G.O.G.R. (СИ)

- Выпусти меня! – потребовала Эммочка и начала ломиться в закрытую дверцу.

- Сейчаз-з-з-з! – саркастически протянул Генрих Артерран. – Только, извините, поглажу шнурки.

- Я выцарапаю тебе глаза, Гейнц! – пригрозила Эммочка. – Давай, стопори свой пепелац!

- Ну, да, это чисто по-девчачьи! – хихикнул Генрих Артерран, даже и не думая «стопорить пепелац». – И не называй меня «Гейнц», меня это раздражает!

- Хорошо, Гейнц, – язвительно скривилась Эммочка. – И что тебе не нравится? Ты ведь даже не американец!

- Так, спать! – рассердился Генрих Артерран, и Эммочка обмякла и повисла на спинке сиденья.

Впереди расстилалась необъятная тёмная степь, и посреди неё чернел высокий Чёртов курган. А автомобиль-вездеход о шести колёсах, который полковник Девятко назвал «панцер-хетцер» свернул с дороги прямо в траву и растворился в ночи.

Солдаты возвратились из рейда по редкому лесочку с пустыми руками: бандиты из «чёртовой банды» словно испарились. Недобежкин негодовал: бандитов упустили, Маргарита Садальская сбежала прямо из наручников, а загипнотизированный Ежонковым Девятко на все вопросы отвечает только:

- Бе-е-е-е! – даже «Ме» не говорит.

Единственный пойманный преступник сидел на самом заднем сиденье «Газели» под неусыпным надзором Сидорова, вяло шевелил закованными руками и громко свистел некий мотив. Разозлённый невменяемым бараньим блеянием полковника Девятко и этим вот идиотским свистом, Недобежкин решил вернуться назад, в двадцать первую часть – там хоть электричество есть!

В окнах новой комендатуры, что построили около заколоченной, ярко горел свет. В кабинете полковника Девятко было людно: Недобежкин сидел за столом полковника, Пётр Иванович устроился в одном из кресел для посетителей, пойманный «чертёнок» примостился на диване, охраняемый орлиным оком Сидорова, а Ежонков колдовал над самим Девятко. Кроме того – в углу кабинета на полу сидел на корточках капитан Сёмкин и с аппетитом голодного медведя догрызал свою несчастную фуражку. Его так и не смогли привести в чувство – вся надежда была на Ежонкова. У Ежонкова был достаточно необычный метод допроса, который он сам назвал «синхрос». Суть этого «синхроса» заключалась в том, что Ежонков садился напротив своего «подопытного» и повторял с ним в унисон то, что он говорит, дожидаясь, пока подопытный выбьется из «дуэта» и скажет что-то ещё. То есть сейчас Девятко блеял, как баран, а Ежонков блеял вместе с ним. Однако Девятко даже и не думал «выходить из дуэта» – он блеял и блеял до тех пор, пока раздосадованный неудачей Ежонков не испустил слово «Чёрт».

- Так, закупорили, – сделал вывод Недобежкин, глядя на бодающегося Девятко. – Ежонков, пуши этого, «лягушонка»! – он кивнул в сторону пойманного Серёгиным преступника.

Девятко был отсажен на диван, а его место занял белобрысый «чертёнок». Хотя Сидоров и удалил наручники, «чертёнок» всё держал руки за спиной и, не умолкая, свистел.

- Он «Катюшу» свистит! – пискнул Девятко, вмешавшись в процесс «синхроса» Ежонкова.

- Вы уже насвистели! – проявил ехидство Ежонков, прервав сеанс. – Фуражку уже показывать нельзя!

Девятко обиженно фыркнул, чтобы его не позорили, и отвернулся. А Ежонков испустил смешок победителя и усыпил «чертёнка» с помощью своей гайки. Кажется, он перестарался, потому что белобрысый «чертёнок» уснул так, что свалился под стул.

- Ты что наделал? – буркнул Недобежкин. – Давай, разбуркивай! Допрашивать нужно, а он у тебя тут отдыхает!

- Васёк, будь проще! – огрызнулся Ежонков и щелчком пальцами разбудил «верхнелягушинского чертёнка», а потом усадил обратно на стул.

«Чертёнок» падал ещё раз пять, и только на шестой раз – прошло часа полтора – Ежонков смог ввести его в «правильный» транс. «Чертёнок» замер на стуле и уставился на Ежонкова невидящими голубыми глазищами.

- Процитируйте… э-э-э… – Ежонков схватил себя за подбородок, раздумывая над тем, что мог бы учить в школе житель деревеньки Верхние Лягуши. – Любой стишок за первый класс!

«Чертёнок» раскрыл рот и чистенько, без запиночки рассказал миленький стишок на украинском языке:

«Очеретяна хатинка

Біля річечки була.

І жила у ній родинка –

Не велика, не мала:

Жабка-дід і жабка-бабка,

Тато-жабка, мама-жабка

І маленьке жабеня –

Маленятко, маленя»

- Ну, какой ритор! – проворчал Недобежкин, искоса поглядывая на «чертёнка», который принялся рассказывать все детские стишки, которые знал. – Хоть на конкурс чтецов выставляй!

- Стоп! – отрубил Ежонков «поэтический концерт» «чертёнка». – Скажите, как вас зовут?

И тут у «чертёнка» закрылся разум и открылась проклятая «звериная порча». Изо рта бедняги вылетало нелепое, бессмысленное и смешное лягушачье кваканье. А сам он лягался ногами, словно лягушка, которую держат рукой и не дают прыгать. Ежонков решил применить свой «синхрос» – он уселся напротив «чертёнка» и заквакал вместе с ним.

- «Жабка-дід і жабка-бабка»! – прокомментировал Недобежкин их поведение.

Сидоров боролся с приступами дичайшего хохота, которые то и дело наваливались и уничтожали его милицейскую серьёзность, а Пётр Иванович взирал на двух «квакушек» достаточно грустными глазами и думал, что «синхрос» Ежонкова бессилен против колдовства «верхнелягушинского чёрта».

- Ква! Ква! Ква!

- Хватит! – у Недобежкина уже голова заболела – до такой степени устал он находиться в зверинце.

- А как же синхрос? – проныл оторванный от бесполезной работы Ежонков.

- Давай, капитана спасай! – буркнул Недобежкин. – И поспим хоть два часика, а то голова уже вот такая! – он приставил к своей голове обе руки, изображая, до какой степени она у него распухла.

Ежонков согласился с Недобежкиным, потому что не мог поступить иначе и, столкнув квакающего «чертёнка» со стула обратно к Сидорову, отправился выцарапывать из угла грызуна-Сёмкина. Сёмкин никак не хотел покидать угол и расставаться со своей полусъеденной фуражкой, от которой уже остался один козырёк. Когда Ежонкову наконец-то удалось укрепить беспрестанно грызущего капитана на стуле, тот вдруг перестал жевать, уронил искусанный козырёк на пол и задал такой вопрос:

- Когда завтрак?

- А вы не наелись? – осведомился Ежонков, наводя на подопытного гайку-маятник.

- Никак нет! – абсолютно серьёзно, как настоящий солдат, отчеканил Сёмкин.

- Вы спите, спите, спите… – повторял Ежонков до тех пор, пока Сёмкин не прекратил озираться и лепетать про завтрак. Какой ему завтрак, когда он умял целиком фуражку и обогатился калориями на весь следующий день?

- Каким образом арестованная выбралась из машины? – вопросил Ежонков, убедившись в том, что Сёмкин готов к откровениям.

Сёмкин дёрнулся, подвигал челюстями, как грызущий суслик, а потом – схватил в кулак болтающийся у своего носа галстук Ежонкова и отправил его в рот.

- Выплюнь! – перепугался Ежонков, отбирая галстук.

Однако «подопытный» Сёмкин вцепился в него мёртвой хваткой, и поэтому Ежонкову ничего больше не оставалось, как отдать галстук на съедение «людоеду». При виде доедающего чужой полосатый галстук капитана Сёмкина захохотали все – даже помрачневший Недобежкин, «попорченный» Девятко и арестованный белобрысый «чертёнок».

- Какой он, однако, прожорливый, – заметил Пётр Иванович, с трудом подавляя несолидное хихиканье.

- Ежонков, а ну закругляй эту комедию! – Недобежкин опять помрачнел и даже стиснул увесистые кулаки. – Давай, превращай этого пожирателя в человека, иначе я тебе в лоб засвечу!

- Ну, что я могу сделать?! – воскликнул Ежонков, всплеснув ручками и топнув ножкой. – Он у меня галстук сожрал, и что я могу сделать?!

- Ты у нас Кашпировский – ты и делай! – буркнул Недобежкин. – Только быстрее, а то я сейчас сам тут закукарекаю, от «полного счастья»!

Ежонков совершал некие пассы над «зачарованным» Сёмкиным, а вот Пётр Иванович в это время измыслил новую догадку: если Маргариту Садальскую забрал «верхнелягушинский чёрт» – а кто ещё наводит «звериную порчу»? – то он обязательно потащил её на «Наташеньку», где стоит его «панцер-хетцер». Надо бы предложить Недобежкину снова слазить туда – только не гнаться за тем, кто подвернётся под руку – он, кажется, отвлекает на себя внимание – а обойти вездеход и проникнуть туда, в самую суть.