Возвращение чувств. Машина (СИ)

Но почему-то ничего всё равно не видно. Хотя – нет. Видно. ВИДНО?!!!

Маленькая, узкая полоска тусклого света, что проходит у самого пола. У пола.

У пола! Она лежит на полу!

Она лежит на полу на спине. Лежит в тёмном помещении. Тёмном, сыром, вонючем и очень холодном помещении. Гнёт замкнутого пространства резко ощутим.

Она очень замёрзла, и всё её тело затекло от неподвижности.

Вот это да! Она всё же существует в комплекте с телом! Но сколько же она тут… ле– жит? И почему?

Да, ноги, наверное, совсем окоченели от холода пола, и оттока крови, поэтому и не слушаются и не ощущаются. Но она видит! И может двигаться… У неё есть тело!

И, что важней, она в каком-то конкретном, вполне материальном, месте! И она видит это. Ну, или чувствует…

А если попробовать встать, осмотреться?

Ох, с этим тяжелее. Руки слушаются, а вот ноги и спина действительно сильно занемели. И что-то ужасно жёсткое впивается в копчик. Плохо.

Ладно, попробуем хотя бы перевернуться на бок. Может, в другом положении будет получше, и приток крови вернёт подвижность ногам…

Это удалось, хотя и со скрипом занемевших суставов, и вернувшейся болью…

Вот, нахлынула та самая «полнота ощущений»! Резкая боль – в боку. Тупая – в голове и спине. Локоть упёрся во что-то острое, соскользнул. Вот блин. Или ругаться нельзя даже про себя?

Ну, тогда извините. Вырвалось… Ох, уж эти рефлексы…

Всё её тело свело от долгого, судя по всему, лежания на жёстком голом камне – да, пол под ней холодный, шероховатый, с острыми, неровными гранями, и отвратительным запахом нечистот и плесени. Липкий, омерзительно склизкий мокрый камень. Пол.

О, Господи! Началось… Что за боль! Это вместе с кровью заструилась по телу, по всей нижней половине, жизнь, со всеми своими проявлениями! О-о-о!..

Как хорошо, что она терпелива, и может, закусив губы, дождаться конца этой пытки. Холодный пот выступает на лбу. Силы терпеть без крика, кажется, больше нет… Ну уж дудки! Она вытерпит!.. Она и не такое…

Ну вот, боль и отступает. Да, стало намного легче. Вот, нормально. Ф-ф-у-у!..

Да, она вновь чувствует своё тело. ВСЁ своё тело. Оно при ней, и, вроде, здоровое.

Кажется. Пожалуй, теперь и правда, ничего не болит. Только холодно и жёстко.

Но что всё это значит? Интересный вопрос.

А есть ещё более интересный: Где она? На больницу это мало похоже. Разве что она в морге. А почему на полу? Скатилась? Тогда – откуда? Ух, сколько мыслей, вопросов, сразу побежало, зароилось в голове. Кстати, что это с ней? В смысле, с головой.

Что это за зуд, или чесотка? И странная тяжесть и скованность?

Поднеся руки к голове, она обнаружила там огромную копну волос. Пусть спутанных, грязных, липких, но несомненно – её! Это не парик… они не снимаются. Точно – её.

Сколько же минуло времени, что они так отросли?! Если судить по длине, прошло не меньше… года (?!), прежде, чем она… Ожила?

Она – ожила! Пожалуй, сомневаться не приходилось – она ожила!

Поудобней усевшись на полу, она снова и снова ощупывала себя, не зная, радоваться, или плакать: тело точно было при ней. С руками, шеей, грудью, талией, бёдрами… всем-всем!

И не было той страшной худобы, что в последние предсмертные дни особенно расстраивала её, и всех, кто сидел с ней в эти страшные дни, или приходил… попрощаться.

Нет, никакой худобы. Напротив, тело прекрасно – оно было стройно, упруго, и приятно отзывалось под ладонями, когда она придирчиво ощупывала себя всю.

Правда, эти приятные ощущения несколько искажались материей одежды, что оказалась на ней одета – какая-то довольно мягкая и ворсистая ткань… И само платье немыслимого фасона…

Фу, как глупо! Обтягивающий жёсткий лиф с глубоким вырезом, а пониже тонкой (Ага, тонкой! Её!) талии – сплошные пышные когда-то, а сейчас слипшиеся, и ломкие от затвердевшей грязи, складки длинной широкой юбки, полностью закрывавшей все ноги.

А туфли? Туфель она не ощущала. А если потрогать? И посмотреть?

Насколько удалось разглядеть в слабом, едва пробивающемся сквозь темноту мерцаю– щем луче, на ней всё же имелись – не туфли, а, скорее, тапочки. Мягкие тапочки, к тому же совсем изодранные, и протёртые на подошвах до дыр. Вот это да!

Что же, нельзя было что ли, дать ей к выздоровевшему телу нормальную одежду и обувь?..

Впрочем, не кощунствует ли она? Ей ли жаловаться?!

Ведь одежду и обувь ничего не стоит заменить, а вот тело…

Да, кстати, о теле. А её ли это тело вообще?! Ох. Ну и мысль!

Если тело… не её, это сразу объясняет и длину волос, и стройность талии, и непривычную упругость груди и бёдер. Но это слишком глубоко шокирующая мысль, чтобы постичь её сразу, в один приём!

С ужасающим чувством страшного (а может, и не такого страшного?!) сна, она провалилась в спасительную пучину обморока.

2

Она не знала, сколько была без сознания на этот раз, но скорее всего, недолго. Во всяком случае, ничего не занемело. И мысли сразу заработали, как надо.

Теперь она лежала на боку, и полоска света оказалась прямо перед лицом.

Что же это за свет, и откуда он? Почему она раньше над этим не задумывалась?

И, наконец, где она находится? Где люди? И что, в конце-концов, происходит?!

Много вопросов. Пришла пора поискать и ответы.

Ну, проще всего оказалось с полосой света. Она пробивалась из-под массивной двери из толстых, окованных железными полосами, некрашеных досок. Эта дверь неплотно прилегала к полу, и к косяку в тех местах, где были петли, и сквозь щели в палец толщиной просачивалось слабое мерцающее сияние. Оно то меркло, то становилось сильнее, словно его давало пламя, пламя, раздуваемое ветром. Света, в принципе, было достаточно, чтобы хоть как-то видеть себя и окружающую обстановку.

Ну что, заняться углублённым самоанализом, или всё же сначала осмотреть место, куда её… Хм. Начнём с задачи попроще, сказала она себе, кряхтя и потягиваясь.

Повторное ощупывание и осмотр тела подтвердили ощущение вполне здорового, и довольно молодого организма: ни морщин, ни жировых складок, ни ран или болячек. Объективно, пожалуй, этому телу было не больше тридцати-тридцати пяти лет. Удивляясь самой себе, она восприняла это довольно спокойно на этот раз, и попыталась встать.

С помощью стены это удалось. Хотя все члены и суставы несколько занемели от довольно продолжительного, судя по всему, неподвижного положения, болеть по-настоящему ничего не болело. Разве что, начинался лёгкий ревматизм от сырости.

Она стояла, опираясь рукой на неровную, шершавую, мокро-липкую поверхность камня.

Ощупав её получше, она поняла, что стена сложена из крупных, размером с приличную почтовую посылку, почти необтёсанных блоков, скреплённых чем-то вроде цемента, который местами выкрошился, образуя глубокие впадины, а местами оказался покрыт противной, белёсой и воняющей, плесенью.

Ничего выдающегося или интересного на поверхности стены она не нащупала. Брезгливо вытерла руку о подол, поморщилась. Цвет каменной кладки стен и пола определить в неверном свете было трудно, но она сразу решила, что он тёмно-серый. Камень таким и должен быть…

Кроме камня, плесени и грязи она обнаружила на стене кое-где и струйки воды, которая сочилась вниз бесшумно и непрерывно. На полу, блоки которого на вид ничем не отличались от стенных, местами стояли лужицы той же, неприятно пахнущей, и покрытой маслянистой плёнкой, радужными разводами поблёскивающей в мерцающем свете, воды.

Глаза уже неплохо приспособились к слабому и неверному освещению, и она рассмотрела, наконец, полностью комнату, в которой находилась.

Вытянутая каморка, размером примерно два на семь шагов, без единого окна, проёма, или выступа. Потолок находился на высоте более четырёх метров, но из чего он сделан, рассмотреть не удалось – всё терялось в темноте. В дальнем от двери углу темнел деревянный лежак, шириной с полметра, и почти на такой же высоте от пола. На нём неровным слоем лежала… прелая солома.