Дилогия об изгоняющем дьявола

— Ну-ка расскажи, крошка моя, что случилось. В чем дело? Что тебя не устраивает? — поинтересовался он у Крис

Основным камнем преткновения, по ее мнению, была описанная в сценарии сцена, когда глава вымышленного университета обращается к взбунтовавшимся студентам и пытается отговорить их от сидячей забастовки, которую те угрожают устроить на территории кампуса. Крис в свою очередь должна подбежать к декану, выхватить из его рук мегафон, а затем, указав на главное административное здание, громко крикнуть: «Давайте разрушим его до основания!»

— Но ведь это полная чушь,— заявила Крис.

— Брось, все нормально,— возразил Дэннингс.

— Но какого черта они станут разрушать здание, Бэрк? Объясни! Чего ради?!

— Ты что, издеваешься надо мной?

— И не думаю Я только спрашиваю, чего ради. На кой дьявол им это делать?

— Ну, просто потому, что оно там есть, радость моя...

— Где? В сценарии?

— Нет, на территории университета.

— Абсолютнейшая бессмыслица, Бэрк. Она просто не способна на такое.

— Еще как способна!

— А я говорю — нет!

— Может пригласим сюда автора сценария? Если не ошибаюсь, он сейчас в Париже.

— Прячется?

— Трахается!

Бэрк так тщательно и четко выговорил это слово, с такой неподражаемой интонацией, с таким масляным блеском в по-лисьему хитрых глазках, что Крис не выдержала и расхохоталась.

— Ох, Бэрк, черт бы тебя побрал, ты просто невыносим...— Обессилев от смеха, она уткнулась лицом ему в плечо.

— Да,— скромно согласился Дэннингс. Таким же тоном, наверное, кесарь подтверждал свой троекратный отказ от трона во время коронации.— Ну так что, продолжим наконец?

Крис, казалось, не услышала вопрос Она украдкой бросила смущенный взгляд на стоявшего неподалеку иезуита, словно желая проверить, достигли ли его ушей столь крамольные речи. Это был темноволосый мужчина лет сорока. Суровое выражение на негладком, словно выщербленном лице делало его похожим на боксера. Однако, встретившись с ним глазами, Крис, к своему удивлению, прочла в них печаль и боль, и в то же время было в их выражении нечто такое, что свидетельствовало о доброте души этого человека, нечто такое, что вселяло надежду и давало утешение. Конечно же он все слышал. И он улыбался. А потом взглянул на часы и поспешно ушел.

— Так будем мы работать дальше или нет? — вновь подал голос Бэрк.

Крис рассеянно оглянулась.

— Да-да, Бэрк. Конечно. Давай начинать.

— Слава тебе, Господи!

— Нет, подожди минутку.

— Святой Боже! Ну что еще?

Крис сказала, что ее не устраивает финал эпизода. По ее мнению, кульминационным моментом сцены должен стать вовсе не тот, где она выбегает из здания, а тот, который перед ним.

— Эта пробежка ничего не дает, она совершенно лишняя,— убеждала она Дэннингса.

— Знаю, радость моя, знаю. Я с тобой полностью согласен,— попытался успокоить ее Бэрк.— Но режиссер монтажа настаивает, чтобы мы сняли этот эпизод. Так что сама понимаешь...

— Нет, не понимаю.

— Конечно. Идея глупее не придумаешь.— Он хихикнул.— Но, видишь ли, поскольку следующая сцена начинается с того, что Джед встречается с нами возле двери, режиссер монтажа вбил себе в голову, что ты непременно должна из нее выбежать...

— Но это же полный идиотизм!

— Безусловно. Чушь и белиберда Дерьмо собачье — иного слова не придумаешь. Ну и черт с ним! Почему бы нам не снять эту ахинею, а уж потом, поверь мне, я позабочусь, чтобы ее вырезали при окончательном монтаже. И сделаю это с превеликим удовольствием, не сомневайся.

Крис в ответ рассмеялась. И кивнула в знак согласия. Бэрк покосился на режиссера монтажа — известного эгоиста и большого любителя тратить время на никому не нужные бесплодные споры. Тот был занят — обсуждал что-то с оператором. Дэннингс вздохнул с облегчением.

В ожидании, пока установят свет, Крис стояла внизу, возле ступеней, ведущих к входу в здание, и наблюдала, как Дэннингс на чем свет стоит поносил тупоголовый вспомогательный персонал студии, а заодно и ее руководителей. Он заметно опьянел, а в таком состоянии чудачества и всякого рода эксцентричные выходки доставляли ему удовольствие.

Однако Крис прекрасно знала, что, стоило Бэрку достичь определенной стадии, присущий режиссеру вспыльчивый нрав проявлялся во всей своей красе: он становился несдержанным, раздражительным, и если это случалось даже в три или в четыре часа утра, мог запросто позвонить кому-нибудь из вышестоящих начальников и наговорить им кучу гадостей, а то и просто, воспользовавшись самым незначительным поводом, обрушить на них целый град ядовитых замечаний и оскорблений.

Ей вспомнилось, как однажды глава одной из студий во время просмотра имел неосторожность мягко заметить, что манжеты на рубашке Дэннингса выглядят поношенными, и как Бэрк позвонил «провинившемуся» в три часа ночи и поднял его с постели только затем, чтобы обозвать того «дерьмовой деревенщиной», чей папаша был, конечно же, «полным психом».

Как правило, наутро после подобных выходок Дэннингс прикидывался невинной овечкой, уверял, что совершенно ничего не помнит, и, сияя улыбкой, с удовольствием выслушивал рассказы оскорбленных им людей о том, что он вытворял ночью.

Однако иногда, если это было ему по тем или иным причинам выгодно, Бэрк не выказывал и намека на амнезию. Однажды вечером, крепко перепив джина, он вдруг ни с того ни с сего пришел в неописуемую ярость и буквально разгромил несколько служебных помещений на киностудии. А наутро, когда ему предъявили счет за причиненный ущерб и в качестве доказательства представили несколько фотографий, Бэрк бросил на них мимолетный взгляд и поистине царственным жестом отодвинул в сторону, заявив, что «все это явная фальшивка, потому что на самом деле ущерб гораздо больше». Вновь представив себе словно воочию ту картину, Крис невольно улыбнулась. Она не считала Дэннингса ни горьким пьяницей, ни уж тем более алкоголиком и была совершенно уверена, что он пьет и ведет себя таким образом просто потому, что все ожидают от него именно этого,— он, так сказать, соответствует своему имиджу.

«Что ж,— думала она,— путь к обретению славы и бессмертия может быть и таким».

Крис обернулась и поискала глазами улыбавшегося ей несколько минут назад иезуита. Но того уже не оказалось рядом. Наконец она заметила его удаляющуюся фигуру: священник шел опустив голову, и даже издали Крис видела, что он задумчив и словно чем-то подавлен,— одинокое черное облако, готовое вот-вот пролиться дождем.

Священники никогда не вызывали у нее симпатии — слишком уж они безмятежны, всегда спокойны и исполнены уверенности в себе. Однако этот...

— Так что, Крис, ты готова? — прервал ее размышления Дэннингс.

— Да-да, конечно.

— Ну вот и прекрасно,— подал голос ассистент режиссера.— Все! Тишина на площадке!

— Включить камеры! Всем приготовиться! — громко скомандовал Бэрк.

— Поторапливайтесь, ребята!

— Мотор! Начали!

Статисты заулыбались, и под их приветственные восклицания Крис взбежала по ступенькам. Дэннингс задумчиво наблюдал за происходящим — он никак не мог понять, что у нее на уме. Легкость, с какой Крис согласилась с его аргументами и прекратила спор, настораживала. Он многозначительно посмотрел на одного из ассистентов. Тот моментально подбежал и подобострастно протянул режиссеру открытый на нужной странице сценарий. При этом он походил на состарившегося алтарного служку, подающего молитвенник священнику перед торжественной мессой.

Пока шли съемки, солнце то ярко светило, то пряталось за тучи, и к четырем часам небо окончательно нахмурилось. Помощник режиссера распустил труппу до следующего дня.

Крис пошла домой. Она чувствовала усталость. На углу ее выследил из дверей своего бакалейного магазина пожилой итальянец и попросил дать автограф. Крис расписалась на бумажном пакете и добавила: «С наилучшими пожеланиями». Пока она стояла у светофора, взгляд ее упал на католическую церковь. Кто-то ей говорил, что здесь женился Джон Ф. Кеннеди. Здесь он и молился. Крис попыталась представить его среди набожных морщинистых старушек и жертвенных свечей: «Верую... ослабление напряженности в отношениях с русскими... Верую... Аполлон IV... Верую... воскрешение и вечная жизнь...»