опала, будто ее и не было.

Андрей с недоверием окинул себя взглядом – кровь на рубахе, кровь на брюках, кровь вокруг на полу. Но новых ран нет.

— Мы слушаем.

Он посмотрел перед собой. Девочка спокойно стояла у двери. Все те же синюшные пятна, те же черные провалы глаз. Прямо из стены вокруг нее появлялись другие дети. Все похожи друг на друга, все смотрят с вниманием и интересом. Странно, но, даже не видя выражения их глаз, Андрей почему‑то не сомневался: он им интересен. Вот только что таится за этим интересом – большой вопрос.

— Говори, — сказала девочка. Из уголка ее рта пролегла зеленоватая струйка. Девочка слизнула ее языком.

Андрей с трудом подавил приступ тошноты. От недавней боли у него все еще кружилась голова, не хватало воздуха. Но вряд ли ему дадут время полностью прийти в себя.

— Я хочу помочь, — промямлил он заплетающимся языком.

Они молчали. Смотрели на него пустыми глазницами. И молчали.

— Много лет назад в этих стенах произошло что‑то очень плохое, — переведя дыхание, начал Андрей. — Что‑то, что сделало вам больно. Вы можете рассказать мне, что случилось? Как вам помочь? Может быть, вы не знаете, но многим людям плохо и страшно. Там, за этими стенами.

Как рассказать им о сумасшествии целого города? Как рассказать о невидимой завесе, возвращающей тебя обратно в город?

— Они больше не хотят играть, — сказал какой‑то мальчик. Он надул щеки, а потом что‑то выплюнул, широко заулыбался беззубым ртом. На полу, у его ног, остался лежать огромный слизень, медленно вертящий из стороны в сторону рогатой головой.

Дети засмеялись.

— Вы с ними играете? — спросил Андрей.

— Да. Они забавные, — сказала девочка, которая первой оказалась в комнате. — Они смешно кричат и убегают. А мы догоняем.

— А еще играем с ними в волшебные картинки, — закивал мальчик. — Им нравятся картинки. Они их сначала смотрят, а потом повторяют. Очень весело. Мы даже соревнуемся, кто придумает самую смешную картинку.

— Когда вы их догоняете – они умирают, — глухо проговорил Андрей. — А ваши картинки для них – кошмары. Страшные сны, которые сводят с ума и заставляют совершать очень плохие поступки.

Дети переглянулись, но особого впечатления услышанное на них не произвело. Некоторые откровенно скучали, пялясь по сторонам, кто‑то старательно ковырял в носу, выуживая оттуда плотные комья темно–красной слизи.

— Почему вы играете с ними? — спросил Андрей.

— Это же интересно и весело, — улыбнулась девочка.

— А здесь вы живете одни? Где взрослые?

— Никого нет. Все убежали, когда мы начали с ними играть.

— Но мы их все равно находим и догоняем, — потряс кулачками мальчик.

— И вам никогда не хотелось покинуть эти стены? Посмотреть мир. Другие города.

— Мы не можем уйти, — буркнула девочка.

— Почему?

Ее лицо исказилось злобой. Рот ощерился в зверином оскале, а по подбородку потекли зеленые струйки.

Андрей отпрянул, ожидая новой атаки.

— Нас не пускают, — прошипела она, делая к нему шаг.

— Кто не пускает? — Андрей понимал, что со своими вопросами балансирует на краю острого лезвия, но отступать поздно. Странно, он‑то считал, что Водино блокируют именно они, а оказывается – сами дети находятся под каким‑то гнетом.

— Они, — девочка неопределенно махнула в сторону окна. — Иногда мы играем в догонялки и кого‑то ловим. Тогда становится легче. И мы почти можем уйти.

— Почти? Все равно не получается?

— Нет.

— А ты быстро бегаешь? — Мальчик поднес руки к лицу, начал грызть ногти.

— Когда вы начали играть со взрослыми в догонялки и в волшебные картинки? — Андрей нарочно проигнорировал вопрос. Похоже, они не понимают, что происходит. Дети живут, если это так можно назвать, одними играми. Играми, которые в реальном мире убивают. И если до сих пор ему удавалось выскальзывать из смертоносных видений, то играть на территории виновников, пусть и невольных, всего этого кошмара – сущее безумие.

— Он хочет увидеть… хочет увидеть… хочет… – послышался громкий шепот. — Я покажу… можно?.. я… нет, я…

— Я покажу, — девочка протянула руку. Вены под ее кожей то вздувались, то опадали.

Андрей стиснул зубы. Он рассчитывал на рассказ, но никак не на что‑то большее. Неизвестность и неуверенность заставляли медлить. И все же он протянул руку в ответ.

Ее кожа была влажной и холодной.

Он будто с головой погрузился в ледяную затхлую воду. Тонкие длинные нити обвились вокруг горла, приникли в нос и рот. Они одновременно и душили, и силились проникнуть внутрь.

Андрей пытался кричать, но смог выдавить из себя лишь тихий хрип. Нити липкими червями свились у него в желудке, добрались до легких – и теперь с остервенением вгрызались в плоть.

А он не мог даже кричать.

Андрей дернулся, пытаясь высвободиться, но тщетно. Черви основательно засели в его теле. Пиршество началось. И главное блюдо – он сам.

Все закончилось столь же внезапно, как и началось. Андрей стоял на пристани, а перед ним мерно покачивался борт речного трамвая. На неровно выкрашенном борту белой краской выведено название «Свежий ветер». От берега к судну перекинут трап, по которому уже идут дети. По одному, держась обеими руками за туго натянутые по бокам канаты. На трамвае их принимает человек в бушлате и фуражке с якорем.

В спину кто‑то подтолкнул.

— Ну же…

Только теперь Андрей понял, что находится в чужом теле. В теле ребенка. А точнее – девочки. Надо думать – именно той, которая вызвалась показать ему все случившееся.

Девочка обернулась – и Андрей увидел женщину. Ее строгое черное платье могло бы состарить и молодую девчонку. Большие глаза из‑за очков в роговой оправе метали молнии.