Тоннель

— Ты так хочешь умереть?

— Я хочу жить не меньше, чем ты. Но это безопасно. Понимаешь, совершенно безопасно. Пока, ребята. Это совсем не так страшно, как вам кажется.

Он положил передатчик на светящуюся траву и пошел вдоль выпуклой теплой стенки. Несколько раз он оглядывался и видел отчетливое темное пятно на фоне голубого сияния. Пятно становилось все меньше и меньше и наконец превратилось в едва различимую точку. Это означало, что расстояние до передатчика метров сто или чуть меньше. Так далеко за линию обрыва связи еще никто не заходил. За исключением погибшего Габричидзе, конечно.

Он огляделся. Со всех сторон был все тот же редкий лес, но деревья стали ниже и тоньше. Травы здесь было больше, и ее стебли вытянулись. И тишина стала гораздо глубже. Может быть, это просто кажется? Тишина давит на уши, давит, как черная вода на барабанные перепонки ныряльщика. Пожалуй, он все-таки зашел слишком глубоко.

Бесцветное пламя резака пыталось прожечь плотную стенку тоннеля. «Каждое движение моей руки означает целый водопад боли, падающий сквозь умирающий мозг той девчонки, — думал он. — За что я мучаю ее так? Никто нас не спрашивает, хотим ли мы родиться на свет, а когда мы решаем уйти, нас вытаскивают обратно и заставляют жить насильно. Почему кто-то чужой должен распоряжаться твоей жизнью и смертью? Почему, если ты делаешь выбор сам, твой выбор не может быть окончательным?»

Он выключил резак. Снова ничего не вышло. Стенка оставалась слишком твердой. Конечно, она станет мягкой и податливой — может быть, в ста метрах от этого места, а может быть, в десяти километрах. Но он не будет это проверять. Такая прочная стенка означает, что девчонка на самом деле очень сильно хочет умереть. Может быть, это ее право. В любом случае он не станет рисковать своей Жизнью.

И в этот момент он услышал голос. Услышал — и сразу же его узнал.

— Привет, Серега, — сказал голос. — Не ожидал, что ты зайдешь так далеко. Ты же всегда выступал за осторожность.

— Привет, Георгий! — ответил он. — Мы все думали, что ты погиб. Что с тобой случилось?

— Правильно думали. Я и на самом деле умер, — сказал Габричидзе, — только смерть — это немножко не то, что вы себе представляете. Смерть не разрушает сознание.

— Приятная новость. Тогда нам нечего бояться смерти?

— Я предпочел бы умереть полностью, чем существовать так, как я существую сейчас. Это трудно объяснить, это нужно почувствовать. Хотя лучше не чувствовать. Смерть есть смерть, ничего хорошего в ней быть не может… Кого ты выручаешь в этот раз?

— Девушка лет двадцати, пробовала покончить с собой. Какая-нибудь несчастная любовь, что еще может быть в этом возрасте?

— Ты говоришь так, как будто ты сам старик.

Не старик, но кое-что успел в жизни повидать.

— Ничего не выходит?

— Ничего. Резак не берет эту стену. А идти дальше я уже не могу. Не могу и не имею права. Такое отвратительное и гадкое чувство, ну, ты знаешь, как будто тебя вываляли в дерьме. Сейчас поворачиваю обратно. Надеюсь, она не будет приходить ко мне во снах. Она уже седьмая, кого я не смог спасти… — Подожди, — сказал Габричидзе. — Что такое?

— Погоди возвращаться. Ты пока в безопасности. Можно пройти дальше еще около километра. Я буду тебя вести. Идет?

— Идет. Только кто поручится, что ты — это на самом деле ты? Может быть, у меня глубинное опьянение, и я просто слышу голоса.

— Никто не поручится. Решай сам. Как ты думаешь?

— Я думаю, что пятьдесят на пятьдесят, — сказал он. — Пятьдесят процентов за то, что мои мозги начали глючить. Хотя, если бы я был на земле, я бы дал глюкам девять из десяти.

— Решай сам, — повторил голос.

— Хорошо, — сказал он. — Я иду с тобой. Веди. И плевать на инструкции.

Он пошел вдоль тоннеля, слушая указания голоса. Кто-то другой внутри него искренне удивлялся, как могло случиться так, что он, нарушая инструкции, идет вперед, идет на верную гибель. Еще несколько минут назад он был уверен, что ничто не заставит его сделать это. Ничто. И вот — он идет вперед, продолжает погружаться во тьму.

— Эти колодцы, — спросил он, — это ведь ловушки, правильно? На кого они охотятся?

— Я никогда не видел, как колодец охотится, — ответил голос. — Но здесь, в лесу, много животных. Чем дальше, тем их больше.

— Ты не ответил мне.

— Я же сказал, что не видел, как он охотится. — Ладно. Здесь есть хищники?

— Они есть везде.

— Почему я никогда не встречал животных?

— Они не подходят к тебе близко. Ты защищен.

— Что меня защищает?

— Сама технология прыжка. Звери боятся тебя так, как ты на земле испугался бы привидения. Эта защита работает идеально, но лишь до поры до времени.

— Точнее?

— Точнее, до тех пор, пока ты не слишком удалился от границы. Если ты будешь идти дальше, защита исчезнет. Она выключится, я знаю, я проверил это на своей шкуре. Хищники перестанут тебя бояться. Тогда ты их увидишь. Но мы не пойдем так далеко. Ни ты, ни я. На самом деле те места страшны для меня так же, как и для тебя. Я бы не хотел умереть еще раз.

— Это возможно?

— Еще как возможно. Я доведу тебя до самой границы безопасной территории, и ты сделаешь разрез. Если не выйдет, дальше ты не пойдешь. Это означало бы самоубийство.

— Кто живет в колодце? — спросил он.

— Одна неприятная тварь, похожая на большого глиста. Не хочу рассказывать подробнее.

Наконец они добрались до места. Здесь стена была горячей — как отопительная батарея зимой. Он включил резак.

— Сколько попыток ты уже сделал? — спросил голос.

— Режу в третий раз.

— Это ведь очень больно.

— Я знаю. Но я хочу спасти ее.

— Это потому, что ты не знаешь, что такое по-настоящему очень больно.

Струя пламени начала вгрызаться в стенку. Ему показалось, что стенка вздрогнула.

— Получается? — спросил голос.

— Нет. Подожди. Нет. Стена все еще слишком твердая. Эта девочка по-настоящему хочет умереть. Я первый раз в жизни сталкиваюсь с таким сильным желанием. По-моему, ее настойчивость заслуживает уважения. Пусть умирает, если она уж очень хочет. Я сделал все, что мог, и даже намного больше, чем мог. Я возвращаюсь, и будь проклят этот день. Прости, старик, все же сегодня я встретил тебя.

— Ты сказал, она самоубийца? — спросил голос.

— Да. Это что-то меняет?

— Это меняет все. Я не хотел говорить тебе, но, наверное, ты должен знать. Самоубийцы никогда не доходят до конца тоннеля, они сворачивают в один из боковых рукавов. У каждого тоннеля есть ответвления.

— Ну и что?

— Боковые рукава — это на самом деле длинные колодцы. То, что живет в глубине, ждет тебя, хватает тебя, пережевывает тебя и начинает высасывать то, что осталось, потом прорастает сквозь тебя. Оно становится тобой, и ты становишься им. Когда тоннель разрушается, колодец остается. После каждого самоубийцы остается один новый большой колодец.

— Это всего лишь смерть.

— Это бесконечная смерть. Ты продолжаешь умирать вечно, потому что сознание не разрушатся. Ты превращаешься в тело этой большой пиявки и все еще продолжаешь жить. Это худшее из того, что может случиться. Это хуже, чем любой выдуманный ад, — уже потому, что люди на земле не могут этого себе представить. Если бы люди знали, они бы не совершали самоубийств. Никогда, ни по какой причине.

— Что я могу сделать?

— Ничего. Ты дошел до предела, — сказал голос. — Видишь ту полосу серой травы? Там граница. В двух шагах за полосой. Дальше не сможешь пройти ни ты, ни я. Еще несколько метров, и твоя защита разрушится.

— Что будет, если я перейду границу, а потом вернусь?

— Ты не успеешь вернуться. Ты не сможешь. Тебя просто разорвут на куски.

— Я пока не вижу ни одного хищника.

— Они появятся быстро, поверь мне.

— Я рискну, — сказал он. — Я не буду отходить далеко. Всего метров на двадцать или на тридцать. Как только возникнет опасность, я побегу назад.

— Нет, — сказал голос. — Это безумие. Я запрещаю тебе.