Ужасы. Замкнутый круг
Ужасы. Замкнутый круг читать книгу онлайн
Все лучшее в жанре ужасов за два последних десятилетия в новой серии «Best New Horror»! От всемирно известного составителя сборников, признанного мэтра Стивена Джонса! Впервые на русском языке!
Привидения и вампиры, маньяки и психопаты, таинственные монстры и ходячие мертвецы — все самые популярные персонажи жанра хоррор на страницах произведений Рэмси Кэмпбелла, Ричарда Лаймона, Роберта Маккаммона, Йена Уотсона и многих других знаменитых писателей. Смертоносные твари выползают из тьмы, сходят с экранов телевизоров, являются с того света или из глубин вашего воспаленного сознания. Если вы не прочь пощекотать нервы, не страдаете бессонницей и нечасто выходите из дома по ночам, двадцать душераздирающих историй, собранных в этой антологии, доставят вам истинное удовольствие!
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Нижняя губа Гриссала чуть оттопырилась, и он ответил:
— Спасибо, мистер Нолон, но это больше по вашей части. Я думал, что, когда расскажу о своем открытии…
— Естественно, ваш случай крайне интересен и необычен, мистер Гриссал. Но мне кажется, он из разновидности тех явлений, что могут и подождать, не так ли? К тому же я не рассказал вам о работах мистера Риньоло.
— Можете рассказать сейчас.
— Пейзажи, мистер Гриссал. Ничего, кроме пейзажей. Другим он не занимается и часто хвастается этим.
— Очень интересно, очень.
— Я подозревал, что вы скажете нечто подобное. Я также думаю, что вы бы заинтересовались еще больше, если бы хоть раз слышали размышления Риньоло о его полотнах. Словно он рисовал их… Впрочем, вы сможете все увидеть и услышать сами. Что скажете? Сначала студия Риньоло, а потом посмотрим, сможете ли вы найти это старое поле снова?
Они решили, что эти занятия именно в такой последовательности будут не самым плохим способом провести вечер.
Поднявшись из-за стола, Нолон бросил последний взгляд на окно в доме на противоположной стороне улицы. Похоже, пока они с Гриссалом беседовали, там погасили свет, а потому оставалось загадкой, стоит ли там сейчас кто-нибудь, наблюдая за ними, или нет. Застегнув длинные пальто до шарфов, обматывающих шеи, двое мужчин в полной тишине прошли через парк, где земля светилась аквамарином под холодными звездами, похожими на мертвые глаза бесчисленных статуй.
— Прошу вас, смотрите под ноги, ступайте аккуратно, — сразу сказал Риньоло, когда посетители вошли в студию. Он слегка запыхался, взбираясь по лестнице, потому хрипел, беспрестанно бормоча себе под нос: — Это место, о, это место…
На полу с трудом можно было отыскать хотя бы клочок свободного пространства, все загромождено, потому предупреждение практически не имело смысла.
— Видите, — продолжил художник, — что здесь, наверху, у меня не комната, а скорее стенной шкаф, который жаждет превратиться в комнату, распухая во все стороны, создавая все эти ниши и альковы, окружающие нас, эту бесформенную галерею укромных уголков. Где-то здесь есть окно, не знаю точно где, под одним из полотен, наверное. Но вы же на картины пришли посмотреть, а не любоваться видами из окна, которое находится черт знает где. Да и глядеть из него не на что.
Затем Риньоло провел посетителей по извилистому лабиринту закоулков, указывая на картины. Некоторые каким-то замысловатым образом крепились к стене, другие холсты в изнеможении прислонялись друг к другу. Привлекая внимание к тому или иному полотну, художник делал шаг в сторону и позволял гостям насладиться работой, стоя в отдалении как вежливый, но несколько заскучавший куратор редко посещаемого музея, жалкая фигура в болтающемся на теле костюме, словно сотканном… из пыли. Увядшее лицо Риньоло создавало впечатление безжизненной маски; кожа имела тот же тусклый цвет, что и одежда, и казалась такой же дряблой и обвисшей; на общем фоне выделялись лишь полные серые губы; волосы пучками пробивались на черепе, походя на вылезшие без спроса сорняки, а глаза состояли как будто из одних белков, они словно закатились куда-то под лоб, стараясь разглядеть, что же там скрыто. Сочетание всех этих черт придавало живописцу вид идиота, пребывающего в экстазе.
Пока Нолон рассматривал пейзажи, Гриссал не мог оторвать взгляда от самого отшельника, хотя и очень старался соблюсти приличия. Но чем больше он пытался не обращать внимания на Риньоло, тем скорее снова принимался всматриваться в обвисшую складками кожу, бледное лицо и непокорные пучки волос. В конце концов Гриссал потянул Нолона за рукав и начал что-то шептать тому на ухо. Компаньон посмотрел на него, словно говоря: «Да, я знаю, но в любом случае постарайтесь вести себя вежливее», после чего снова принялся за изучение великолепных картин Риньоло.
Все они походили друг на друга и носили названия вроде «Сверкающая ночь», «Брак неба и тени», «Звезды, холмы». Обещанный на полотнах пейзаж скорее предполагался, чем показывался. Визуальное эхо неабстрактного мира цеплялось за периферию зрения каким-то эффектом, цветом или формой, но по большей части их можно было описать как чрезвычайно отдаленные от непосредственной реальности. Гриссал, хорошо знакомый с местами, гипотетически изображенными на холстах, мог бы убедительно доказать, что эти скопления разрозненных масс, водовороты искаженного света просто не достигают цели, не создают связи с географическими объектами, вроде бы изображенными художником. Интуиция подсказывала Гриссалу, что, высказав свои замечания, он спровоцирует художника на целый монолог, произнесенный захлебывающимся лихорадочным голосом изумленного сновидца. Так и случилось.
— Думайте о картинах что хотите, мне все равно. Перешептывайтесь, у меня очень плохой слух. Скажите, что мои пейзажи не притягивают взгляд, не заставляют задерживать на себе внимание, а уж тем более изучать их. Тем не менее именно в этом заключается моя цель, и, насколько мне кажется, полотна идеально ей соответствуют, работают на нее малейшими деталями. Я провел немалое количество времени внутри каждого холста и как творец, и как обычный житель, и теперь границы их для меня не существуют, как и… та, другая вещь. Поймите, когда я говорю «житель», то ни в коей мере не подразумеваю, что своими неуклюжими ногами я топтал эти лестницы цвета или что возлагал вот это самое тело на каком-нибудь возвышенном уступе, где воображал себя повелителем всего, что видел. У этих картин нет хозяина, нет пророка, ибо плоть и ее органы не могут там действовать — некуда идти, не на что смотреть обычными глазами, нет мыслей, которые мог бы обдумывать могучий разум. Магистрали, созданные мной, не ведут вас от порога одной скуки до задней двери другой, они не могут разрушиться, ибо по ним нечего перевозить — все путешественники уже там, постоянно пребывают к бесконечным местам неизбывного удивления. Эти города — еще и наша родина, даже самое странное там никогда не станет опасным. Всем этим я подразумеваю следующее: для того чтобы поселиться в моем пейзаже, надо, буквально выражаясь, прорасти в него. Мои картины, места, изображенные на них, — это рай для людей, странствующих во сне, но только для тех, которые никогда не поднимаются на ноги, которые забывают цель своего путешествия, забывают, что они вообще существуют. На пути к абсолютной тьме по ту сторону грез такие сновидцы могут задержаться в моих землях, соседствующих с небытием и находящихся рядом с дверью в бесконечность. Так что, видите ли, критики мои, на этих маленьких полотнах изображено не полное уничтожение, а, скорее, незавершенная и полностью декоративная вечность…
— Не важно, — прервал монолог Гриссал, — в любом случае звучит все это неприятно.
— Вы вмешиваетесь, — вполголоса одернул его Нолон.
— Я одергиваю старого пустобреха, — так же тихо возразил Гриссал.
— А где конкретно вы видите неприятность? Что вас отталкивает? Где? Покажите мне. Ничего нет, насколько мне видно. Нельзя быть неприятным самому себе, нельзя быть себе чужим. Я утверждаю, что все станет иначе, если человек соединится с пейзажем. Для посвященного каждый из этих завитков — убежище, куда можно войти и стать кем-то иным; каждая линия — зазубренная или же просто неровная — это берег картографа, где можно исследовать все точки одновременно; каждый складчатый комок лучей — звезда, наслаждающаяся как своим, так и вашим светом. Это, джентльмены, возможность для любого проявить свой талант про-ек-ции. Места, на основе которых созданы мои картины, действительно существуют, признаю. Но они находятся на расстоянии от зрителя. Тогда как мои пейзажи позволяют вам чувствовать себя как дома, вторые отвергают вас, держат на расстоянии вытянутой руки. И так со всем там, снаружи, — все смотрит на вас чужими глазами. Но вы можете справиться с этой невыносимой ситуацией, перепрыгнуть через ограждение, так сказать, и для разнообразия перейти в мир, которому вы соответствуете. Если мои пейзажи кажутся вам незнакомыми, это лишь потому, что с другой стороны все иначе. Все станет предельно ясно, когда вы увидите мой шедевр. Пожалуйста, идите сюда.