Преисподняя. Адская бездна

Три года спустя

1

Под местом пересечения океанских желобов:

Филиппинского, Яванского и Палу

Он щелкнул пальцами. «Да будет свет». Вспыхнули осветительные патроны.

Из тьмы выступили лица съемочной группы. Люди моргали. Яркий свет резал глаза. Придавал лицам зеленоватый оттенок и голодный вид.

Вокруг материализовался город из камня.

Клеменс кивнул. Щелчок нумератора с «хлопушкой» прозвучал, словно выстрел. Надпись восковым карандашом: «ПРЕИСПОДНЯЯ, сцена 316, дубль 1. IMAX».

— Мертво, все мертво, — нараспев произнес он, а камера в это время показывала панораму города, похожего на скелет, твердый и пустой. Город был построен гораздо раньше Трои, еще до того, как впервые прозвучало слово «Египет». Стены потрескались от старости или разрушились под воздействием тектонических сил. Арки свисали подобно ребрам. Окна смотрели пустыми глазницами. Камера повернулась к рассказчику и замерла.

Клеменс посмотрел прямо в объектив. Пусть камера зафиксирует мешки под глазами, седую клочковатую бороду и сальные волосы, неровно зашитую рану на скуле. Никакого грима. Ничего не скрывать. Зрители должны видеть усталость и следы пятимесячного пребывания под землей, когда они ползли сквозь чрево планеты.

«Ради вас я истекал п отом и кровью, — подумал Клеменс. — Убивал ради вас. И ради моей доли в сборах».

Его голубые глаза вспыхнули.

— День сто сорок седьмой, в недрах земли, под одним из самых глубоких океанских желобов, — произнес он. — Мы достигли их города. Их Афин. Их Александрии. Их Манхэттена. Здесь был центр цивилизации.

Клеменс негромко покашлял. Вся съемочная группа мучилась кашлем — какой-то неопасный пещерный вирус. Еще одна болезнь в череде недомоганий, не пощадивших никого: сыпь от ядовитых лишайников, расстройство желудка от речной воды, затяжная лихорадка после нападения прозрачных муравьев, гниющие раны, головная боль из-за повышенного давления. Не говоря уже о герпесе и гонорее, свирепствовавших среди этого сборища похотливых мужчин и женщин.

Клеменс приблизился к высокому прозрачному натеку кальцита. Натеки сползали со стен подобно медленной, пластичной лавине медового цвета. Осветительный патрон, расположение которого было тщательно выбрано, подсвечивал камень сзади. Внутри, точно гигантское насекомое в куске янтаря, висел темный силуэт человека.

Клеменс перевел взгляд на камеру — на будущих зрителей, — словно приглашая к размышлениям.

— Какие новые чудеса мы тут увидим? — Он прижал фонарь к камню и заглянул внутрь. — Смотрите, смотрите моими глазами.

Потом медленно, дюйм за дюймом, стал перемещать луч фонаря. Постепенно темная фигура представала перед зрителем во всех своих жутких подробностях. Не человек, а некое первобытное существо. Символ регресса, каприз природы. Камера взяла крупный план.

Клеменс осветил бледные безволосые ноги, покрытые доисторическими татуировками. Луч фонаря остановился в паху существа. Гениталии были обернуты каким-то мешком с завязками из сыромятной кожи — нечто вроде фигового листа для этого уродливого Адама. Единственная одежда существа состояла из мешка, перевязанного кожаным шнурком, который обхватывал ягодицы. Кожа! — в мире, где не водились крупные животные… за исключением человека. Эти хейдлы все пускали в дело, даже человеческую кожу.

— Мы были их мечтой, — серьезным голосом произнес Клеменс в камеру. — А они — нашим кошмаром.

Клеменс передвинул луч выше. Существо выглядело одновременно изящным и свирепым. С крыльями как у купидона, оно не могло летать. Это даже не крылья, а зачатки крыльев, рудименты — почти смешные. Хотя какой уж тут смех. Тело существа покрывали раны и боевые шрамы, словно у обитающего на свалке пса.

Луч фонаря передвинулся выше и осветил жуткое лицо. Мутные розовые глаза — мертвые — уставились на Клеменса. Ему стало не по себе, хотя во время постановки кадра он уже все это видел. Существо, подобно сверчкам, мышам и всяким ползучим тварям, населявшим эти глубины, было альбиносом. Редкая белая растительность на лице. Ресницы и клочковатые усы выглядели почти изящными.

Тяжелые надбровные дуги выдавались вперед, как у обезьяны. Классический Homo erectus. Подпиленные зубы и изрезанные ножом мочки ушей, превратившиеся в бахрому. И главное украшение, из-за которого Клеменс выбрал его из множества тел, — пара бесформенных рогов. Потрясающие рога, фирменный знак Сатаны.

Рога представляли собой костяные наросты, что-то вроде раковой опухоли — как объяснили Клеменсу, весьма распространенной в подземном мире. Они росли прямо изо лба существа и идеально подходили к названию фильма. Каждая преисподняя нуждается в своем дьяволе.

И совершенно неважно, что он не тот дьявол, на поиски которого пустился Клеменс. Это вовсе не тело Сатаны, по слухам лежащее где-то в городе. И не имеет значения, что те, кого люди считали демонами, были их далекими предками или по меньшей мере дальними родственниками. С генеалогическим древом Клеменс разберется потом, в монтажной.

— Теперь хейдлы ушли, — произнес Клеменс в микрофон, прикрепленный к изодранной футболке. — Ушли навсегда, уничтоженные созданной человеком болезнью. Одни называют это геноцидом, другие — божественным промыслом. Я склоняюсь ко второму. Мы избавились от власти ужаса, который они навевали. Освободились от древней тирании. Ночь принадлежит нам, человечеству, и так будет всегда.

Клеменс отступил и поднял наполненный ужасом взгляд, словно Франкенштейн, пожираемый монстром, которого сам создал. Замерев, он сосчитал до пяти.

— Стоп!

Оператор, выглянувшая из-за треноги с камерой, подняла большие пальцы вверх. Звукорежиссер снял наушники и махнул рукой — все в порядке. Отличный дубль.

— Сделайте несколько снимков нашего друга крупным планом, — распорядился Клеменс. — Затем разбираем оборудование и пакуемся. Уходим. Наверх. День еще не закончен. — Дежурная шутка. Какой день в мире, где нет солнца? — Мы возвращаемся домой.

Домой! Все мгновенно вскочили.

Туннель, ведущий наружу, проходил где-то рядом. Через несколько недель они выберутся на поверхность. В миллионный раз Клеменс вытащил из водонепроницаемого футляра пачку бумажных листов и стал вглядываться в потрепанные карты.

Это были страницы из дневника монахини, одной из двоих выживших, которые выбрались отсюда три года назад. Именно за призраками той погибшей экспедиции охотился Клеменс в своем фильме. Одно из самых отважных путешествий в истории, сравнимое с экспедициями Марко Поло и Колумба, — переход длиною в шесть тысяч миль по системе туннелей, проходивших под дном Тихого океана. Но главная интрига заключалась в том, что состоявшая из ученых экспедиция неожиданно столкнулась с догматом веры. В глубинах бездны исследователи обнаружили дом Сатаны. Исторического Сатаны, человека — гоминида, если хотите, — который превратился в легенду. Предводителя племени.

Монахиня, этот синий чулок по имени Али фон Шаде, писала о встрече с ним. В то время город был обитаем — смертельная эпидемия еще не началась. В последний раз она видела Сатану в доспехах из зеленого нефрита. Три дня Клеменс прочесывал город в поисках тела или скелета, намереваясь показать его в кульминационных кадрах фильма — чтобы изумить, потрясти и в одном образе сплести воедино все сюжеты рассказанной истории. Клеменс действительно нашел нефритовые доспехи, только пустые. Брошенные, осиротевшие — ни единой косточки внутри. Несмотря на разочарование, он вдруг понял, что это ему даже нравится. Сатана оказался всего лишь пустой оболочкой.

Клеменс не раз обращался к фон Шаде с просьбой об интервью, но всегда получал вежливый отказ. «Я не хочу делиться подробностями той катастрофы». Как будто это ее личная история. Интеллектуальная собственность, находящаяся под священной защитой. Стерва.