Подмена

Она рассмеялась коротким лающим смехом.

— Даже не знаю, с чего начать!

Тэйт по-прежнему смотрела на меня снизу вверх, но вдруг выражение ее лица изменилось.

— Что?

— Ничего. Просто до чего же у тебя темные глаза!

Лицо ее сделалось задумчивым и слегка взволнованным, как будто она не осуждала и не презирала меня, а просто рассматривала.

Я сделал глубокий вдох и взял ее за руку.

— Мне нужно поговорить с тобой о Натали, — сказал я и потащил ее к краю участка миссис Фили. — Присядь.

Тэйт явно колебалась, однако села на землю, а я устроился рядом.

— Можно сначала я спрошу тебя кое о чем? — выдохнул я.

Тэйт кивнула, искоса глядя на меня, и машинально вырвала пучок сухой травы. Она больше не улыбалась.

— Что если я скажу, что твою сестру похитили? Что ты была права, и что в нашем дерьмовом городке творятся ужасные, чудовищные вещи? Что тогда? Для тебя это будет иметь значение? Тебе станет от этого легче?

Дождь маленькими фонтанчиками рассыпал свои брызги, вспыхивавшие в лучах включенной аварийки машины Тэйт. Вдали, на перекрестке, загорелся красный сигнал светофора, и тротуар внезапно приобрел кровавый цвет. Мне вдруг подумалось, что дождь идет всю мою жизнь.

Тэйт не ответила, только вырвала еще один пучок травы. Ее лицо окаменело.

— О чем ты думаешь? — Мой вопрос прозвучал шепотом, хотя я совсем этого не хотел.

— Ни о чем, — до слез жалобно ответила Тэйт, ее лицо вдруг стало злым и беспомощным одновременно. — Просто поняла, что ты прав. Это неважно. Какая разница, знаешь ты что-то или не знаешь, если все уже случилось! Все равно ее теперь никто не спасет!

Два дня назад я был готов дорого заплатить, чтобы услышать от нее это. За то, чтобы Тэйт бросила истерить, приняла ситуацию такой, какая она есть, смирилась и стала жить дальше. Но теперь все изменилось. Если Морриган права, то Натали еще жива, по крайней мере, до рассвета пятницы, только я понятия не имел о том, что мне с этим делать.

Когда я взял руку Тэйт в свою, она не вырвала ладонь.

— Я хочу знать, как такое происходит. Как такое может происходить! — в ее голосе звучала боль.

Я не знал, что на этот ответить, поэтому просто держал ее руку в своей, поглаживая большим пальцем тыльную сторону кисти.

— В этом нет ничего личного, никакой особой злобы. Это просто случается и все. Как в других местах бывают ураганы и землетрясения.

Тэйт кивнула, глядя на улицу. Ее лицо приняло уже знакомое мне выражение — будто она задержала дыхание. Тогда я протянул руку и дотронулся до ее волос. Они оказались гораздо мягче, чем выглядели. Я убрал челку с ее лица, и она закрыла глаза.

— Просто невероятно, сколько кругом лицемеров! На благотворительных обедах и похоронах они все такие милые, а ведь пальцем не пошевелят, чтобы положить этому конец! Только твердят: «Какое горе!»

Я отпустил руку и обнял ее. Я не знал, заплачет она сейчас или нет. Эмма плакала легко и часто, даже над мультфильмами и сентиментальными поздравительными открытками, но Тэйт была другой. На ощупь она оказалась более хрупкой и мягкой, чем я думал. Я привлек ее к себе, и стал гладить рукой по спине.

— Я тебе поверил. С самого начала.

— Тогда почему не сказал? Ты ведь мог сразу мне сказать!

Она положила голову мне на плечо, и целую секунду это было исполнением всего, чего мне хотелось в этой жизни. А секунду спустя прямо через рубашку меня обожгло болью.

Я затаил дыхание, пытаясь перетерпеть и не отстраняться, чтобы все не испортить.

Тэйт прижалась ко мне, ее голос прозвучал неожиданно мягко.

— Я не собиралась тебя обвинять. Просто мне показалось, что ты можешь знать, что происходит. Дело не в тебе. Я с самого начала это знала.

Я кивнул, стиснув зубы, чтобы заглушить рвущую боль в ключице. Она должна была меня обвинять! Должна была взбеситься и потребовать, чтобы я выложил ей все начистоту, ведь я признал, что знаю нечто ужасное. А она ничего этого не знала.

Тэйт пошевелилась, адская боль снова прострелила меня от плеча до груди, как разряд электрического тока, скажем, от электродов дефибриллятора. Я захрипел и отдернулся.

Тэйт быстро отстранилась, уставившись в землю. У нее на шее висела цепочка из металлических шариков, заправленная под рубашку. Я хотел все объяснить, но слова были лишними. Поэтому я просто встал.

— Ты куда? — хрипло спросила Тэйт.

— Никуда. Давай пройдемся. — Я наклонился и подал ей руку. — Кажется, я не смогу сесть к тебе в машину. Ты не проводишь меня домой?

Вскочив, Тэйт попыталась вырваться, но я ее не отпустил. Секунду-другую мы стояли на обочине, держась за руки. Потом она грубо и резко вырвала руку, словно опасаясь, что если простоит так еще немного, я снова ее обниму.

Мы пошли по Уэлш-стрит в сторону церкви, но по дороге почти не разговаривали. Возле церковного двора мы остановились.

Тэйт кивнула в сторону маленького кладбища.

— Они похоронили то тело здесь. Если хочешь, я покажу, где.

Я покачал головой.

— Не надо.

— Честное слово, я не буду вести себя, как девчонка, и парад эмоций тоже не устрою.

— Мне нельзя заходить на кладбище.

Тейт посмотрела на меня с напускной небрежностью.

— Что ты несешь? Твой отец — пастор. Ты можешь ходить здесь всюду, где хочешь!

— Это сложно, — выдавил я. — Просто… вот так.

Тэйт долго смотрела на меня, словно обдумывала, что можно сказать.

Потом перевела взгляд на границу церковной территории.

— Ладно, давай обойдем кругом и посмотрим с той стороны.

Она повела меня вокруг церкви к ограде, где оранжевые цветы на клумбе уже начали буреть.

— Вот, — сказала она, показывая за ограду. — Они просто поставили камень. Маленький белый камень, у стены.

Она указала за безымянные надгробия со стороны неосвященного участка, где первые прихожане хоронили всех, кого считали нечистыми. В кромешной тьме видны были только белые мраморные доски. Они бледными пятнами светились в темноте, тогда как гранитные надгробия лишь смутно можно было различить по очертаниям. Камень, на который указывала Тэйт, стоял прямо и крепко, в отличие от своих покосившихся соседей.

Да, в разных местах кладбища были разные участки. Были освященные места. Но существо, которое не было Натали, похоронили вместе с париями, потому что здесь ему было самое место, а значит, Морриган говорила правду, и неосвященная земля была лишь очередной картой в игре города, способом его соучастия. На который жители Джентри, пусть негласно, но согласились.

Тэйт стояла и смотрела на меня, и я вдруг понял, что она из тех, которые никогда не отворачиваются. Она могла содрать с тебя кожу, если ей позволить смотреть слишком долго.

И я закрыл глаза.

— Я бы хотел все изменить. Но я не знаю, как тебе помочь.

Тэйт придвинулась ближе, потом заговорила негромко и торопливо, словно спешила открыть мне какую-то страшную тайну.

— А знаешь, как я поняла? Почему была абсолютно уверена? Дело не в том, что у нее вдруг выросли огромные зубы и глаза стали какие-то чужие. То есть, конечно, это тоже важно, но не в этом суть. Главное — это ее пижама. Розовая пижамка с медвежатами, Натали ее обожала, а за пару месяцев до ее смерти эта пижама вдруг пропала, и знаешь, что? После Натали ни разу не спросила про нее, а еще она разлюбила книжки с картинками, и игрушки свои тоже разлюбила. Тогда я решила, что всему виной ее болезнь, но это была ложь, потому что ночами, когда ты лежишь и думаешь о том, о чем не позволяешь себе думать днем… Так вот, ночами я понимала правду — правду, что это не моя сестра.

Я стоял на увядшей клумбе, привалившись к ограде. Тэйт была рядом, выглядя непривычно маленькой и грустной. Прежде я не замечал у нее таких несчастных губ.

Мне хотелось обнять ее, но все было неправильно — и время, и место, и то как она дергалась и отстранялась, словно ей было противно мое прикосновение.

Я уперся лбом в ограду.