Третье тело

Марти свернула направо, и мы помчались на север, к аэропорту Си-Так, мимо моих постоянных рабочих мест. Мы проезжали мимо дорогих гостиниц и дешевых мотелей, магазинчиков самообслуживания и модных ресторанов. Ярко освещенные здания чередовались с темными провалами дворов. Мы быстро привыкли к реву взлетавших и заходивших на посадку самолетов, к огням, что метались в небесах прямо перед нами. Мы миновали мотель «Златовласка», где я и Блейк снимали комнату. Я ничего не почувствовала. Но когда мы проезжали перекресток, где на углу Сто восемьдесят восьмой улицы и Тихоокеанского хайвея растянулся «Красный лев», под каждой клеточкой моей кожи заполыхал дикий пожар.

— Теперь помедленней, — сказала я Марти.

Она взглянула на меня и слегка притормозила. Где-то через милю влево уходила маленькая дорожка. Я указала на нее.

Марти перестроилась в левый ряд, повернула, заехала на бензоколонку прямо у поворота и припарковалась возле туалетов.

— Теперь объясни мне, — сказала она, — что мы здесь делаем?

— Ричи, — шепнула я.

Я чувствовала его присутствие совсем рядом. Все мои раны теперь резонировали, его близостью были исполнены все части тела, куда он впечатался с помощью веревки, сигареты, носка, каменного ножа и полового члена, сделав меня своей собственностью. Так же как нож врезается в кору дерева, Ричи заклеймил меня собою.

— Ах да, — хмыкнула Марти, — Ричи. Ты уже придумала, что будешь делать, когда разыщешь его?

Я вытянула руки ладонями вверх. Жар был настолько силен, что мне казалось: стоит тронуть какой-либо предмет — и он запылает.

— Что ты собираешься сделать, задушить его? У тебя есть что-то с собой? — Ее голос звучал весьма саркастично.

Я с трудом внимала Марти. Все внимание сконцентрировала на дороге. Знала: там находится машина Ричи, а в ней — он сам. Именно сюда он меня привез, чтобы связать. В любую секунду он мог проехать мимо. Но я больше не намеревалась откладывать наше воссоединение, хотя знала точно: нет места, где он смог бы от меня спрятаться, где бы я его не нашла. Ведь сейчас мною движет всепоглощающая любовь к нему.

— Задушить? — переспросила я, качая головой. И вышла из машины.

— Шейла! — окликнула Марти.

Я позволила звуку имени, данного самой себе, наполнить меня силой. На секунду застыла недвижимой, пытаясь унять внутренний пожар. Затем вышла на улицу и остановилась посередине, чтобы пропустить вынырнувшую из тьмы машину. Двинулась вперед, в темноту, прочь от огней и шума хайвея. Собственные ноги казались мне спичечными головками, готовыми вот-вот полыхнуть огнем.

Вот закончился асфальт, уступив место рытвинам и гравию. Я прошла мимо стоявших по обе стороны от дороги трех темных домов — неясных теней в ночном мраке, пронизанном прожекторами самолетов. Ночь выдалась беззвездной. Я свернула налево к четвертому дому, такому же темному, как и все остальные, но пылавшему изнутри светом, невидимым для моих глаз, но ощущаемым каждой косточкой. Внутри меня пульсировал и плясал жар.

Я прошла мимо буйных зарослей сирени и шагнула на широкую подъездную аллею. Как я и думала, там стоял автомобиль. Темный, безмолвный. С закрытыми дверьми.

Послышался сдавленный крик, и в салоне зажегся свет. На заднем сиденье, спиной ко мне, сидел Ричи.

Ричи.

Глядя на его темноволосую голову, я шла по хрустящему гравию. На Ричи была белая рубашка. Он сосредоточенно смотрел вниз, его руки двигались. Когда я подошла ближе к машине, то поняла, что он сидит на женщине. Она все еще была в одежде (до тех пор, пока я не оказалась в квартире Ричи, он меня тоже не раздевал). Рот женщины был заклеен скотчем, голова моталась из стороны в сторону; кисти рук судорожно подергивались, в то время как Ричи связывал ее запястья тонким нейлоновым шнуром, ноги дрыгались. На мгновение я замерла у окна автомобиля. Женщина увидела меня и вытаращила глаза. Рот с кляпом из носка Ричи, заклеенный скотчем, издал булькающий, глотающий звук.

Я подумала: она ему не нужна. Ведь у него есть я.

Я помнила, как лихорадочно бился мой мозг, в то время как боролось мое тело; как я вскрикивала беззвучно: о нет! Нет! Блейк, где же ты? Никто мне не поможет, как никто и никогда не помогал, а я не в состоянии спастись сама. Больно, о как больно! Может… если я буду вести себя хорошо, очень послушно, тогда он поиграет со мной и отпустит? Боже мой! Что же ты хочешь от меня? Скажи, и я сделаю все, что нужно. Не делай мне больно! Хорошо же, выпори меня, не ты первый, только не делай мне больно!

Делай мне больно…

Я люблю тебя! Я так тебя люблю.

Через стекло я пожирала его глазами. Женщина затихла под Ричи, она не отрываясь глядела на меня. Наконец это заметил он и обернулся.

Я улыбнулась, обнажив пеньки зубов, и голубые глаза Ричи распахнулись от изумления… или страха.

Я взялась за ручку и открыла дверцу, прежде чем он смог ее заблокировать.

— Ричи, — позвала я.

— Нет! — вскрикнул он и что есть силы замотал головой, словно пес, выбравшийся из воды на берег. Медленно, очень медленно поднял руку и протер глаза. В другой руке Ричи зажал нож для хлеба: им он отрезал веревку, после чего хлестнул ею по женской щеке, оставив темный след. Он снова взглянул на меня. Желваки на скулах ходили ходуном.

— Ричи.

— Нет! Не… не мешай мне.

Я протянула к нему руки. Обгоревшие дочерна кончики пальцев казались специально выкрашенными или расписанными татуировкой, из-под рукавов выглядывали запястья с темными следами веревки.

— Ричи, — вновь нежно позвала я. Пылавший внутри огонь фейерверками взмывал ввысь, сиял ярче звезд. — Я ведь твоя.

— Нет, — отрезал он.

— Ты сделал меня своей!

Я глядела на него. Таванду он сделал своей, а потом убил ее. Мэри он тоже сделал своей и тоже убил. Хоть он уничтожил и Таванду, и Мэри, но во мне жили чувства Таванды: мною станет управлять тот, кто причинит мне боль; и Мэри: однажды я заговорила, и теперь надо мной тяготеет проклятие, от которого не избавиться. Если буду вести себя тихо, может, все обойдется.

Но Шейла? Шейлу Ричи не убивал. Он даже никогда с ней не встречался.

Ведь говорила-то Таванда.

— Ты убил меня и сделал своей, — так она сказала. Я расстегнула куртку, сбросила ее с себя. — Я всецело принадлежу тебе. Только благодаря тебе я сейчас такая, какая есть.

— Я… — начал было он, но закашлялся. — Нет.

Вблизи послышалось урчание автомобильных двигателей, причем доносилось оно явно не с хайвея, где движение гудело ровным мерным звуком, а прямо из-за моей спины.

Я нагнулась, схватила Ричи за руку. И вытащила его из машины, несмотря на то что он сопротивлялся и цеплялся за дверь свободной рукой. Мои пальцы крепко вцепились ему в мускулы, я чувствовала кость в его предплечье.

— Ричи, — шепнула я, обвила руками его шею и положила голову на плечо.

На какое-то время он напряженно замер, словно окостенел в моих объятиях. Потом по телу его пробежала дрожь и он расслабился. Обхватил меня руками.

— Так ты моя? — переспросил он.

— Твоя, — отвечала Таванда.

— Значит, ты будешь делать то, что я скажу? — спросил он голосом маленького мальчика.

— Все, что захочешь.

— Опусти руки по швам, — приказал он.

Я повиновалась.

— Замри, — последовала новая команда.

Он отошел назад и принялся меня изучать. Обошел вокруг, разглядывая мое тело со всех сторон.

— Подожди-ка секундочку, возьму фонарик. — Ричи, открыв багажник, вынул оттуда длинный фонарь и включил. Яркий луч скользил по моей груди, по шее. — Я тебя сотворил, — кивнул он. — Я сотворил тебя. Ты была хороша. Почти столь же хороша, как и первая. Теперь еще разок покажи мне руки.

Я протянула ему руки, и он внимательно рассмотрел мои почерневшие пальцы. Улыбнулся, поднял глаза и встретился со мной взглядом.

— А ведь я собирался тебя навестить, — сообщил он. — Когда бы покончил с этой. Мне хотелось взглянуть на тебя.

— Я не могла ждать, — ответила Таванда.