Слуга Божий

***

Я знал, что слуги Ракшилеля пытаются меня найти, но даже они не могли прорваться сквозь стражу, охраняющую Инквизицию. Но, в конце концов, пришло время, когда это я мог навестить мастера мясников. Я стоял перед дверью с бронзовым молоточком и думал о том, что с моего недавнего визита прошло так немного времени, а каким богатым было оно на события. Я постучал. Минуту внутри царила полная тишина, но, наконец, я услышал шарканье ног.

— Кто? — рявкнул голос из-за двери.

— Мордимер Маддердин, — сказал я.

— Меч Господа, парень! — вскричал кто-то. — Заходи скорей, хозяин ищет тебя по всему городу.

— И вот я здесь, — ответил я.

Вот только, когда открылись двери, я вошёл не один. Меня сопровождало четверо солдат в чёрных плащах, надетых поверх кольчуг, и с обитыми железом дубинками в руках. Слуга, который открыл нам двери, упал, оттолкнутый к стене, а его взгляд был полон ужаса. Так реагирует каждый, когда в его дом входит окружённый стражей инквизитор в служебной форме. На мне была чёрная пелерина, завязанная под шеей, и чёрный камзол с огромным, надломленным крестом, вышитым серебром. Некоторые утверждают, что не следует почитать символ, на котором страдал наш Господь, но они не помнят того, что именно Крестова мука дала Ему силы, дабы сломать перекладины и сойти к врагам с мечом и огнём в руках. Так и я с мечом в руке и огнём в сердце входил в дом богохульника и грешника.

Ракшилель был лишь в ночной рубашке, тапках с затейливо изогнутыми носами и ночном колпаке, конец которого свешивался у него через плечо. Он выглядел забавно, но я даже не улыбнулся.

— Ракшилель Дан? — спросил я. — Это вы Ракшилель Дан, мастер гильдии мясников?

— Ты мне за это заплатишь, Мордимер, — прошипел он сквозь стиснутые зубы, ибо был достаточно умён, чтобы всё понять.

— Вы арестованы именем Инквизиции, по приказу Его Преосвященства епископа Хез-хезрона, — сказал я. — Взять его, — приказал я солдатам.

— Мордимер! — крикнул он. — Поговорим, Мордимер, прошу тебя!

«Прошу тебя» — в его устах прозвучало интересно. Так интересно, что я показал рукой, чтобы он отошёл со мной в сторону. Мы вышли в сад, и Ракшилель трясся, как холодец. Я уважал его за то, что он не угрожал мне и не проклинал. Он понимал, что раз был арестован с согласия самого епископа, дело является более чем серьёзным.

— В чём меня обвиняют? — спросил он дрожащим голосом.

— Сам нам расскажешь, — ответил я с лёгкой улыбкой. — У нас будет много времени на беседы.

Оба мы прекрасно понимали, что в такой ситуации, как эта, от человека сбегают все сторонники, а враги поднимают голову. А Ракшилель врагов имел немало, и никто не подаст ему руку помощи. Не теперь.

— Десять тысяч, — сказал он.

— Нет, — я покрутил головой, — даже за сто. Знаешь почему?

Он смотрел на меня оглупевшим взглядом.

— Потому что тебе уже нечего купить, а мне нечего продать.

— Тогда почему мы разговариваем? — Всё-таки, в нём тлели ещё какие-то остатки надежды.

— Потому что я хотел знать, как высоко ты ценишь жизнь, и узнал, что всего в десять тысяч. Мир мало что потеряет с твоей смертью.

Я кивнул стражникам и подождал, пока двое из них заберут его, а потом приступил к обыску дома, при содействии тех двоих, что остались. Через час к нам присоединился нотариус и начал переписывать все ценные предметы, какие только находил. Что ж, я знал, что работа займёт его на много часов. Я за это время нашёл сейф Ракшилеля и открыл его без особого труда, ибо и этому умению меня учили. В сейфе высились стопки золотых монет, перевязанные шнурком векселя, облигации и расписки. Я внимательно их просмотрел и некоторые из них, выписанные на предъявителя, спрятал в карман мантии. Я знал, что могу снискать благодарность многих людей, отдавая им эти векселя. А благодарность в нашей профессии это важная вещь. Человек благодарный склонен к помощи и предоставлению информации. А жизнь наша, инквизиторов, в значительной мере зависит как раз от доступа к информации. Потом я отсчитал себе семьдесят пять крон, ибо столько мне был должен Ракшилель. Семьдесят пять крон и ни грошем больше. В конце концов, я не кладбищенская гиена[59],а дом этот был уже только гробом.

***

Следствие не затянулось надолго. Обвиняемые сотрудничали, а обвинение было настолько ясным, как редко когда бывает. Как я и обещал, Элю не пытали. Время до исполнения приговора она провела в одиночной камере, и когда ехала через город, в чёрном возке, была такой же красивой, как прежде. От епископа Хез-хезрона я получил официальное письмо с благодарностями и наградные, размер которых свидетельствовал о том, что в Хезе не только Ракшилель дрожал над каждым грошем.

Когда на рынке пылали костры, мы, инквизиторы, полукругом стояли у помоста. В чёрных мантиях и чёрных шляпах.

— Мне интересно, сколько ты на этом заработал, Мордимер, — тихонько сказал один из них, по имени Туффел. На губах была искренняя улыбка, но его глаза были как лёд, сковывающий дальний север. — Круппер, верно, немало заплатил за отстранение Ракшилеля от дел, а?

Круппер был главным конкурентом Ракшилеля на рынке мяса и теперь главным кандидатом на пост мастера гильдии мясников.

— Нет, — возразил я, не отводя взгляда. — Нет, — я повторил, и он первым отвернулся.

— Разве в языках пламени нет чего-то чарующего? — спросил он, вглядываясь в костёр. — Можно тебя пригласить на ужин, Мордимер?

— Почему нет? — ответствовал я. — Что может быть лучше стаканчика вина в кругу друзей?

Я смотрел на бьющие в небо языки пламени и столб серого дыма, вслушивался в крики пришедшей в восторг толпы и думал над вопросом Туффела. Да, я какое-то время рассматривал мысль о том, чтобы зажарить два жарких на одном огне[60].И Круппер заплатил бы с радостью, тем более, что он не был таким скупцом, как светлой памяти Ракшилель. Но, видите ли, в моей работе не деньги главное, а понимание того, что ты служишь Добру и Закону. Разве не так?

Багрянец и снег

Хоть были грехи ваши как багрянец, как снег побелеют.[61]

Исайя

Мы въехали на рынок городка о трёх конях. Размеренной поступью, морда к морде. По правую руку от меня был Смертух, чьё лицо заслонял глубокий капюшон. Отнюдь не из учёта слабых желудков ближних. Нет, неверно, дорогие мои! Смертух гордится своим лицом, да и я признаю, что от него иногда бывает польза, когда кто-нибудь на него посмотрит. Просто сейчас дьявольски дуло, и вдобавок начинался колючий, леденящий дождик. Как на сентябрь, было необыкновенно мерзко, и у наших лошадей все ноги и брюхо были заляпаны грязью. По левую руку, на могучем гнедко, ехали близнецы. Бывало, смеялись над тем, что один большой конь везёт двух маленьких человечков, но смех этот обычно замолкал, когда шутникам предоставлялся случай увидеть лицо Смертуха. Или когда они замечали небольшие арбалеты, которые близнецы всегда носили под широкими пелеринами. Вдобавок, заряженными, что вызывало некоторую нервозность в те моменты, когда они ехали за моей спиной, и их конь спотыкался. Из этих арбалетов вы бы не подстрелили рыцаря в латных доспехах с двухсот футов. Но с пятидесяти болт[62]пробивал толстую деревянную доску. И этого вполне хватало.

И так вот мы въехали поступью в этот забытый Богом и людьми городок — в надежде, что найдём относительно приличный постоялый двор. Близнецам ещё кое-чего хотелось, но в этом месте они могли обзавестись, самое большее, позорными болезнями или паршой. Для меня, прежде всего, важны были кони. Я испытываю глубокое уважение к созданиям, которые вынуждены таскать нас на хребтах, и считаю, что долгом каждого ездока является забота о верховой лошади. Когда мне было шестнадцать лет, я убил человека, который издевался над конём. Сейчас я не настолько скоропалительный, ибо с годами смягчился, но чувства всё-таки остались.

На этот раз нам не дано было поискать постоялый двор. Первое, что мы увидели, это толпа. Первое, что мы услышали, это крик. Первое, что мы почувствовали, это вонь просмолённых дров. На противоположной стороне рынка столпилась чернь, в центре которой я видел какую-то фигуру в белой рубахе. Все толкали её, плевали на неё, лупили кулаками. Неподалёку стояло трое солдат из городской стражи. Глефы[63]они прислонили к стене и, пошучивая, распивали пиво из кувшина. То, что они шутили, ясное дело, я не слышал, ибо шум был слишком громким, но я понял это по их смеющимся лицам. Хотя в этом случае следовало бы скорее сказать: смеющимся рылам. Все они напоминали хорошо откормленных свиней с тупыми мордами, а факт того, что на головах у них были кожаные шлемы, только усиливал это впечатление.