Похитители Плоти

Я задумался над тем, что услышал от Бадлонга, а он мягко произнес:

– Почему вас это так заинтересовало, доктор Беннелл?

– Да вот… – я заколебался, размышляя, что я могу или имею право ему сказать. Наконец произнес: – Слышали ли вы что-нибудь, профессор Бадлонг, о… чем-то подобном мании, которая распространилась тут, в Санта-Мире?

– Да, немного. – Он с интересом взглянул на меня, потом кивнул на стопку бумаг на столе перед собой. – Я много работал этим летом над одной, как я полагаю, важной статьей, которая должна быть напечатана осенью; для меня эта статья, ее публикация, имеет большое значение. Так что я не очень внимательно следил за внешними событиями. Однако один коллега рассказывал мне о какой-то несомненной, хотя и временной мании, связанной с раздвоением личности, которая была у нескольких жителей города. Вы полагаете, что существует какая-то связь между ней и, – он усмехнулся, – нашими «космическими спорами»?

Я взглянул на часы и встал: через три минуты Джек Беличек должен был проехать по этой улице, и нам нужно было выйти наружу, чтобы быть готовыми сесть в машину.

– Возможно, – ответил я профессору Бадлонгу. – Скажите мне вот что. Не могут ли эти споры быть каким-то сверхъестественным враждебным организмом, способным имитировать и даже дублировать человеческое тело? Превращаться, по всем практически признакам, в нечто похожее на человека настолько, что его невозможно отличить от настоящего?

Моложавый профессор за столом с интересом взглянул на меня, изучая мое лицо. Когда он, наконец, заговорил, очевидно, обдумав, как следует мой вопрос, голос его был очень, даже немного чересчур, вежливым.

– Надеюсь, нет, доктор Беннелл. Мало существует вещей, – он еще раз улыбнулся нам, – которые можно утверждать с абсолютной уверенностью, но одна из них следующая. Никакая субстанция во Вселенной не в состоянии реконструировать себя в невероятно запутанную совокупность живых костей и крови и в ту чрезвычайно сложную структуру, которая называется человеческим организмом. Или любым другим живым существом. Это невозможно, абсурдно, как я полагаю. Чтобы вы там, как вам кажется, ни наблюдали, доктор Беннелл, вы на ошибочном пути. Я по себе знаю, как легко иногда бывает увлечься какой-нибудь теорией. Но вы же врач, и если внимательно подумаете, вам все станет понятно.

Я понял. Я ощутил, что краснею от стыда, что я, врач, попал в дурацкое положение, словно последний мальчишка. Мне хотелось провалиться сквозь землю или раствориться в воздухе.

Быстро, почти резко я поблагодарил Бадлонга, пожав ему руку. Я хотел как можно скорее избавиться от этого приятного, умного взгляда, в котором не было ни капли пренебрежения, которое, однако, Бадлонг безусловно испытывал. Он вежливо проводил нас через парадную дверь, и я с радостью услышал, направляясь к калитке, как сзади щелкнул замок.

Я все еще ощущал себя мальчишкой, который обесчестил себя дурным поступком, когда взялся за щеколду. В тот же миг я остановился: откуда-то справа я услышал звук автомобиля, который на большой скорости, скрежеща тормозами, вырвался из-за угла на улицу. Через щель в калитке я увидел, что мимо нас промчался автомобиль Беличеков. Джек склонился над рулем, внимательно всматриваясь перед собой, а Теодора сжалась рядом. Снова завизжала резина и заскрежетали тормоза, раздался выстрел, знакомый звук выстрела из пистолета, и мы услышали свист пули вдоль улицы. Мимо калитки пронесся коричневый с золотой звездой автомобиль городской полиции, через минуту рев двух моторов ослабел, стих, вновь послышался где-то вдалеке, а потом исчез насовсем.

За нами заскрипела дверь, я откинул щеколду, взял Бекки под руку, и мы быстро зашагали по тротуару. Метров через двадцать мы свернули на тропинку, которая вела к двухэтажному деревянному дому, где я играл еще мальчишкой. Мы прошли вдоль дома, затем оказались во дворе. Сзади, на улице, которую мы только что миновали, я услышал чей-то голос, еще один, потом стук двери. Через минуту мы уже взбирались на холм, который возвышался позади домов на Корте Мадера-авеню, и снова пробирались по тропинке, извивавшейся через кустарник, обходя отдельные группы деревьев.

У меня было время размышлять. Я понял, что произошло, и был поражен твердостью и решимостью, которые проявил Джек Беличек. Трудно сказать, долго ли его так преследовали, хотя, наверное, не очень давно. Но я знал, что ему пришлось мчаться по улицам Санта-Миры с полицейской машиной, из которой стреляли, на хвосте, все время посматривая на часы. Сознательно пренебрегая всеми возможностями бежать, вырваться из города и оказаться в безопасности, Джек правил машиной так, чтобы привести ее как можно ближе к улице и дому, где, как он знал, мы должны были его ждать, пока не подошло время нашей встречи. Это был практически единственный способ предупредить нас, и, невероятно, но ему удалось это сделать в то самое время, когда страх и паника должны были управлять всеми его поступками. Я мог только пожелать, чтобы они с женой как-то выпутались из этого положения, хотя и сомневался, что им это удастся: единственная дорога из города, и та почти непроходимая, была заблокирована второй полицейской машиной. Теперь я понял, какую страшную ошибку мы совершили, вернувшись в Санта-Миру, как мы были беспомощны против того, что сейчас овладело городом, и мне оставалось только гадать, сколько времени еще пройдет, пока нас схватят – через два шага или на следующем повороте тропинки, – и что они с нами сделают.

Страх, хотя он поначалу немного стимулирует, нагнетая адреналин в кровь, в конце концов лишает сил. Бекки чуть не висела у меня на руке, тяжелая, с бледным лицом, полузакрытыми глазами, жадно хватая ртом воздух.

Мы не могли долго продираться через поросшие кустарником холмы. Ноги уже не шагали сами собой, а с трудом подчинялись усилию воли, болью отзываясь на каждый шаг. Где-то нужно было найти приют, но у нас его не было – ни одного дома, где мы осмелились бы появиться, ни одного человека, даже лучшего друга, к которому мы отважились бы обратиться за помощью.