Чертова погремушка (СИ)

А еще он однажды точно указал место в лесу, где убийцы зарыли труп молодой девушки. «Как вам это удалось?» — с подозрением посмотрел на дядю Пашу полицейский капитан. «Я экстрасенс», — скромно потупился дядя Паша. Правда, потом он все же объяснил, что встретил двоих мужчин в лесу, они сидели и курили рядом с разворошенной лесной подстилкой. Тогда ему и в голову не могло прийти, что они зарыли в этом месте труп, а когда девушку стали разыскивать, тогда и вспомнил. Капитан, похоже, поверил, а мы с Костей — нет.

Посовещавшись, мы с ним решили, что дядя Паша на самом деле видит то, что находится под землей. «Дядя Паша, а ты можешь найти клад?» — приставали мы к нему. «Клад? Конечно, могу, — усмехался в седые усы дядя Паша. — Только сначала мне нужно его зарыть. А потом снова найти».

Но через несколько лет он и правда нашел клад. Только не под землей, а в чулане своей коммуналки на Садовой. Замурованную в стене шкатулку с драгоценностями. Клад дядя Паша сдал и получил свои законные двадцать пять процентов — столько денег, что смог купить неплохую двухкомнатную квартиру в Купчино.

«Ну вот, а говорил, что не можешь!» — возмущенно вопили мы с Костей. Но дядя Паша только плечами пожимал. «Штукатурка осыпалась, — говорил он, привычно посмеиваясь в усы. — А кирпич под ней шатался»…

Дверь палаты открылась, вышел пожилой врач в белом халате поверх голубой хирургической пижамы. Лицо его было мрачным. Мы вскочили.

— Вы родственники Кольцова? — хмуро поинтересовался он. — В общем, скажу прямо, ребята, дело безнадежное. Мы сделали все, что могли, но… Шансов нет. Час, два — максимум. Травмы, несовместимые с жизнью.

— А к нему можно? — робко спросила я.

Врач подумал и кивнул.

— Хуже уже не будет, — сказал он, открывая перед нами дверь палаты. — Он в сознании… пока… Попрощайтесь.

Дядя Паша лежал на кровати с забинтованной головой. Лицо его было бледным до синевы. От капельницы к вене на руке тянулась прозрачная трубка. Тоненько попискивал кардиомонитор. Дядя Паша открыл глаза и попытался улыбнуться.

— Костик, Леночка, — прошептал он.

— Ну как же ты так, дядя Паша? — сказала я и взяла его за руку.

— Не знаю, — говорить дяде Паше было трудно, каждое слово давалось с усилием. — Шел через дорогу. И вдруг… увидел… подумал…

— Что увидел? — в один голос спросили мы с Костей, но дядя Паша не ответил.

— Послушайте меня, — он начал задыхаться, и я хотела позвать врача, но дядя Паша сжал мою руку. — Я умру. Я знаю. Не надо, я знаю, — он жестом остановил Костью, который попытался протестовать. — Завещание у меня в серванте. Дневник. Карта. Только…

Он замолчал, и мы с братом испуганно посмотрели друг на друга, но тут дядя Паша заговорил снова:

— Только… погремушку… нельзя…

Кардиомонитор запищал на одной длинной ноте. Нас оттолкнули в сторону, стали что-то делать. Звякнули ампулы. А потом медсестра подошла к кардиомонитору и отключила его. Заученным движением закрыла дяде Паше глаза.

— Завтра с утра приходите в морг, — сказала она. — Его там оформят, и вам выпишут справку. Сможете заняться похоронами.

— Ленка, ты хоть понимаешь, что мы с тобой остались совсем одни? — потерянным голосом спросил Костя, когда мы спускались по лестнице в морг.

Я села на ступеньку и наконец-то дала волю слезам.

Следующие два дня мы с Костей, высунув языки, бегали по городу. Ритуальное агентство, церковь, где дядю Пашу должны были отпевать, архивы, загсы — чтобы похоронить его на семейном участке, нужна была уйма справок и прочих документов, часть которых таинственно исчезла.

А еще пришлось встретиться с дознавателем. Она-то и рассказала нам, при каких странных обстоятельствах дядю Пашу сбила машина.

— Понимаете, — полная лейтенантша в дурно сидящей форме перекладывала из руки в руку голубой карандаш, а мы, как загипнотизированные, следили за ним, — свидетелей было много, никаких расхождений в показаниях нет. Ваш дядя переходил дорогу. На красный свет, между прочим. Машины были довольно далеко, и он вполне успел бы перейти. Но вдруг остановился. Водитель затормозил, но дорога скользкая… Его вины нет, он никаких правил не нарушил. Конечно, средство повышенной опасности, вы можете подать иск. И, скорее всего, его удовлетворят. Но у водителя двое детей, жена третьего ждет.

Костя покачал головой:

— Не будем мы никакой иск подавать.

— Скажите, — дознавательница наконец уронила карандаш под стол и с пыхтением нагнулась за ним. — Скажите, а у вас никаких предположений нет, что могло произойти? И вообще, что он делал в этом районе, он же на другом конце города живет?

— Мы о его знакомых ничего не знаем. Да и вообще общались редко, — пожал плечами Костя.

— Свидетели говорят, что он так резко остановился на дороге, словно увидел что-то перед собой.

— И правда, — припомнила я. — Мы в больнице его спросили, он сказал, что увидел. А вот что именно увидел — не сказал.

— Он не страдал галлюцинациями? Все-таки возраст уже…

— Насколько мы знаем, нет.

— Может, это был какой-то человек на той стороне дороги?

— Что гадать без толку? — вздохнула я. — Все равно ведь не узнаем.

Говорить о странных дядиных способностях я не собиралась. Да и какое отношение они могли иметь к этому несчастному случаю. Или могли? Может, дядя Паша увидел что-то под землей? Что-то настолько необыкновенное, что застыл от удивления на месте?

Я сказала об этом Косте, когда мы вышли из полиции и устроились в соседнем кафе перекусить.

— Ага, ад увидел и чертей со сковородками, — скептически хмыкнул Костя, сражаясь с жилистым эскалопом. — Какая теперь разница, что он там увидел? Мне другое гораздо интереснее. Что значит «дневник», «карта», «погремушка»? И что с этой самой «погремушкой» «нельзя» делать?

— После похорон поедем к нему и поищем этот самый дневник. Ну, не сразу после похорон, конечно, на следующий день. Может, он в дневнике написал что-то важное, что мы должны знать?

— Ленка, а вдруг он на карте отметил те самые клады? — эта мысль настолько поразила Костю, что он даже вилку отложил. — Помнишь, мы же все время подозревали, что он может под землей видеть?

— А я тебе о чем толкую битый час? — возмутилась я. — А ты — «черти со сковородками».

Но Костя меня не слушал. Размахивая руками, как ветряная мельница, он рассуждал, стоит ли сдавать клады государству или лучше зажать и продавать их содержимое по частям. Меня покоробило. Дядю Пашу еще не похоронили, а он тут уже наследством распоряжается. Я попыталась остановить брата, но он презрительно скривился:

— Какой же ты, Ленка, все-таки бываешь противной ханжой. «Ах, его тело еще не успело остыть, а ты…» — передразнил он меня.

Время от времени мне страшно хотелось отвесить братцу увесистую оплеуху. В детстве мы дрались, как два кота, царапались и кусались. «Как не стыдно? — огорчалась и возмущалась мама, растащив нас и расставив по углам. — Вы же брат и сестра, вы должны друг друга любить, а вы что делаете?» Нет, любить-то мы друг друга любили, но иногда он настолько бесил меня, что я с трудом удерживалась от рукоприкладства. Подозреваю, что и Костя тоже.

День похорон выдался серым и хмурым. С неба сыпалась мелкая жидкая грязь, то ли дождь, то ли снег. Ноги разъезжались на горбатом льду, поблескивающем из-под воды.

В морге меня ожидал неприятный сюрприз. Ко мне подошел санитар, которому я отдала дядину одежду для похорон. Глядя в пол, он рассказал, как надевал дяде Паше на шею крестик, но цепочка порвалась, и крестик упал в щель в полу. Достать не удалось. Порванную цепочку санитар отдал мне. Поскольку крестик дядин был даже не серебряный, а самый простой, то ли оловянный, то ли алюминиевый, заподозрить санитара в воровстве я не могла. И все равно расстроилась до слез.

После смерти родителей бабушка часто водила нас с Костей в церковь. Костя там откровенно скучал, а мне нравилось. Что касается дяди Паши, то он хоть и не позиционировал себя ревностным атеистом, но к религии был совершенно равнодушен. И все же я считала, что человека крещенного и против Бога активно не выступавшего, обязательно надо отпеть. А как отпевать без креста? Я с таким трудом нашла его в дядиной шкатулке среди старых часов и запонок. А теперь что? Купить в церкви и надеть там? Или просто положить крест в карман пиджака?