Ложки-плошки-финтифлюшки

Как-то раз, во мраке летней ночи, бабуля прошмыгнула на кухню и скормила «льву» целую упаковку болтов и гаек. Расчет был на то, что Лидци с утра пораньше дернет за рычаг — и костогрыз не выдержит. На рассвете, лежа в постели, бабуля стала прислушиваться: молодые зашевелились, пару раз зевнули; теперь оставалось только дождаться, когда лев заревет, подавится болтом, шайбой или винтиком и сдохнет, не переварив железо.

Томас уже спускался вниз из супружеской спальни.

Через полчаса раздался его голос:

— Тебе подарочек, бабуля. Мой лев говорит: кушайте сами.

Немного выждав, она приоткрыла дверь и увидела на пороге разложенные рядком болты и гайки.

На двенадцатый день затворничества бабуля сняла телефонную трубку:

— Алло, это ты, Том? Работаешь?

— Вы звоните мне в офис. Что-то случилось?

— Нет, это я так. — Она повесила трубку, на цыпочках прокралась по коридору и спустилась в гостиную.

Лидди не поверила своим глазам:

— Бабуля!

— Кто ж еще? Том здесь?

— Будто ты не знаешь — он на работе.

— Знаю, знаю! — Бабуля обвела комнату немигающим взором и причмокнула фарфоровой челюстью. — Только что ему звонила. Сколько ехать от его конторы до дому — минут десять, не меньше?

— Бывает, и за полчаса не добраться.

— Вот и ладно. — Вид у бабули был горестный. — Не могу больше маяться взаперти. Сойду-ка, думаю, вниз, с тобой посижу, воздухом подышу. — Она вытащила из-за ворота миниатюрные золотые часики. — А через десять минут надо уносить ноги. Потом еще разок звякну Тому, проверю, ушел он с работы или нет. Если не ушел, можно будет опять спуститься. — Она распахнула входную дверь и прокричала в свежий летний день: — Краппи! Ко мне, Крапик! Китти, киса, иди сюда, кис-кис-кис!

На крыльцо с лаем примчался белоснежный — причем без единой крапинки — пес Крапп, а за ним появилась раскормленная черная кошка, которая дождалась, когда бабуля опустится в кресло, и тут же впрыгнула к ней на колени.

— Ах вы, мои хорошие! — ворковала бабуля с закрытыми глазами, лаская своих питомцев и прислушиваясь, не запоет ли ее любимый кенар, чья золоченая клетка висела в нише столовой.

Тишина.

Бабуля встала и заглянула в столовую. В считанные мгновения она поняла, что произошло.

Клетка была пуста.

— Кенни пропал! — вскричала бабуля, переворачивая клетку вверх дном. — Пропал!

Клетка упала на пол; тут подоспела Лидди.

— То-то я думаю: тихо у нас, с чего бы это? Видно, по рассеянности не заперла дверцу…

— Не заперла дверцу? Ох, беда… Погоди-ка…

Бабуля зажмурилась и ощупью вернулась в кухню. Наткнувшись пальцами на холодную раковину, она открыла глаза и заглянула в сточное отверстие.

Сияющий «мусорганик» молча скалил железную пасть. У края раковины лежало крошечное желтое перышко.

Бабуля включила воду.

«Мусорганик» зачавкал и сделал глоток.

Бабуля медленно зажала рот сухими ладонями.

У нее в спальне было тихо, как в омуте; она затаилась, словно робкая лесная зверушка, которая боится выйти из спасительной тени, чтобы не угодить в лапы жестокому хищнику. С исчезновением певчего кенара Кенни ее страхи сменились неодолимым ужасом. Лидди едва оттащила бабулю от раковины, когда над прожорливым мусороедом уже был занесен молоток. Потом внучка сама препроводила ее наверх и положила ей на пылающий лоб пузырь со льдом.

— Он убил кенара Кенни! Убил бедняжку Кенни! — причитала бабуля, не сдерживая рыданий.

Мало-помалу озноб прошел, и к ней вернулась прежняя решимость. Выставив Лидди за дверь, она ощутила в душе холодную ярость, к которой примешивался суеверный страх: подумать только — Том даже перед этим не остановился!

Нет, больше она не распахнет дверь, даже не примет поднос с ужином. Во время обеда ей швырнули тарелки на придвинутый к порогу стул, и она, накинув на дверь цепочку, кое-как поела: ее костлявая рука, словно запасливая птичка, выскакивала из щели, хватала кусочки мяса с кукурузой, уносила к себе и возвращалась за новой порцией.

— Благодарствую! — Дверь захлопнулась, и юркая птичка исчезла.

— Кенар Кенни, видно, улетел, бабуля. — Это Лидди звонила из аптеки. Иными способами установить контакт не удавалось.

— Спокойной ночи! — отрезала бабуля и повесила трубку.

На другой день она снова позвонила Томасу.

— Ты на работе, Том?

— А где же еще?

Бабуля засеменила по лестнице.

— Крапик, Краппи, ко мне! Китти, кис-кис-кис!

Ни собака, ни кошка на зов не явились.

Она выждала, держась за дверной косяк, а потом покричала Лидди. Та пришла.

— Лидди, — чуть слышно выдавила бабуля, не глядя на внучку. — Сходи-ка, загляни в «мусорганик». Подними стальную заглушку. Скажи, что ты там видишь.

Шаги Лидди замерли. В воздухе повисло безмолвие.

— Ну, что там? — в страхе и смятении закричала бабуля.

Лидди отозвалась не сразу.

— Клок белой шерсти…

— Что еще?

— Еще… клок черной шерсти.

— Молчи. Больше ни слова. Принеси мне таблетку аспирина.

Лидди послушалась.

— Бабуля, пора вам с Томом прекратить эти глупости. Поиграли — и будет. Я ему сегодня мозги вправлю. Это уже не смешно. Мне думалось, если тебя не тревожить, ты перестанешь бредить каким-то львом. Но прошла целая неделя…

Бабуля не дослушала:

— По-твоему, мы еще увидим Краппа и Китти?

— Оголодают — и прибегут как миленькие, — ответила Лидди. — Ну, Том… Надо же было додуматься — клочки шерсти в «мусорганик» подбросить. Больше я такого не допущу.

— Не допустишь, Лидди? — Бабуля, как сомнамбула, плыла наверх. — Правда не допустишь?

Всю ночь напролет она строила планы. Дело зашло слишком далеко. Собака и кошка так и не вернулись, а Лидци только похохатывала и твердила, что еще рано. Бабуля согласно кивала. И она, и внучкин муж дошли до крайности. Может, разбить этого железного оглоеда? Но на его место молодые тотчас поставят такого же, а ее саму сообща отправят в психушку, если она не прекратит бредить. Нет, надо торопить события, надо брать дело в свои руки, надо играть на своем поле, по своим правилам. С чего же начать? Перво-наперво придется хитростью спровадить внучку. Чтобы наконец-то остаться с Томасом наедине. Сколько можно терпеть его ухмылки, прятаться за семью замками, есть всухомятку, ящерицей выскальзывать за дверь? Хватит. Она втянула носом полночную прохладу.

— Завтра, — решила она, — сам бог велел устроить пикник.

— Бабуля! — позвала Лидди сквозь замочную скважину. — Мы уезжаем. Ты не надумала к нам присоединиться?

— Нет, дитя мое. Хорошего вам отдыха. Денек-то какой солнечный!

Погожее субботнее утро. В ранний час бабуля позвонила вниз и надоумила молодых отправиться в лес, захватив побольше сэндвичей с ветчиной и маринованными огурчиками. Том с готовностью согласился. Пикник! Что может быть лучше! Смеясь, он потирал руки.

— Счастливо оставаться, бабуля!

Затрещали плетеные корзины с провизией, хлопнула входная дверь — и автомобиль с рокотом покатил навстречу солнечному свету.

— Пора. — Бабуля вошла в гостиную. — Теперь дело за небольшим. Как пить дать, сейчас вернется. По голосу было ясно: слишком уж он радовался этой вылазке! Скоро будет тут — крадучись проскользнет в дверь.

Она схватила жесткий соломенный веник и прошлась по всем комнатам. Ей чудилось, будто прутья выметают обломки негнущейся единицы, очищая комнаты от Томаса Бартона. Крошки табака, аккуратно сложенные газеты, которые он читал по утрам за чашкой бразильского кофе, шерстинки из его безупречного твидового костюма, скрепки, прихваченные с работы, — все долой, все за порог! Можно было подумать, ей поручено подготовить сцену, чтобы расставить декорации. Немного повозившись, она подняла зеленые шторы, впустила в дом лето, и комната заиграла яркими красками. Однако здесь царила невыносимая тоска: на кухне больше не крутился пес, который прежде стучал когтями по половицам, словно по клавишам пишущей машинки; из комнаты в комнату не шествовала пушистая кошка, мягко ступая по коврам с розами; в золоченой клетке не хлопотала невольница-канарейка. Безмолвие нарушал только горячечный шорох — это дряхлое тело бабули подтачивала старость. Посреди кухни у нее из рук выпал кувшинчик с маслом.