По ту сторону стаи

   - Ну и пусть смотрят, - шепчет Лена прямо мне в губы. Её дыхание обжигает как огонь и манит насладиться той памятью, что связывает нас в единое целое.

   По нашим лицам текут капли дождя, который встретил нас в каменном стакане тюремного двора. Сверху он открыт всем стихиям.

   - Странно, что не снег, - замечает Лена. - Зато помоемся.

   - Холодно? - спрашиваю я и придвигаюсь ближе. Это ледяной зимний дождь, пробирающий до костей.

   - Безразлично, - её рука притягивает меня ещё ближе, и глаза оказываются прямо перед моими.

   Фэрли похож на мокрого кота, а Макрайан - на собаку. Я говорю об этом Лене. Она хохочет.

   - Я бы всё-таки предпочла кота, - говорит она.

   - А я собаку, - отвечаю в тон ей. - А вообще похоже на то, что мне нравятся волки, - и я провожу пальцем по её руке. - Не находишь? Из всего вытекает вроде как. Юмор, конечно, чёрный, но всё ж лучше, чем никакой.

   - Наверное, мне тоже, - усмехается она. - Нахожу, конечно.

   Дверь со скрежетом отворяется, и входят двое здоровенных стражников. Они секунду-другую размышляют, потом один подходит ко мне, другой к ней. По всему видно, что даже на нас Межзеркалье влияет далеко не так губительно, как на эту падаль.

   Коридор первого этажа и какая-то комнатка. Меня приковывают к решётке окна, продев сквозь неё цепь. Около соседнего окна оказывается Лена. Я поворачиваю к ней голову и тут же получаю сокрушительный удар. Кажется, что меня переломили пополам.

   - Значит, волки, говоришь? - доносится сзади. Слышали-таки, ублюдки.

   Он бьёт ещё и ещё, с размаху, так, что я едва не теряю сознание. А под конец отцепляет от окна, подводит к громадной бочке с водой - а я-то думала, зачем она здесь, - и окунает с головой в ледяную воду.

   - Заодно помоешься, красавица, - спокойно говорит он, продержав меня под водой не меньше минуты. Я хватаю ртом воздух, в глазах темнеет. Не успеваю отдышаться, как он снова берёт меня за волосы и суёт в проклятущую бочку. Я чувствую, как мне задирают юбку, и воздух окончательно уходит из лёгких.

   И ледяная стена прибоя накрывает меня...

   В небе висит яркая, как фонарь, луна. Сердце колотится так, что вот-вот выскочит из груди, а ночная рубашка и простыни промокли насквозь, будто этот чёртов прибой и вправду накрыл меня с головой. Дрожа, я босиком выбегаю из спальни, лишь накинув халат и прихватив свечной огарок в подсвечнике с изогнутой кованой ручкой, пробегаю через свои комнаты и оказываюсь в тёмном коридоре. Моё движение останавливают только перила, и я, тяжело дыша, наваливаюсь на них всем своим весом.

   Внизу виден отблеск от пятен лунного света на полу. Под пальцами полированное, почему-то чуть тёплое дерево широких перил. Чуть тёплое дерево перил в МОЁМ доме, чёрт возьми, а не ледяной камень утгардских стен. И вдруг еле слышный шорох или шёпот, больше похожий на дуновение ветра, раздаётся где-то за спиной. Чёрт подери этот проклятый дом! Трясущимися руками я кое-как зажигаю свечу, едва не роняя её, и, как оружие, выставляю перед собой, будто свет единственной свечи защитит меня от неведомой опасности.

   Прямо на меня пристально смотрит из старого зеркала мой покойный супруг, лорд Близзард.

   - Скажи ему, Ядзя, - говорит он мягко, называя меня так, как звали только он и дедушка. - Скажи ему это.

   Я медленно подхожу к зеркалу и провожу рукой по резной позолоченной раме.

   - Я не знаю, как будет правильнее, Винс, - тихо говорю в ответ.

   Говорю в ответ человеку, которого давно нет в живых. Вероятно, отчасти по моей вине, потому что когда-то я сделала, наверное, не всё, Создатель великий, не всё от меня зависящее, чтобы спасти его. Не всё, что требует от меня фамильная гордость и кодекс чести.

   Луна цепляется за верхушки деревьев парка. Я вижу это через открытую дверь в мои комнаты. Винс заправляет за ухо длинные русые волосы. На пальце у него кольцо с бриллиантом. А моё осталось там, в грёбаной канцелярии на первом этаже крепости Утгард.

   Я смотрю на свою руку. Простое, без изысков, обручальное кольцо. Просто гладкий ободок, символизирующий не богатство или власть, а супружеские узы, крепче которых, согласно кодексу фамильной чести, не может быть ничего. Эдвард надел мне его на палец на следующий день после того, как я сказала "да"... Тогда нам было не до бриллиантов. А вернуться и попытаться разыскать то кольцо я так и не смогла... И в этом я виновата тоже.

   - Прости, Винс, - еле слышно шепчу я, медленно передвигаясь к окну, за которым полыхает ледяным огнём луна. Останавливаюсь и собираюсь позвать девчонку, но понимаю, что мне просто необходимо побыть одной. Только я и луна. И больше никого.

   Сажусь к окну. Если долго вглядываться в деревья парка, подступающего к самым стенам Близзард-Холла, начинает мерещиться чёрт знает что. Сердце колотится, как сумасшедшее. Я боюсь снова заснуть и увидеть ещё какой-нибудь кусок своего прошлого. И опять проклятый ледяной прибой. К Создателю и ко всем чертям!

   Что мне делать? Кто ответит на этот вопрос? Я не умею решать, я умею только подчиняться. Только вот кодексу чести или интересам хозяина? Луна такая яркая, что ослепляет. И я вижу, что это уже не луна, а моё обручальное кольцо, и я бегу, бегу к нему по лунной дорожке, выложенной светлыми плитками, как в цветнике, который был у меня под окнами в детстве... После пожара ещё какое-то время дорожки были видны, только плитки все раздробились на мелкие-мелкие кусочки. Я бегу и бегу по этой дорожке - и не могу добежать...

   ...Винсент стоит около только что законченного зеркала и с улыбкой смотрит на меня.

   - Мне кажется, вы зря заказали его так рано, - говорю я. Зеркальных дел мастер уже ушёл, и Винс демонстрирует мне, над чем тот трудился. Принимает нарочито надменный вид - таким серьёзным он и должен быть в глубинах стекла, - но не выдерживает и разражается хохотом.

   - Не думайте о каких-то там плохих приметах, дорогая, - сквозь смех говорит он. - Посмотрите, ну разве не забавно?

   - Может быть, дорогой, - я пытаюсь улыбнуться, хотя меня одолевают какие-то непонятные предчувствия. И отчего бы это? - У вас там глаза... слишком серьёзные, что ли... не ваши. И потом - вам же пока не шестьдесят лет. В зеркалах остаётся часть души...

   - Выбросьте из головы, - он нетерпеливо вызывает управляющего. - Вели, чтоб нам с хозяйкой принесли одеться. Ужин накрыть через два часа. У меня для вас сюрприз, - он загадочно прищуривается, и, видя моё удивлённое лицо, снова не может сдержать смех.

   Сегодня мы вдвоём - только он и я. Завтра опять будет что-то там, я даже не спрашивала, что нам поручено - какая разница? Хозяин всегда прав. По-другому не бывает. И мы делаем то, что умеем, и так, как умеем. И Винсент, и я принесли Клятву верности, и теперь живём только так, как решит хозяин - рискнув всем, что осталось после конфискации, и своей жизнью в том числе. Пытаясь выкинуть из головы шесть месяцев Утгарда и ещё изредка с криком просыпаясь по ночам, когда чудится, что приближается палач - мы затопим Британию кровью за одно только это - кровью сволочей, посмевших прикоснуться к нам. Мы не аналитики, не тактики, не стратеги. Просто исполнители. Каждому своё, и в этом нет ничего унизительного. Каждый делает, что может, и что ему велит Господин. Я не спрашивала Винсента, нравится ли ему то, что происходит, а он не спрашивал меня. Но, если бы спросил, я бы ответила "да" - да и ему ли не знать, как я люблю кровавые лужи на полу их мерзких грязных домов? Это был последний мирный вечер. На следующий день началась война, которую все называли "войной крови", и это было забавно. "Божоле Виляж, дорогой" - "Ну, что вы, Ядзя, Шато Латур"... Поместье отошло к властям, а наши портреты вскоре украсили фонарные столбы. Но всё это завтра. А сегодняшний вечер - только наш.