Бледный всадник, Черный Валет

й угрозе. Комок застрял у Артемия в горле.

Муза ткнула в него своей указательной сосиской и торжествующе заявила:

– Вон тот гаденыш! Восьмой день скрывается.

– Ну так вычисти его, – небрежно бросил Начальник, теряя интерес к происходящему.

…Как ни странно, для Упадочного, привыкшего мыслить глобально, его покосившийся и подгнивший мирок рухнул именно в тот момент, когда он увидел в глазках бывшей подруги блеск тупого свинячьего удовлетворения.

Все остальное было только логичным завершением пройденного пути, безысходным тупиком, результатом изначального проклятия, следом печати Каина, актом расплаты, болезненным эхом предательства… Артемий не сопротивлялся. Длинное лезвие специально заточенного ножа чистильщиков охладило его пылающие от плохого пойла кишки, а в меркнущем сознании сам собой сложился до абсурда умиротворенный и невыносимо фальшивый стишок:
Где-то на желтой лунеДуша обретет покой и бога.Мимо струятся ароматыДури и цветов,Любовь фонтанирует,Вокруг – непостижимость.Задуваю свечу;Хватит царапать бумагу.

Упадочный опять допустил поэтическую вольность, слегка погрешив против никому не нужной истины. Его свечу задул не он, а Муза.

68. НАГРАДА

Священник очнулся от долгого-долгого сна. То был сон о будущем, о том, что предопределено, о том, что случится почти неизбежно. Теперь священнику, отягощенному страшным ЗНАНИЕМ, предстояло вернуться на сорок пять лет назад, к истоку реки, выносящей на последний берег только мусор и обломки цивилизации. Но боль и страх ночных кошмаров слишком быстро растворяются в лучах утреннего света, и опыт, заканчивающийся пробуждением, ничему не учит. Русло реки неизменно. Священник не мог сопротивляться ее мощному течению.

У него был шанс изведать, каково быть куклой-марионеткой, и заранее узнать, на что способно ВЕДОМОЕ существо. А каково быть малой, незначительной частью чужого, непостижимого замысла, инструментом неполноценной любви, причиной пытки и орудием казни?..

Бедняга забыл. Большая Мама отпустила его, исторгла из своих внутренностей – может быть, потому, что исчерпала роли и миссии, предусмотренные конструкцией надоевшей игрушки. Все было стерто, чтобы не перегорели последние «предохранители» в его и без того опаленных страданием мозгах. Он помнил только, что побывал в какой-то первозданной клоаке – возможно, Господнем сортире, – и облегчившийся Господь щелчком сшиб с ладони назойливое насекомое, попутно наделив его обновленной верой и придав ему импульс своего беспредельного могущества. Как бы там ни было, попу в его нелепой и смешной гордыне казалось, что он похитил частицу божественного дыхания. Он ощущал потрясающую легкость бытия. В общем, он сделал свой выбор.

Теперь он навеки связал себя с кем-то – сильнее, чем связаны мать и плод, растущий в ее чреве. Этот «кто-то» находился одновременно внутри и снаружи его тела. Священник одолжил ему часть себя (не эта ли часть называлась душой?), а взамен получил все, чего не хватало слабому жалкому человеку. Всевидящее око.