Правда о совах. Мадлен (ЛП)

Иззи мгновение молчит и говорит задумчиво:

– Знаешь, для этого есть другое слово.

– Для чего?

– Для того, что ты описала, – для собрания разрозненных элементов. Антология. Кстати, «Мабиногион» тоже антология.

Аниса не согласна:

– Сказка о Блодавет – это просто часть другой сказки, сама Блодавет не антология.

На губах Иззи появляется легкая улыбка, всегда наводящая Анису на мысль о том, что ее подруга думает о чем-то или ком-то другом, но отворяет для Анисы окошко в свой мир.

– Можешь воспринимать это так. Но есть еще одно слово для антологии, которое больше не используется. «Флорилегия». Знаешь, что это означает?

Аниса качает головой и удивленно моргает, когда Блодавет бочком поднимается по ее руке и мягко прислоняется к плечу. Иззи улыбается, на этот раз чуть сильнее, больше сама себе, и отвечает:

– Собрание цветов.

Совы летают бесшумнее других птиц.

Когда спустя три года отец воссоединился с семьей в Лондоне, он обнаружил, что Аниса выросла на несколько дюймов и стала немногословной. Мать настаивала на том, чтобы дочь общалась с ней по-арабски, вынуждая ее призывать все свои знания языка предков, из-за чего Аниса предпочла вообще молчать. Это работало ей на пользу в школе, где ее глаза, внешность и слух о ее темной силе приводили одноклассников в трепет. Но с отцом так не получилось – он держал ее в объятиях до тех пор, пока слова и слезы не хлынули из нее вперемешку со всхлипами.

В следующие годы стало лучше. Они переехали в другую часть города, и у Анисы появилась возможность завести друзей в новой школе, стать более открытой и разговорчивой. Иногда она говорила, что ее прошлые попытки пугать людей, убеждая их в том, что она наделена особыми силами, были всего лишь розыгрышем и что сама она в это никогда не верила.

При опорожнении кишечника совы избавляются от всего, что не могут переварить: от костей, меха, когтей, зубов и перьев.

– Уроки?

Аниса переводит взгляд с тетради на мать и качает головой:

– Нет, это валлийский.

– О. – Мать молчит, и Аниса видит, как та мысленно надевает перчатки, которыми берут птиц. – Зачем тебе валлийский?

Она пожимает плечами.

– Мне нравится.

Видя, что мать не удовлетворена ответом, Аниса добавляет:

– Мне нравятся эти сказки, и я хочу наконец прочитать их в подлиннике.

– У арабской литературы тоже богатые традиции... – нерешительно говорит мать.

Сила внутри Анисы взметнулась, как удар хлыста, заставая ее врасплох, и она до крови прикусывает изнутри губу, чтобы сдержать силу, сдержать.

– ...и хотя сама я мало что могу рассказать, но уверена, что бабушка или твои тети с удовольствием поведают тебе о...

Аниса хватает книги и выскакивает из комнаты, как будто от силы можно убежать. Она запирает дверь и впивается ногтями в руку, оставляя длинные болезненные царапины, ибо выпустить силу можно только через боль, ибо, если не причинить боль самой себе, обязательно пострадает кто-то другой.

Болезни сов трудно выявлять и диагностировать прежде, чем они зайдут опасно далеко.

Анису охватывает дурное предчувствие еще до того, как она видит пустой вольер, потому что Иззи расхаживает перед ним, как будто поджидая ее.

– Блодавет заболела, – говорит она, и Аниса ощущает тяжесть на душе. – Она уже несколько дней не ест. Прости, но сегодня ты не сможешь с ней повидаться...

– Что с ней? – Аниса отсчитывает назад дни до последней вспышки, на которую она подумала, но не сходится, тогда ничего подобного не было, но она держала в руках «Мабиногион»...

– Пока не знаем. Мне жаль, что ты потратила время на поездку... – Иззи запинается, а Аниса застывает, чувствуя, что растворяется в горе, в том дне год назад и в четырех сотнях миль отсюда.

Совы не создают брачных пар на всю жизнь, хотя порой смерть их разлучает.

Память как ловушка, стальная клетка, что падает на голову и отрезает от реальности. Когда накатывают воспоминания, она не может ничего поделать – снова и снова перед ней возникает лицо отца, ошеломленное, обиженное, как никогда, а ее собственные слова молотками стучат в голове: «Отлично, уезжай обратно и умри. Мне все равно, только не возвращайся».

Она снова чувствует, как сила выплескивается, в замешательстве одновременно стремясь связать и прогнать, рука еще хранит ощущение от дверной ручки, а Аниса уже выскакивает из квартиры и сбегает по лестнице прочь из здания, в ночную темноту. Эмоции бьют через край, она так распалена, что не в силах плакать, все мысли об отце − как он возвращается в страну, которую каждый день показывают в новостях, каждый день мозаика кадров со взрывами и телами погибших, каждый день только и говорят, что об этой стране.

Как же так, почему он не забрал ее с собой?

И неизбежно, как камень на сердце, она вспоминает, как позже в тот вечер видит отца в больнице, посеревшего, с закрытыми глазами, и чей-то голос из туманной дали говорит, что с ним случился инсульт и он умер.

– Аниса... А-ни-са!

Иззи берет в ладони ее руки, и когда Аниса приходит в себя, ей кажется, будто они с Иззи под водой, и она хочет вынырнуть вместе с ней − а если она ей навредит? − но она сбита с толку и вдруг понимает, что плачет, а Иззи держит ее руки и опускается вместе с ней на мокрую от дождя дорожку. Аниса чувствует под коленями гравий и сильнее давит на него, наказывая себя за этот случай, за силу, пытаясь донести до Иззи, пытаясь сказать, что она сожалеет, но из нее вырываются только отчаянные рыдания.

– Это я, – выдавливает она. – Я заставила ее заболеть, это моя вина. Я не хотела, но я творю ужасные вещи, стоит лишь чуть-чуть их пожелать, пожелать чего-то неправильного. Но я так больше не хочу, никогда не хотела, но каждый раз одно и то же, и теперь она умрет...

Иззи смотрит на нее, сжимает ее руки и говорит спокойным и ровным тоном:

– Ерунда.

– Это правда...

– Аниса... если это правда, то должно сработать и в обратном направлении. Ты можешь пожелать, чтобы случалось хорошее?

Она растерянно смотрит в теплые черные глаза Иззи и не может ответить на такой нелепый вопрос.

− Подумай о сове... что хорошего ты можешь ей пожелать?

– Я хочу... – Она закрывает глаза и прикусывает губу, чтобы боль подавила силу, но теперь сила ощущается иначе. Иззи сидя на дорожке держит ее за руки, смотрит в лицо, и Анисе кажется, будто она черпает что-то изнутри и отдает прямо в гравий и землю под ним, но остается пробужденным что-то еще, сияющее и глянцевое, как мокрая мостовая на солнце. – Хочу, чтобы Блодавет поправилась. Желаю ей хорошей жизни... стать такой, какой она сама захочет и делать что хочет. Хочу выучить валлийский. Хочу... – Лицо Иззи блестит от слез. – Хочу с тобой дружить. Хочу...

Она проглатывает их, все свои добрые пожелания о том, как сильно она скучает по отцу и как ей не хватает простых разговоров, на любом языке, с матерью, как она скучает по солнцу Райака, сухому пыльному воздуху, вечной жаре, овцам и козам, по бабушке, дядям, тетям и всем кузенам, и она собирает их всех в антологию. Собирает цветы своих пожеланий в своем горле, своем сердце, своем животе и надеется, что все они добрые.

Правда о совах…

Аниса с матерью стоит у входа в совиный центр. Ожидая выдачи билетов, они беспечно разглядывают прилавок с фруктовым мороженым. Они встречаются взглядами и обмениваются улыбками. Мать ищет карамельный рожок, но тут Анису жестом подзывает продавщица Рэчел.

– Аниса, это твоя мама? – шепчет Рэчел. Аниса на мгновение замирает, но кивает. Рэчел сияет. – Я так и подумала. У вас совершенно одинаковые улыбки.