Альбинос

– Я не могу разобрать ни слова, когда вы так горланите, мсье. Подождите, я сейчас спущусь, только найду ключ и проскользну мимо бдительного ока гувернантки! – и Триси закрыла окно.

Через несколько минут она была перед ними.

– Прелестно, великолепно – белое бальное платье в зеленом сиянии луны, – обступила ее братия, целуя ей Руки.

– Зеленое бальное платье – в белом сиянии луны, – Беатрис сделала кокетливый книксен и спрятала свои миниатюрные ручки в огромную муфту, – а вокруг сплошной траур черных судей Фемы! Нет, все-таки в вашем почтенном ордене есть что-то сумасбродное!

И она с любопытством стала рассматривать длинные средневековые одеяния молодых людей – угрюмые капюшоны и вытканные золотом каббалистические знаки

– Мы мчались сюда сломя голову, у нас не было времени на переодевание, Триси, – оправдывался Корвинус нежно поправляя ее шелковую кружевную шаль.

Потом он в двух словах рассказал ей о реликвии – «запечатанном пражском письме», о нелепом пророчестве и о своей великолепной полуночной мистификации

Итак, сейчас они бегут к Иранаку-Кассаку – странный субъект, альбинос, поэтому и работает по ночам; он, впрочем, придумал такой состав гипса, который мгновенно твердеет и становится несокрушимым, как гранит. Так вот, этот альбинос и должен быстро сделать слепок с его лица.

– Потом, да будет вам известно, фрейлейн, мы этот слепок берем с собой, – подхватил Фортунат, – далее заходим за «таинственным письмом», кое вы любезно раскопаете в архиве вашего папочки и не менее любезно выбросите нам из окна. Мы, разумеется, его тут же вскроем, дабы выяснить, что за вздор там написан, и, наконец, «с повинной головой» отправимся в ложу.

Понятное дело, нас сразу возьмут за хобот – куда вы девали Корвинуса? Тогда мы, громко вопия и проливая неутешные слезы, покажем оскверненную реликвию и покаемся, что Корвинус не только покусился, но и распечатал ее – и тогда в клубах серного дыма явился Вельзевул и, подхватив его за шиворот, уволок в неизвестном направлении; но что Корвинус, мудро предвидя все это. отлил на всякий случай своего двойника из гипсового монолита Иранака-Кассака. Чтобы кошмарно-идиотское пророчество о «безвозвратном изгнании из мира форм» довести ad absurdum. Итак, вот она, его форма, а если кто-либо из почтенных старейшин – или все они вместе, или адепты, легендарные основатели ордена, пусть даже сам Господь Бог – думает иначе, пусть выйдет вперед и уничтожит маску, если, конечно, сможет. Ну, а брат Корвинус всех сердечно приветствует и не далее как через десять минут собственной персоной прибудет из ада.

– Понимаешь, золотко, это будет всем во благо, – прервал его Корвинус. – Во-первых, этим мы покончим с последним орденским суеверием, во-вторых, сократим нудный столетний юбилей и, в-третьих, тем скорее усядемся за праздничный стол.

А сейчас адье и доброй ночи, ибо: только сунул нору в стремя – раз, два, три – промчалось время…

– Я с вами, – с восторгом подхватила Беатрис и повисла на руке жениха. – Далеко отсюда до… Иранака-Кассака, так ведь его зовут? А его, случаем, не хватит удар, если мы такой компанией ввалимся к нему?!

– Истинного творца удар никогда не хватит, – заверил Сатурнилус. – Братья! Гип-гип ура, да здравствует храбрая Беатрис!

И они вприпрыжку помчались через Тынский двор, под арку средневековых ворот, кривыми переулками, мимо ветхих дворцов эпохи барокко.

– Стойте, номер 33, нам сюда, – задыхаясь, крикнул Сатурнилус. – Рыцарь Кадош, а ну глянь своим рыцарским глазом.

И он уже хотел было позвонить, как входная дверь внезапно открылась и резкий голос проскрипел с лестницы что-то на корявом английском негритянских кварталов. Корвинус удивленно качнул головой:

– The gentlemen already here?! Джентльмены уже здесь – похоже, нас ждали!! Итак, вперед, только осторожно, здесь темно, как в могиле; огня у нас нет – на наших мантиях карманы не предусмотрены, таким образом, спички тоже.

Шаг за шагом продвигались на ощупь молодые люди – впереди Сатурнилус, за ним Беатрис, потом Корвинус и другие братья: Рыцарь Кадош, Иеронимус, Фортунат, Ферекид, Кама и Илларион Термаксимус.

По узкой витой лестнице вверх, налево, направо, вперед и назад.

Через открытые настежь двери и пустые, лишенные окон комнаты шли они, как слепые, следуя за голосом, который невидимым поводырем указывал им путь, сохраняя довольно значительную дистанцию.

Наконец они поняли, что достигли конечной цели своего путешествия, так как здесь, в этом помещении, где они остановились, голос куда-то пропал и не отвечал на их вопросы.

Все будто вымерло.

– Это какое-то совсем древнее строение – столько ходов и выходов! Как лисья нора; наверное, один из тех загадочных лабиринтов, которые сохранились в этом квартале с семнадцатого века, – подал голос Фортунат. – А то окно выходит в какой-то глухой двор, через него не проникает ни малейшего отсвета! Едва-едва выделяется переплет на темном фоне.

– Мне кажется, прямо за окном стоит высокая стена и загораживает свет, – тихо откликнулся Сатурнилус. – Темно, хоть глаз коли. Вот только пол чуть светлей. Или нет?

Беатрис судорожно сжимала руку своего жениха:

– Я ужасно боюсь этой темени. Почему не принесут какую-нибудь лампу…

– Тсс, тссс, тихо, – прошептал Корвинус, – тсс! Вы что, не слышите?! Как будто что-то тихо подкрадывается. Или оно уже в комнате?

– Там! Там кто-то стоит, – вздрогнул вдруг Ферекид, – здесь, в десяти шагах от меня. Сейчас я вижу его уже лучше. Эй, вы! – окликнул он громко, и было слышно, как его голос дрожал от возбуждения и затаенного страха.

– Я – скульптор Паскуаль Иранак-Кассак, – произнес кто-то голосом, который не был хриплым, и тем не менее какая-то странная афония присутствовала в нем. – Вы хотите отлить маску! Не правда ли?

– Не я, а наш друг, музыкант Кассеканари, – представил Корвинуса в темноте Ферекид.

Секундная пауза.

– Я вас не вижу, господин Иранак-Кассак, где вы? – спросил Корвинус.

– Разве вам недостаточно светло? – насмешливо сказал альбинос. – Смелее, два шага влево, здесь фальшивая стена, потайная дверь открыта – входите в нее, смотрите, я иду вам навстречу.

Последние слова голос произнес уже ближе, и вдруг друзьям померещилась какая-то серовато-белая дымка, смутно мерцающая на стене, – размытые очертания человека.

– Не ходи, не ходи, ради Бога, если ты меня любишь, не ходи, – прошептала Беатрис, удерживая Корвинуса.

Тот осторожно убрал ее руки:

– Но, Триси, я не могу позорить себя, он и так уже думает, что мы все боимся.

И он решительно двинулся к беловатой массе, чтобы в следующее мгновение скрыться с ней за потайной дверью – во мраке.

Напуганная Беатрис тихонько всхлипывала, и братья делали все возможное, чтобы приободрить ее.

– Вам нечего беспокоиться, милая Беатрис, – успокаивал Сатурнилус, – с ним ничего не случится. Жаль, что мы не можем наблюдать за процессом отливки, вам было бы очень интересно. Вначале на волосы – брови, ресницы, шевелюру – накладывают пропитанную жиром папиросную бумагу. Лицо смазывают маслом, чтобы готовая форма легко снялась, ложатся на спину и вдавливают затылок в чан с влажным гипсом. Потом слой гипса, толщиной с кулак, накладывается на лицо, так что голова оказывается заключенной в большой ком. После того, как масса затвердеет, места сращения надбивают – и вот вам полая форма для множества великолепных отливок.

– Но ведь непременно задохнешься, – сквозь слезы проговорила девушка.

Сатурнилус засмеялся:

– Разумеется, но, чтобы этого не случилось, в рот и ноздри вашему избраннику, перед тем как запечатать его в гипс, вставят специальные дыхательные соломинки, которые будут торчать над поверхностью гипса. – И чтобы лишить Беатрис последних сомнений, он громко крикнул в соседнюю комнату:

– Маэстро Иранак-Кассак, вы там надолго? И не причиняет ли это боль?

Мгновение царила полная тишина, потом откуда-то издали – из третьей или даже из четвертой комнаты – донесся глухой, как сквозь толстый платок, голос: