Глаз урагана

й бледненький? Что это с тобой, лапуля?»

Он нервно засмеялся.

– Сам еще не знаю…

– Кофе выпьешь?

– Некогда. Труба зовет… Устал, как собака, – неожиданно для самого себя пожаловался он.

– Понимаю. Я тоже с копыт валюсь. Пару часов осталось. Эх!.. – Она сладко потянулась, предоставляя Марку возможность полюбоваться тем, как взыграли спелые грудки под тонкой тканью клубной униформы. – Зато потом возьму неделю отпуска. Шеф обещал.

– Что будешь делать? («О чем я треплюсь? Разве это меня интересует хоть в малейшей степени?!»)

– Махну со своим парнем на лыжный курорт.

– Неплохо. Я его знаю?

Людочка хихикнула:

– Вряд ли. Мой новый. Денег куча и к тому же разведенный. Адвокат с собственной конторой.

– Импотент, наверное?

– Сама вначале так подумала. Представляешь – нет!

– Уникально. Где ж ты откопала это сокровище?

– В «Короне» подцепила. Вот увидишь – я отсюда свалю. Тоже хочу побыть богатенькой стервой. Никто меня здесь не ценит… – Она кокетливо потупила глазки, ожидая опровержений.

– Живут же люди! – сообщил Марк навесному потолку. – Осторожнее там, на курорте. Береги себя, куколка. Не поломай ножки!

– Еще бы! – воскликнула Людочка, переступая, как молодая кобылка. – Мой самый ценный товар…

Тут ввалился пожилой официант Ромочка и принялся пересказывать какую-то хохму, приключившуюся с пьяненьким клиентом. Официант был гомиком, и бабы его обожали. Ромочка смеялся, подвывая, Людочка округляла глаза и тоже вставляла «хи-хи» в нужных местах.

Марк не слушал. Он поймал себя на том, что тянет время. И ему это вовсе не казалось противоестественным. Он находился в таком положении, когда любое необдуманное действие может только навредить. Дернешься – и по неосторожности порвешь единственную нитку, на которой еще держится относительное благополучие. Надо довериться кому-то, кто знает больше. Но он отверг сомнительную «помощь» совсем недавно…

Ни к чему не обязывающий треп был неуклюжей, абсурдной попыткой зацепиться за старое, понятное и в общем-то удобное существование, убедиться в том, что все о'кей. Но чем дольше он тянул резину, тем с большей ясностью ощущал себя трусливым подонком, УЖЕ продавшим своего ребенка – лишь бы его, усталого папашу, оставили в покое. Реакция на уровне моллюска. Хотелось спрятаться внутри своей раковины и захлопнуть створки, однако нож нечистой совести безжалостно выковыривал его оттуда, и беззащитная мякоть болезненно соприкасалась с враждебной внешней средой.

– Ну, пора. Пошел, – сказал он, отдавая приказ самому себе.

– Ты еще здесь? – промурлыкал Ромочка, удивляясь. – Ну ты даешь, деточка! А мальчики уже начали…

Когда Марк пробирался через зал; группа играла «Снегопад» Маузона. Изрядно «подкисленный» вариант. От оригинала остался один скелет. В хорошие времена (закончившиеся кое для кого совсем недавно) Марк накручивал на этот костяк спирали шизоидных воплей саксофона. Музыка была предельно абстрактной и в то же время глубоко физиологической вещью. Марку приходилось слышать,