Мертвые не разговаривают (СИ)

— Играть… играть… играть… – зазвенели тонкие голоса вокруг.

Андрей почувствовал слабый толчок в спину, под ногами что‑то проскользнуло. Его подталкивали идти дальше, понуждали закончить подъем.

Шаг – натужный скрип ступени. Еще шаг – плохо сдерживаемый смех из переливов колокольчика срывается натужным кашлем – сухим, болезненным, лающим.

Он поднялся почти до второго этажа, когда темнота далеко впереди дрогнула и раскрылась светлым пятном. Коридор! Причем коридор с множеством дверей, некоторые из которых открыты, и сквозь них просачиваются мутные полосы света.

Андрей бесшумно выдохнул. Наличие света, пусть и слабого, внушало немного оптимизма.

— Играть… играть…

Он успел различить резкий нарастающий шум над самой головой, когда вроде бы немного рассеявшийся мрак будто вскипел. Андрей закрыл глаза рукой, пригнулся, продолжая держаться за перила. По голове и спине забарабанили десятки, а то и сотни, верещащих тел. Они налетели внезапно и так же внезапно схлынули, волной скатившись вниз по лестнице и растворившись где‑то в холле.

— Мы ждем… – раздалось у самого уха.

Холод обжег кожу.

Андрей неуверенно приподнял голову. Затылок и шею саднило. Он коснулся рукой головы – волосы липкие и влажные. Кровь? Атаковавшие его твари обладали не то когтями, не то клювами. Так или иначе, но они больше напугали, чем нанесли сколько‑нибудь серьезные повреждения. Если, конечно, не занесли походя какую заразу.

— Раз ждете, что же гадите? — прорычал Андрей.

Или это и есть игра?

Он прислушался. Или раньше не обратил внимания, или звук мелодии действительно появился только теперь. Очень знакомой мелодии. Она прерывалась, звучала в плохом качестве, с шипением, но все же была узнаваема.

Андрей нахмурился. После нападения невидимых тварей мысли все еще не пришли в норму.

Он поднялся на ноги. За шиворот противно проникала влага. Глубже и глубже. Возможно, царапин оказалось больше, чем показалось сразу.

Мелодия заела на одном месте, обрываясь и начинаясь снова.

«Вместе весело шагать…» – вспомнил Андрей.

У кого‑то в доме явно развито чувство юмора. Уж кому–кому, а местным обитателям точно весело. И все же лучше погасить разрастающуюся злость. Если все верно – и обитатели Бережка действительно призраки маленьких детей, брошенные и озлобленные на весь мир, то и шутки у них могут быть соответствующие.

Андрей двинулся на звук. Пол он различал довольно сносно, а потому не боялся провалиться. Чем дальше он шел по коридору, тем отчетливее становилась заевшая мелодия. В открытых дверях виднелись пустующие комнаты. Каждая на четыре человека. Обстановка скудная: пара двухъярусных кроватей, четыре тумбочки, четыре табурета и один стол. Если воспитанникам приходилось здесь делать какие‑нибудь уроки, то за один стол одновременно они бы не поместились.

Обстановка везде одна и та же. И везде абсолютный порядок.

Впрочем, не везде…

Сначала Андрей услышал тихие влажные шлепки, будто кто‑то босым ходит по свежей грязи. Звуки доносились из‑за одной из полуоткрытых дверей. Упало что‑то тяжелое. Упало мягко, точно завалился мешок, полный… Андрей сглотнул. Мешок, полный кусков мяса. Дурные мысли рождают дурные видения. Перед глазами тут же возник образ пустой комнаты, на полу которой здоровенный, забрызганный кровью мужик разделывает на части очередную жертву. Кровавая лужа расплывается по пыльным доскам. А щели между ними с жадностью втягивают в себя живительную влагу, точно там, внизу, в темноте, к доскам присосалось иссохшее тело древнего чудовища. Тварь насыщается, оживает. По ее венам, ломким и узким, с трудом проталкивается вонючая субстанция. Это не кровь – нечто иное, потустороннее, исторгаемое гниющим, умирающим телом…

Андрей до боли закусил губу. Остановился. За спиной послышался смех, но звук вполне мог и почудиться. В голове творилось невообразимое. Спокойно. Нельзя давать волю эмоциям. С ними долго не продержаться. Нет здесь никаких убийц! Нет трупов, нет сухих чудовищ. Все страхи живут в голове – и только.

Ему все же удалось успокоиться. Андрей облизал пересохшие губы и сделал шаг. Голова, будто повинуясь чужой воле, повернулась в сторону полуоткрытой двери, откуда недавно доносился шум. Взгляд рванулся в дверную щель, впился в сгорбленную спину человека.

Тот сидел на корточках. Короткие темные волосы слиплись сплошной коркой, когда‑то белая рубаха изодрана в клочья. Сквозь прорехи видны большие синяки и свежие царапины. Некоторые кровоточат до сих пор.

Андрей замер, боясь вздохнуть.

Человек в комнате вздрогнул, медленно развернулся.

— Вяч! — слово само собой сорвалось с губ.

Но как? Неужели он опоздал?! Неужели кошмарные сны успели забрать здоровяка? Быть того не может!

Человек действительно напоминал Вячеслава. Напоминал и в то же время разительно от него отличался. Но чем? То же лицо, пусть и пепельного цвета. Те же глаза, пусть раскрасневшиеся, глубоко запавшие.

— Вяч? — позвал Андрей и протянул руку к дверной ручке. Он сам не понимал – то ли хочет войти в комнату, то ли, напротив, захлопнуть дверь.

Человек наклонил голову набок. Его глаза сощурились так, что превратились в узкие щелки.

Нет – это не Вячеслав… Но уверенности нет. Андрей отступил на шаг.

Человек поднялся. Пальцы скрючены, точно птичьи лапы, и с них на пол скатываются капли алой слизи. Одна за одной. Медленно. Тяжелые, они с громким чавканьем падали на пол.

Только теперь Андрей увидел – чем же занимался обитатель детского дома: мужик перебирал кишки. Перед ним лежала целая куча внутренностей. Не хотелось думать – человеческих или нет. Было отлично видно, как в свете, падающем из окна, дрожит воздух над внутренностями.

Они начали действовать одновременно – Андрей и ублюдок, недавно корпевший над кишками. Оба рванулись к двери. Но если Андрей с остервенением вцепился в ручку и что было сил потянул дверь на себя, то тварь на той стороне с ревом и невнятными криками молотила в деревянную поверхность полотна, намереваясь расколотить его в щепки. Дверь сотрясалась и трещала. Далеко не самые мощные петли стонали, точно их наподдели гвоздодером. Скользкая ручка вертелась в ладонях, будто бешеная, будто вот–вот выскочит. А тогда противостояние закончится. Так или иначе, но резко и, скорее всего, неожиданно.

Все стихло.

Андрей еще несколько секунд продолжал удерживать дверь, пока осознал – с противоположной стороны никто не ломится. Никто не орал, не бился, не пытался разнести все в пыль.

Затаился? Устал? Выжидает, пока глупая жертва поверит в собственное спасение?

Но даже если жертва и не глупа, а вечно так стоять нельзя. Когда‑то дверную ручку придется выпустить. А что тогда? Бежать или ждать, что предпримет любитель кишок? Где‑то на полу валяется нож, Андрей выронил его автоматически.

Он опустил взгляд, осмотрелся. Не сказать, чтобы темно, но видно все равно плохо. Впрочем, нож вроде бы лежит совсем рядом. Наклонись – и подними.

Андрей прислушался. В ушах стоял тонкий писк. Тишина – полная, мертвая.

Осторожно, готовый в любом момент возобновить хват, он отпустил дверную ручку. Замер в ожидании. Ничего.

Хотелось выругаться, выматериться, отплевываясь слюной. Чтобы со всей злобой. Выпустить скопившееся напряжение. Но он молчал, обратившись в слух.

Время тянулось бесконечной, изматывающей чередой мгновений, каждое из которых готово расколоться необузданным бешенством и жестокостью.

Андрей сглотнул, наклонился и поднял нож. Рукоять скользила во вспотевшей ладони.

Сколько можно бояться?!

Он с силой ударил ногой в дверь. Та распахнулась, с грохотом ударилась о стену. В комнате пусто. Абсолютно. Андрей плохо помнил, видел ли в ней какую‑то мебель, но теперь его взгляд скользил по голым облупившимся стенам, по прогнившему полу, потолку в трещинах. Ни человека, ни горы внутренностей.

Андрей стоял, будто обухом ушибленный. Он был готов к чему угодно, но только не к звенящей тишине и абсолютной пустоте. А что же тогда он видел несколько минут назад? Или разум окончательно теряет возможность адекватно воспринимать действительность? Хотя о какой действительности можно говорить в кошмарном сне?