Как сэр Доминик продал душу дьяволу

— И леса вековые, дремучие, — продолжал я. — Таких красивых я нигде в Ирландии не видал.

— Э, ваша честь, разве это леса? Когда мой отец в лакеях ходил, все окрестные горы были покрыты лесами. Самым большим был лес Мерроу-Вуд. Дубы в три обхвата, загляденье! Таких дубов нынче ни одного не осталось, все вырубили под корень. Вы, ваша честь, откуда прибыли — из Лимерика?

— Нет, из Киллалоу.

— Тогда вы, верно, проезжали то угодье, где был лес Мерроу-Вуд. Помните, сразу за Лиснавуррой в миле вверх по горе крутой утес вздымается? Вот там, неподалеку, и стоял лес Мерроу-Вуд, там-то сэр Доминик и повстречался с дьяволом, сохрани нас Господь, и не довела та встреча до добра ни его, ни весь род.

Занятная история, да еще рассказанная в столь пленительном месте, разожгла мое воображение. Мне без труда удалось вызвать нового знакомого на разговор, и вскоре маленький горбун, усевшись на прежнее место в нише заделанного окна, начал свою повесть.

— Когда сэр Доминик унаследовал это поместье, дела в нем шли на лад. Какие пиры задавались! С музыкой. Для каждого окрестного волынщика находилась крыша над головой, любого гостя приютить были рады. Вино лилось рекой, причем самое лучшее, сидра и пива — море разливанное, хоть корабли вплавь пускай, свечей горело столько, что целый город спалить можно. Вот было веселье для парней вроде меня да девчат молоденьких! Тянулись эти пиры чуть ли не все лето, пока земля от дождей не раскисала. А потом приближалась ярмарка в Оллиболли Киллудин, и волей-неволей приходилось к делу возвращаться да за скотиной ухаживать.

Но сэру Доминику и этого было мало. Нет такого способа спустить деньги, какого он не испробовал, — и пил, и в кости играл, и на скачках, и в карты. Вскоре сэр Доминик разорился, поместье пришлось заложить. На людях он делал хорошую мину, сколько мог: продал собак, лошадей, заявил всем, что едет во Францию. И верно, вскоре барин надолго исчез, и года два или три о нем ничего не было слышно. Вдруг однажды ночью, нежданно-негаданно, раздался громкий стук в кухонное окно. Был одиннадцатый час вечера, и дворецкий Коннор Хэнлон, мой дед, сидел в одиночестве, грея у камина старые кости. Пронизывающий восточный ветер, дувший с гор, шелестел в верхушках деревьев и уныло завывал вон в той каминной трубе.

(Рассказчик бросил взгляд на близлежащую трубу.)

Спрашивая себя, не послышалось ли ему, дед встал со стула и увидел за окном лицо хозяина.

Дед мой давно не получал вестей от сэра Доминика и потому рад был видеть господина целым и невредимым. Однако к радости примешивалось и сожаление. Цветущее поместье было далеко не тем, что прежде; за домом присматривали лишь он сам да старый Джагги Бродрик, да еще конюх. Жаль было смотреть на хозяина, возвращавшегося в столь разоренную обитель.

Сэр Доминик пожал Кону руку и сказал:

— Мне нужно сказать тебе два слова. Я оставил моего коня, Дика, в стойле; может быть, он понадобится мне еще до зари, а может, никогда не понадобится.

С этими словами он вошел в кухню, пододвинул табурет и, сел у огня.

— Сядь передо мной, Коннор, и послушай мой рассказ. Скажи, не бойся, все, что думаешь.

Сэр Доминик неотрывно глядел в огонь, вытянув к теплу руки. Ясно было, что он очень устал.

— А чего мне бояться, мастер Доминик? — ответил мой дед. — Вы хозяин хороший, как и ваш отец, упокой, Господи, его душу, хоть и сорвиголова был, как и все Сарсфилды из Данорана, не в пример вам.

— Со мной все кончено, Кон.

— Типун вам на язык! — воскликнул дворецкий.

— Поздно молиться за меня, — ответил сэр Доминик. — Я потратил все до последней гинеи; очередь за поместьем. Придется его продать. Зачем я приехал, сам не знаю. Бросить последний взгляд вокруг и исчезнуть во тьме.

Сэр Доминик наказал деду в случае его смерти передать дубовую шкатулку, что хранится в чулане возле его комнаты, кузине Пэт Сарсфиду из Дублина, а шпагу и пистолеты отослать деду, что живет в Огриме, и еще много таких мелочей.

И сказал он:

— Говорят, Кон, если дьявол ночью даст тебе денег, то наутро в кошельке найдешь лишь гальку, шелуху да ореховые скорлупки. Будь я уверен, что он играет по-честному, я бы с ним нынче поторговался.

— Упаси вас Боже! — испуганно воскликнул дед и перекрестился.

— А еще говорят, по стране бродят вербовщики, что набирают солдат для французского короля. Если я наткнусь на одного из них, отказываться не стану. Давно ли мы с капитаном Уоллером дрались на дуэли в Ньюкасле?

— Шесть лет тому, мастер Доминик. Вы ему с первого выстрела бедро перебили.

— Верно, Кон, — сказал сэр Доминик. — Лучше бы он вместо того прострелил мне сердце. У тебя есть виски?

Дед открыл буфет. Хозяин плеснул в чашу немного виски и осушил одним глотком.

— Пойду взгляну на лошадей. — Сэр Доминик встал и накинул плащ. Глаза его горели безумным огнем. Ясно было, что он замыслил недоброе.

— Погодите, я сам сбегаю в конюшню и присмотрю за лошадьми, — предложил дед.

- Я не в конюшню иду, — ответил сэр Доминик. — Ладно уж, скажу, раз ты сам догадался. Пойду в охотничий заповедник. Если вернусь, через час мы с тобой увидимся. Не вздумай идти за мной следом, не то пристрелю, и на том наша дружба кончится.

Он пошел по этому самому коридору, повернул ключ в боковой двери и вышел. Ночь была лунная, холодный ветер пронизывал до костей. Дед посмотрел, как он направляется к ограде заповедника, и с тяжелым сердцем запер дверь.

Добравшись до самой глуши дремучего леса, сэр Доминик остановился и задумался о том, что делать дальше, потому что выбежал из дома, не придя ни к какому определенному решению. Виски лишь придало ему храбрости, но отнюдь не освежило голову.

Несчастный не чувствовал ледяного дыхания ветра, не боялся смерти, не думал ни о чем, кроме одного: он покрыл позором свой старинный род.

И вот что решил сэр Доминик: если по дороге не придет в голову ничего лучшего, добраться до леса Мерроу-Вуд и повеситься на шелковом галстуке на первом же дубовом суку.

Ночь стояла лунная, ясная, лишь изредка луну застилали легкие облачка. Светло было, почти как днем.

Ноги несли сэра Доминика прямо в лес Мерроу-Вуд. Ему казалось, что каждый шаг стал длиннее раза в три. Не успел он и глазом моргнуть, как очутился в дремучей чащобе, среди вековых дубов. Корни извивались под ногами, как змеи, могучие ветви переплетались над головой, точно балки порушенной крыши. Луна отбрасывала на землю причудливые тени, черные, как мой башмак.

К этому времени сэр Доминик немного протрезвел и замедлил шаг. Ему подумалось, не лучше ли будет записаться в армию французского короля — может, что-то путное из этого и выйдет.

Он хорошо знал, что жизнь отдать легко, а получить ее обратно — куда труднее.

Едва он отказался от намерения покончить с собой, как вдруг услышал на сухой земле под деревьями резкий цокот подкованных каблуков. Откуда ни возьмись перед ним вырос щеголеватый джентльмен.

Был он красив и молод, как и сам сэр Доминик, носил треугольную шляпу с золотым галуном, точно на генеральской шинели, и шитый золотом мундир французского офицера.

Незнакомец остановился прямо перед сэром Домиником. Тот тоже встал.

Джентльмены сняли шляпы и раскланялись. Незнакомец произнес:

— Сэр, я набираю войско для моего сюзерена. Вот увидите, назавтра мое золото не превратится ни в гальку, ни в скорлупу.

С этими словами он вытащил большой кошель с золотом. Едва взглянув на незнакомца, сэр Доминик понял, кто он такой. Волосы у него встали дыбом.

— Не бойтесь, — продолжал тот. — Деньги вас не обожгут. Посмотрите-ка: вправду ли там золото? Если оно вам по нраву, то я готов заключить с вами договор. Сегодня последний день февраля, — продолжал щеголь. — Я буду служить вам семь лет, а по окончании этого срока вы поступаете в услужение ко мне. Я приду за вами тотчас же по истечении семи лет, как только часы пробьют полночь и наступит первая минута месяца марта. А может, не приду совсем. Вы отправитесь со мной первого марта и ни днем позже. Увидите, хозяин я добрый, да и слуга неплохой. Я повелеваю миром; мне подвластны все радости и слава земная. Договор начинается с этой минуты и истекает ровно в полночь по истечении семи лет, в таком-то году, — он назвал точную дату, но я ее позабыл. — Если вы колеблетесь, даю вам на размышление восемь месяцев и двадцать восемь дней, затем встретите меня на этом самом месте и подпишете договор. Но до тех пор я не много смогу для вас сделать. А ежели передумаете, то все, что вы получите в эти месяцы, исчезнет бесследно, и вы окажетесь с тем же, что сейчас, то есть с пустыми карманами, готовый повеситься на первом же суку.