Родня

— А вот и олигарх пожаловал, что земельку твою оттяпал, — вздохнул Болеслав. — Помочь, али сама справишься?

— Сама, — буркнула старуха.

На углу Бестужевской и Замшина навстречу странной компании промчалась, завывая сиреной, скорая помощь.

— Чего понапрасну мыкаются? — проворчала Аида. — Лучше б на Ключевую завернули к старику-диабетику. Ни сегодня-завтра гангреной дело обернется…

— Не обернется, — подмигнул молодым спутникам Кондратич.

— У него вчера третий внук родился! — рассматривая сквозь хрусталь тонкую струйку песка, похвастался Родька. — Ему теперь не до болезней.

— И медсестра на участке сменилась, — зардевшись румянцем, добавила Люба. — Одинокая пожилая женщина; чистая, добросердечная. Навещает через день…

Редко кто видел ее улыбку. Но сейчас Аида не сдержалась — растянув тонкие губы, довольно прошептала:

— Ну и пущай бы возвращались на станцию — кофий допивать, покуда не остыл. Все одно уж поздно…

Часть вторая

— Третьего дня опять сатанинским отродьем окрестили, — выглянул из-под кресла-качалки Кондратич. Радикулитная спина изнывала, потому тяжелая ноша регулярно кочевала с горба на голову и обратно.

— Эвон как! — тюкая по земле длиннющим холщевым свертком, точно посохом, удивилась Аида. — Чего ж они в болячках-то сыскали сатанинского?

— Вот и я говорю: странный народец пошел! Изводят свою организму всякой гадостью и дурью до последнего пределу, а все мечтают здоровенькими, да во сне преставиться. Дивлюсь ихней глупости!..

— Не любят нас с тобой, Болеславушка, не любят… Опасаются, тайком с нами ворожат, — пожевала губами старуха, поворачивая непослушными пальцами вертушку на заросшей плющом дачной калитке. — Не ведают многого, оттого и боятся.

Переместив кресло на спину, тот с неохотою согласился:

— Правду сказываешь — не ведают…

— А ребятня-то в прошлое свиданьице нас нагрела! — внезапно оживилась Аида. — Не отыграться ли нам нынче, Кондратич?

— Отчего же?! Скуку развеять я завсегда согласный!..

И, приобняв Любушку с Родькой, она повела их по тропинке к деревянной, потемневшей от времени, но вовсе не кособокой избе…

— Дык… дык ведь не обучен, товарищ подполковник!..

— Знаю, потому и не приказываю делать ей… Как это сечение называют?.. В общем живот пороть! — рявкнула в ответ рация. — Скорая торчит в пробке на Площади Мужества. Помоги на месте с транспортом и обеспечь сопровождение до ближайшей больницы. Уяснил?

— Так точно…

— Поторопись!..

Милицейский капитан стоял там же — рядом с певуче скрипевшей и беспрестанно хлопавшей дверью нарядного магазинчика. Мимо сновали прохожие, покупатели, а он был не в силах оторвать горящего взгляда от миловидной молоденькой женщины. Не верилось и ей в божественность случайной встречи; в свалившееся, словно с небес чудо.

Он уж давно позабыл о сумасшедшей босой девице в сшитом из клочков невесомой материи платье, о намерении проверить ее документы с прописочкой; задержать, спровадить в отделение… Сейчас мужчина и сам был готов на любое сумасбродство, да вдруг зашипела эта чертова рация… Приказ требовал немедля отбыть на Бестужевскую — какая-то тетка вознамерилась рожать прямо в рейсовом автобусе.

Он виновато глянул на сразившую сердце прелестницу, сызнова одернул кителек, разгладил ладонью лацкан…

— Меня зовут Лиза, — пролепетала та, взволнованно зашелестев зеленым пакетом.

— Николай… — хрипло отвечал он, не ведая, как же расстаться, не порвав хрупкой нити мгновенно зародившейся обоюдной симпатии.

И, словно прочитав его мысли, она страстно заговорила:

— А возьмите меня с собой! Простите, но я… слышала ваш разговор с начальством. Я врач и смогу быть полезной!

Мальчуган устроился на покрытом гобеленом сундуке; поддернув короткие штанишки, принялся оглядываться и хлопать роскошными ресницами. Девушка присела рядом, оправила на коленках подол прозрачного платья. Старуха устало опустилась в качалку, заправила кальян, задымила. Пожилой мужчина смахнул широкой ладонью со стола годовалую пыль; пододвинул дубовый табурет; выудил откуда-то мешочек с лотошными принадлежностями.

— Мы с Аидой ставим на двух пропоиц, что повстречались мне давеча у Пискаревки, — торжественно объявил он перед игрой.

— Я на тетеньку из автобуса. Недельку не доходила, бедняжка — схватки начались, — молвил Родька и, не вдаваясь в подробности, поспешно пояснил: — Духота в общественном транспорте; тряска — дяденьки-начальники за дорогами совсем не смотрят. Вот она и того…

Любочка пожала плечиками:

— Тогда и я поставлю на последнюю пару. Николай с Елизаветой…

Игра началась. В мешке шерудил ладошкой и звонко выкрикивал цифири шустрый малец. Остальные сосредоточенно выискивали таковые на карточках толстого пожелтевшего картона; довольно цокая языками, накрывали монетками или же, вздыхая, украдкой косили на продвиженье к цели соседа…

— Барабанные палочки! — доложил Родька.

— Есть такие, — улыбнулся Кондратич.

Старушка тоже зашевелила бледной морщинистой рукой — клеточки на ее картах исправно исчезали едва ли не после каждого выкрика.

— Дед! — ставя на стол очередной бочонок, пискнул щекастый карапуз.

Мужчина хмыкнул:

— Квартирка.

Подперев подбородок ладошкой, Люба угрюмо промолчала — партия складывалась не в пользу молодого поколения.

— А у нас уж две фатерки, — между тем вторила Болеславу Аида, закрывая монеткой «девяносто». — И сколько ж деду лет?

— Шестьдесят шесть!

— Стало быть, конец игре. Наша таперича взяла, — откинулась она на спинку кресла и исчезла в густом облаке табачного дыма.

— Проигра-али, — разочарованно протянул Родька, бросая опустевший мешок на стол. — Конечно, хотелось спасти тех пропоиц, которых я и в глаза не видал. Но мне теперь так жалко ту тетеньку! И еще не родившегося малыша…

Он шмыгнул носом и растерянно посмотрел на девушку. Та сидела опустивши голову; взгляд отрешенно буравил длинную карточку с незакрытыми черными цифрами. Должно быть, и она сожалела о двух обреченных людях, едва успевших найти друг дуга…

Недовольный водила угрюмо молчал, но просьбу представителя власти выполнял исправно — серебристая «десятка» лихо лавировала в попутном потоке, частенько пересекала сплошные белые линии и мчала по встречной полосе так, что у пассажиров захватывало дух. Справа сидел сам представитель в мундире капитана, позади — успокаивала метавшуюся в схватках роженицу Елизавета. Пару раз машину пытались тормознуть постовые гаишники, да завидев знакомую форму, отмахивались жезлами: проезжай…

Головоломный слалом закончился неожиданно. Миновав Большой Сампсониевский, «десятка» неслась по Кантемировской; впереди показался мост через Неву; дорога стала свободнее.

«Господи!.. Никогда не доводилось так быстро ездить по городу. Кажется, вот-вот и звуковой барьер останется позади! Число Маха, мать его!.. Господи, еще немного — за мостом больница…» — успел подумать милицейский и внезапно заметил летевшую навстречу черную представительскую иномарку с синей мигалкой.

Хозяин авто пытался избежать столкновения — матерясь, ворочал рулем, тормозил…

Удар пришелся в левый борт. «Десятка» пошла юзом, дважды перевернулась, налетела днищем на хлипкое мостовое ограждение. Крепко приложившись головой о приборную панель, капитан увидал сквозь разбитое лобовое стекло мелкую рябь Невы и… пожалел, что не встретил Лизу хотя бы годком раньше.

— Нонсенс, — вылетело мудреное словцо из сизого тумана.

Трое гостей изумленно посмотрели на хозяйку дачи.

— Вот ты, к примеру, Родька, — подалась она чуть ближе к столу, — всем ли дозволяешь родиться на свет белый?

— Нет, Аида, — сгреб тот ручонкой в мешок бочонки со своих карт. — Коли не вижу в женщине хорошей матери и будущего для младенца — не прихожу; к другим иду. Хотя… иногда ошибаюсь.