Зомби Апокалипсис

В 03:24 в парк вошел патрульный констебль 3947 Лес Хан.

Патрульный констебль Хан – один из кинологов Гринвича. Альфи, его восточноевропейская овчарка, шел рядом с хозяином на длинном поводке. Я объяснил, что случилось. Констебль Хан заверил меня, что Альфи возьмет след женщины, он даже сказал, что и сам чует запашок. Но сперва нам надо было преодолеть игровую площадку. Калитка в заборе оказалась заперта на висячий замок, и мне не оставалось ничего иного, как сбить его выстрелом.

Спущенный с поводка Альфи сразу кинулся за подозреваемой. Добежав до противоположной стороны площадки, он нашел собственный путь за ограду – часть сетки у самой земли отошла, и пес проскользнул под ней. Констебль Хан и я тоже пролезли под проволочным забором и стали карабкаться на насыпь. Подъем давался нелегко. После недавнего дождя вязкая земля чавкала и скользила под сапогами, ноги путались в густом колючем кустарнике. Продвигались мы медленно и не прошли еще и половины пути, когда услышали, как взвизгнул, точно от боли, Альфи.

В 03:28 мы достигли вершины насыпи; ограждение из заостренных железных прутьев не подпустило нас непосредственно к рельсам. Ни Альфи, ни женщины видно не было. Констебль Хан, совершенно безоружный, сбитый с толку, свистнул. Сперва ответа не последовало, а потом мы услышали тихое скуление ярдах в тридцати от нас, слева. Мы пошли туда, вынужденные протискиваться боком между оградой и утыканными шипами кустами, и вскоре обнаружили собаку, криво насаженную на колья изгороди. Три стальных прута пронзили туловище пса и один – шею. Тот, что вошел в шею, выходил из затылка, пригвоздив несчастного Альфи к месту.

По моему мнению, совершенно невероятно, чтобы пес, пытаясь перепрыгнуть забор, сам случайно напоролся на колья. Его насадили на шипы, и сделал это кто-то, обладающий большой силой. Мы вдвоем с трудом сняли и положили на землю бедное животное. Голова Альфи была жутко изуродована; левый глаз вытек, точно его выцарапали – или, осмелюсь сказать, выгрызли – из глазницы.

Констебль Хан хлопотал над любимцем, но пес умер меньше чем через минуту; до последнего мгновения он лизал руку своего хозяина.

В 03:36 мне поступил вызов из диспетчерской, и меня переключили на прямую связь с констеблем Гейтвуд. Голос ее звучал устало, но очень встревожено. Она сказала, что патрульный Макинтош снова пропал. Она проходила мимо скамьи, где он лежал в бессознательном состоянии, и там никого не было. Она предположила, что раненого уже забрала «скорая помощь», но, подходя к северным воротам, увидела только что подъехавшую санитарную машину. Патрульного констебля Макинтоша врачи не видели и не слышали.

Ничего не поделаешь, мне пришлось оставить констебля Хана, который, очень огорченный, сказал, что позаботится о теле Альфи.

В 03:40 я подошел к северным воротам Элиот-парка, где ждала «скорая». Патрульный Макинтош так и не появлялся.

Медики уже забинтовали раненую руку констебля Гейтвуд. Она выглядела гораздо хуже, чем раньше, – дрожащая, в поту, белая как простыня. Гейтвуд попросила врачей отойти, чтобы переговорить со мной с глазу на глаз. Речь ее была нервной, сумбурной, почти бессвязной. Она снова сказала, что с женщиной, укусившей ее, было что-то не так, – она была не просто голой, с нее были содраны пласты кожи, в некоторых местах виднелись даже мышцы. У констебля Гейтвуд создалось впечатление, будто ту женщину тащили по неровной земле или по очень узкому проходу. Однако больше всего ее потрясло лицо подозреваемой. Ее глаза констебль Гейтвуд описала как два черных провала в гнилой плоти, а рот – как зияющую дыру, из которой свешивается красно-коричневый язык. Констебль Гейтвуд назвала это эффектом висельника. Она также сказала, что у женщины были рваные раны, точно ее глодал хищник, одна на правом плече, другая на месте правой груди.

Проговорив это, констебль Гейтвуд потеряла сознание.

Медики привели ее в чувства, и она продолжила рассказ, еще более невнятный. Кажется, она описывала паука, выползшего из разинутого рта голой женщины. Один из врачей сказал, что считает состояние констебля Гейтвуд шоковым, поскольку ее температура и давление стремительно падают. Я согласился, что ее надо отвезти в больницу на «скорой», и сказал, что позабочусь о ее патрульном автомобиле позже.

К тому времени, как констебля Гейтвуд разместили в санитарной машине, она находилась в состоянии глубокого обморока.

В 03:45 «скорая помощь» выехала в сторону Льюишемского университетского госпиталя, и я доложил о происшествии в диспетчерскую. А оператор сообщил, что инспектор Мэйкуэйт желает встретиться со мной.

В 03:52 я встретился с инспектором Мэйкуэйтом на перекрестке Блэкхит-роуд и Гринвич-Саус-стрит.

Думаю, следует сказать, что мы с ним никогда не находили общего языка в каждодневных полицейских вопросах. Возможно, дело в моем предубеждении; и, похоже, он давно уже запланировал зарегистрировать жалобу на меня в конце этого дежурства. Но клянусь, я говорю не только за себя, когда утверждаю, что инспектор Мэйкуэйт – личность не вдохновляющая.

Мне все равно, что он выглядит так молодо, что похож на вчерашнего выпускника школы (что, кстати, недалеко от истины). Мне все равно, что он носит свою форму, как манекенщик. Мне все равно, что в своих речах он употребляет только политкорректные фразы, пытаясь заработать очки и выслужиться перед начальством. Мне все равно, что он, во всех смыслах, самодовольный выскочка из компании брамшиллских [15] пай-мальчиков. Но мне не все равно, что он – не полицейский. Он администратор, карьерист. До повышения он и часа не провел в дозоре. Он так и не приспособился к нашей работе, и, по-моему, даже не собирается приспосабливаться, потому что его совершенно не заботят реальности патрулирования британских улиц. Для инспектора Мэйкуэйта все сводится к семинарам, ящикам для входящих бумаг, чашкам чая и встречам с руководящей верхушкой. Единственные жертвы, которые он когда-либо видел, – это проштрафившиеся офицеры, чьими сломанными крылышками он выстилает свое гнездо.

Впервые я встретился с ним, работая на участке смены «3» в Вулвиче. В тот день он представился своей новой команде довольно агрессивно: «Учтите, я ярый сторонник отчетной документации». Отчетная документация, по его словам, – это живая кровь современной полицейской службы, мощный, свободный поток, необходимый нам как воздух, и он без колебаний взыщет со всякого, чья некомпетентность задержит этот поток. Позже выяснилось, что он также ярый сторонник внебрачных интрижек, особенно с одной секретаршей из Вулвича, чей дом он регулярно посещал и посещает до сих пор, порой проводя там по нескольку часов вместо ночного дежурства. Я никогда не докладывал об этом раньше, поскольку, честно говоря, предпочитал, чтобы он не стоял над душой, но сейчас я решил положить предел его неявкам.

На перекрестке Блэкхит-роуд и Гринвич-Саус-стрит инспектор Мэйкуэйт устроил мне суровую головомойку.

Он напомнил мне о том, что подразделение Джи было создано специально для обеспечения безопасности строительства площадок Нового Фестиваля Британии и что это – первичная обязанность всех старших по группам этого участка. Обычные криминальные происшествия стоят на втором месте – и, тем не менее, на площадке отсутствует кто-либо из патрульных офицеров большую часть дежурства! Я ответил, что, когда диспетчерская сообщает нам об инцидентах, мы обязаны реагировать. Мысль о том, что мы должны быстро откликнуться, когда люди нуждаются в нас, похоже, была для него нова и с трудом вмещалась в сознание, хотя в итоге он заявил, что я должен был сконцентрироваться и отклонять все вызовы, кроме самых неотложных, и настоять на том, чтобы другие патрульные оставались в районе.

Он также отругал меня за проведение ареста Уэйна Дэвлина, утверждая, что из-за моего халатного руководства работа сделана только наполовину. Он сказал, что выписал ордер на арест Вильяма Герберта, ветерана Второй мировой войны, по подозрению в нанесении увечий.