Тьма над Лиосаном

Сент-Герман передал гостю тарелку и отступил на шаг, чтобы тот поел без помех.

— С вашей стороны это очень любезно, — сказал наконец капитан и сосредоточенно облизал пальцы. — Мне не с кем поговорить, а сама Ранегунда просто-напросто запретила к себе подходить. Да… Запретила — и точка.

— О чем это вы? — довольно невежливо спросил Сент-Герман, видя, что гость тянет время.

Амальрик спрятал глаза.

— О Пентакосте, естественно.

— Вот оно что, — был ответ.

— Да, — подтвердил капитан. — Именно в ней вся загвоздка. — Он пожевал губами и заговорил, сначала нехотя, но потом все более и более оживляясь: — Я увидел ее. Ночью. За пределами крепости. И пошел за ней. И дошел до пещеры. Той, что считается обиталищем старых богов. Она была там и просила смерти для многих. А также высказывала желания, о которых замужние женщины не должны бы и помышлять.

Сент-Герман слушал его с совершенно непроницаемым лицом.

— Кто-нибудь знает об этом?

— О чем? О ее тайных желаниях?

— Нет. О том, что она поклоняется прежним богам?

— Да. Все женщины, полагаю, — сказал капитан. — Но они помалкивают, потому что боятся: считают, что Пентакоста может наказать их за болтливость, что она способна навлечь зло как на них, так и на их мужей и детей. — Он неуклюже перекрестился.

— Герефа входит в число посвященных? — быстро спросил Сент-Герман.

— В том-то и дело, что нет, — заявил капитан. — Иначе тут уже заварилась бы каша. Она бы сочла своим долгом сообщить о том брату Эрхбогу и Гизельберту, а те, без сомнения, потребовали бы для отступницы кары. Например, повелели бы утопить Пентакосту или разделаться с ней еще как-нибудь, чему, несомненно, воспротивился бы маргерефа, а это…

Амальрик раздраженно поморщился и в знак своей полной беспомощности взмахнул рукой.

— Сложная ситуация, — осторожно заметил Сент-Герман.

— И похоже, безвыходная, — откликнулся Амальрик. — Мне совершенно не с кем ее обсудить. Без опасения, что обо всем тут же проведает наш полоумный монах, который только и ждет, на кого бы обрушить свой праведный гнев.

— Он служит Христу, — заметил вскользь Сент-Герман. — Не хотите ли взять еще сыра?

— Благодарю покорно, я сыт, — покачал головой капитан и, помолчав, добавил с кривой усмешкой: — Христу велит молиться король наш Оттон, однако…

— Однако крепость Лиосан слишком удалена от столицы, — договорил за него Сент-Герман.

— Стало быть, вы все понимаете. — Капитан Амальрик подался вперед. — Король далеко, однако нам запрещают наведываться в Ольденбург, что скверно: ведь власть может перемениться. Нам нет резона отворачиваться от старых богов, они и так сейчас очень сердиты. О том говорят все приметы, все знаки.

— Приметы, знаки… — задумчиво повторил Сент-Герман. — Не могли бы вы рассказать о них поподробнее?

— Их великое множество, — уклончиво ответил капитан Амальрик. — И подчас их смысл не могут постичь даже очень мудрые люди.

— Понимаю, — кивнул Сент-Герман. — И все же?

— Мы здесь предоставлены сами себе. Король и его приближенные не сумеют вовремя прийти к нам на выручку, даже если очень этого захотят. И поэтому мы, чтобы выжить, должны опираться на то, что у нас под рукой, то есть на предостережения и приметы.

— Это мне тоже понятно, — вновь кивнул Сент-Герман, испытывая нечто среднее между сочувствием и отчаянием.

— С тех пор как герефа Гизельберт обратился к Христу, дурные предвестия участились. Старые боги весьма недовольны тем, что их отвергли. И дают нам о том знать. Например, этим летом воронья вокруг больше, чем журавлей. Мы все это видим, но молчим, страшась порицания со стороны брата Эрхбога.

— Вороны — птицы старых богов? — с сомнением в голосе произнес Сент-Герман.

— Да, это правда. Монахи говорят: журавли — посланцы Девы Марии, но многие из наших считают, что им покровительствует… кто-то другой. — Капитан Амальрик, смешавшись, осекся.

— Быть может, прежняя богиня весны? Или плодородия? — с невинным видом предположил Сент-Герман, словно бы не заметив заминки.

— Возможно, возможно. — Капитан Амальрик поспешно кивнул. — Но то, что их мало, недобрый знак, чьими бы вестниками они ни являлись.

Сент-Герман поднял бровь.

— Почему?

— Вороны сулят смерть, журавли — жизнь. Когда их больше, люди ликуют, — пояснил капитан с таким видом, словно то, о чем он говорил, должно было быть очевидным любому мало-мальски разумному человеку, начиная с шестилетнего возраста.

— А если больше ворон, все трепещут? — спросил Сент-Герман.

— Но не тогда, когда рядом брат Эрхбог, — сухо сказал капитан Амальрик. — Хотя и он иной раз поглядывает на небо, надеясь, как он говорит, узреть сияние славы Господней.

— Но вы не убеждены, что дело именно в этом? — уточнил Сент-Герман. — Почему же?

— Потому что он крестится всякий раз, когда воронье устремляется ввысь. Он утверждает, что это души умерших, направленные в ад, но, по-моему, он просто страшится их, как и мы, по той же причине. — Капитан Амальрик повел плечом в сторону узенького оконца, выходящего к побережью. — Он месяцами не спускается к морю. Говорит, что это опасно. А я полагаю, что эта опасность исходит из грота, в котором лежат амулеты, посвященные старым богам.

— Весьма вероятно. — Сент-Герман начал уставать от никчемности разговора. — Еще я думаю, что грот этот ему нужен. Для того чтобы держать в вечном страхе тех, кто не торопится окончательно вверить себя заботам Христа. Чтобы они постоянно боялись возмездия за свои нечестивые, с его точки зрения, поступки.

Капитан Амальрик с изумлением воззрился на собеседника и какое-то время молчал. Потом встал с сундука и задумчиво проговорил:

— Герефа утверждала, что вы проницательны и умны, но я, признаюсь, не очень ей верил. Людям, попавшим в незнакомую обстановку, свойственно путаться и делать неверные выводы. Но вы из другого теста, не так ли?

— Я иноземец, — спокойно произнес Сент-Герман.

— Осторожный и наблюдательный. — Амальрик усмехнулся. — Когда я говорил о Пентакосте, вы совершенно не удивились. Означает ли это, что вы знали, чем она занимается?

Сент-Герман ответил полуулыбкой и с притворной беспечностью заявил:

— Нет ничего удивительного в том, что взбалмошная и непокорствующая особа решилась на еще большую дерзость. Если бы вы сообщили, что видели, как она выходит из комнаты Беренгара, я тоже не был бы удивлен.

— От нее можно ждать вещей и похлеще, — с внезапным смятением в голосе сказал гость. — Она не хочет здесь оставаться и, чтобы наконец выбраться, способна выкинуть фортель, грозящий гибелью многим из нас. — Он снова бросил взгляд на оконце. — В лесах орудуют шайки преступников, и почти все они тоже поклоняются старым богам. Пентакоста вполне может с ними договориться. — Главное было сказано, и капитан облегченно выпустил воздух из легких. — Она не решится на сговор с датчанами: те слишком алчны, чтобы упустить добычу, за которую можно потребовать выкуп. Но разбойникам хватит и того, что есть в крепости. Если им укажут лазейку, они отпустят ее…

— А она знает эту лазейку, раз ею пользуется, — закончил его мысль Сент-Герман.

— Вот-вот, — кивнул капитан Амальрик и просверлил собеседника испытующим взглядом. — Что вы думаете по этому поводу?

— От всей души хотел бы сказать, что считаю ваши опасения необоснованными, — раздумчиво произнес Сент-Герман. — Но не могу.

— Стало быть, вам это тоже внушает тревогу? — уточнил Амальрик.

— Да, — подтвердил Сент-Герман.

Капитан кивнул дважды, затем добавил:

— Не знаю, что чего хуже. С одной стороны разбойники, с другой… — Он умолк.

— Брат Эрхбог?

— Да. И брат Гизельберт. И… сама Пентакоста. — Капитан ткнул пальцем в потолок. — Та, что сейчас спокойно посмеивается, сидя с подружками в швейной. Я помню, как вел себя Гизельберт, когда она впервые у нас появилась. Ему нужно было забыть Изельду, и он надеялся сделать это, наслаждаясь обществом красавицы из Лоррарии. Но из затеи ничего не вышло. Он прибегал к любым средствам, какие были в его власти, чтобы привязать Пентакосту к себе, но чем больше старался, тем громче она смеялась над ним. Она перестала над ним издеваться, лишь когда он обратился к Христу. Он не станет ее защищать. Случись что, Пентакосту казнят.