Глаз урагана

запятая между двумя похабными междометиями глазок.

– Да видел я ее… – пробовал Марк отвертеться.

– Нет-нет, видеть мало. Ты должен с ней поговорить. Высокий класс – и никаких комплексов. Генка вон уже икру мечет! Пошли, пошли!

Гошик был из тех пиявок, от которых невозможно безболезненно избавиться, пока они вдоволь не насосутся крови и не отпадут сами по себе. Отказ означал обиду почти смертельную. Гоша дулся бы месяц, как отвергнутый гомосек. Поэтому Марк смирился со своей участью и со вздохом принял неизбежное, надеясь, что Дина явится поскорее.

Гоша, настойчиво подталкивая потными ладошками в спину, сопроводил его к столику и усадил на лучшее место. Марка это устраивало, раз уж все равно приходилось ждать. С его позиции просматривался почти весь бар и входная дверь. Телекамера оказалась прямо над ним, и объектив фиксировал почти то же самое, что видел он. И скрипачка, и журналист его не интересовали. К Генке он большой симпатии не испытывал, хотя иногда тот мог быть желчно-забавным.

Потягивая коньяк малюсенькими глотками, Марк снова и снова прокручивал в памяти последний телефонный разговор – не столько содержание, сколько интонации, тембр голоса, даже дыхание. Некоторые вещи по-прежнему казались необъяснимыми. Вместе с тем возникло и крепло подозрение, что кто-то сыграл с ним очень плохую шутку.

Пятнадцать минут прошли в мутном хаосе – сигарета за сигаретой, глоток за глотком, шум собственных мыслишек, обрывки фраз, словесный мусор, бульканье жидкости, истертый смех, реплики, брошенные невпопад. Вокруг – манекены, разевающие рты. Давно перегорели все их эмоции, воля, вера, надежды, стремления. Внутри него самого – тоже пепел взамен подлинных чувств, пепел, время от времени складывающийся в идеограммы: вот это – долг, вот это – страх, а вот это, должно быть, любовь…

Где же Дина? Если только звонила ОНА… Теперь он почти не сомневался в обратном. На месте его удерживала только слабая надежда, что все это в конце концов окажется недоразумением и нелепые загадки найдут вполне прозаическое объяснение. А разминуться с женой сейчас, когда он достиг .стадии полной опустошенности, представлялось ему самой большой нелепостью.

От нечего делать он прислушался к разговору. Гена, как :всегда, трепался о том, в чем неплохо разбирался, то есть о музыке. На этот раз его болтовня, кажется, была рассчитана на скрипачку, томно откинувшуюся на спинку дивана и потягивавшую коктейль. На ней было платье, оставлявшее открытыми плечи и подчеркивавшее линию груди. Девица сидела, закинув ногу за ногу. В разрезе виднелся клин очень белой кожи. Отсутствие белья угадывалось. В общем, было на – что посмотреть. Лицо – бледная маска с темной чечевицей рта. Неуловимое выражение в глазах. Возможно, презрение…

Браслеты на голых руках. Татуировка на плече – «цветок Аравии».

Гена много чего слышал на своем веку, но по-настоящему поклонялся старому доброму бопу и року шестидесятых. Спиртное развязывало ему и без того хорошо подвешенный язык. Он становился