По ту сторону стаи

   Он несколько минут стоит у витрины, не заходя внутрь, а потом вздыхает и отходит прочь.

   Час ранний, и город пустынен. Кроме того, учебный год в разгаре, и школьников вовсе нет, они уже сидят за партами и выводят ровные строчки в прописях или решают задачи.

   Навстречу ему идут две женщины, одетые в тёмные шерстяные пальто. Капюшоны надвинуты так низко, что и лиц не видать. Оно и не удивительно, - думает Эдвард, поёживаясь - погода не холодная, но ветер довольно-таки сильный.

   Он, скользя на мокрой брусчатке, пытается на полном ходу обойти женщин по кривой слева, но не рассчитывает и толкает одну из них. Учитывая то, что движется он с немалой скоростью, толкает довольно сильно. Вот чёрт!

   - Извините, - Эдвард краснеет и мельком бросает взгляд на её лицо, которое теперь можно разглядеть, потому что от толчка капюшон немного сдвинулся. И застывает.

   Эдвард только начинает догадываться, что они где-то встречались, когда видит женщину лишь с правой стороны. Этот чёткий, как камея, профиль, прищуренные серые глаза, жёсткая, даже жестокая усмешка - где он её видел? Он злится на себя за дурацкую привычку краснеть всякий раз по поводу и без, и потому мысли о женщине у него где-то на десятом месте.

   И тут она чуть поворачивается к нему, и он видит левую сторону её лица: щёку ближе к виску пересекают полосы шрамов, одна из них идёт практически через глаз. И Эдвард вдруг понимает, кто это.

   Женщина, которую он сам допрашивал, атакуя её беспомощный разум пусть слабеньким, но болевым ударом, женщина, чьей кровью был залит весь их кабинет в участке, женщина с утгардским клеймом на левом плече. Многочисленные убийства. Открытая поддержка оппозиции. Пожизненная ссылка в Межзеркалье.

   Ядвига Близзард.

   - Извините, - быстро говорит Эдвард ещё раз, опускает голову и идёт прочь.

   Он очень надеется, что она его не узнала. Очень. Потому что, уже проскочив вперёд, он разворачивается и решительно идёт следом за двумя фигурами, закутанными в тёмные не по размеру большие шерстяные пальто.

   - Близзард, - Лена входит в спальню и встряхивает чёрным мешочком, который она держит в руке. Судя по звуку, мешочек битком набит золотом.

   - Легран, - с хитринкой спрашиваю я, - никак у тебя есть идеи?

   - Есть, - отвечает она, в шутку кокетничая. - Ночной переулок. Одежда потеплей и покрасивей. Всякие снадобья, притирания и прочая муть. И ни-ка-ких вопросов. Как тебе?

   - Принимается, - смеюсь я. На самом деле я согласна идти куда угодно и делать что угодно, настолько меня доконало бездействие и сидение на одном месте, в полуразвалившейся громаде старинного особняка. К тому же мы остро нуждаемся в информации, хотя я честно признаюсь себе, что это всего лишь предлог.

   После тюрьмы у нас играет застоявшаяся кровь, и молодецкая удаль рвётся наружу и требует выхода. Дурацкая бравада, которая обычно не приводит ни к чему хорошему, уж мне ли не знать?

   - Ни-ка-ких, никаких, никаких вопросов, - напевает Лена на манер вальса. Мы делаем пару туров по комнате, а потом валимся на кровать, запыхавшись и изнемогая от смеха.

   Наконец она одевается, и мы спускаемся вниз. Веселье ещё бурлит у меня внутри, будто я выпила шампанского, всего ничего, самую малость.

   - Может, пока следует обойтись тем, что есть? - на всякий случай спрашиваю я, понимая, что Фэрли прав, и с прогулками лучше повременить.

   - Спокойно, Близзард, - бесшабашно говорит Лена. - Всё нормально. Расслабься и дыши. Я знаю салон типа "нет-ничего-невозможного", где нас обслужат по первому классу.

   Мы попадаем в какую-то тёмную лавчонку. В нос сразу бьёт затхлый запах плесени и грибов; зеркало смыкается у нас за спиной и неохотно имитирует дребезжание колокольчика. Глаза быстро привыкают к полутьме, и я вижу тяжёлую резную мебель из потемневшего от времени дерева: шкафы с неведомым содержимым, полки с витражными стёклами, окантованными по краю позеленевшей медью, разнокалиберные канделябры на широком прилавке - видимо, приобретённые по случаю и выставленные на продажу для всякого, кто захочет купить.

   - Кто там? - раздаются из-за перегородки шаркающие шаги. - Кого нелёгкая принесла?

   Навстречу нам выходит сгорбленная старуха. Лицо у неё недовольное, как у человека, которого оторвали от мягкого кресла у камина и чашки с горячим кофе. Но вот взгляд старухи падает на наши лица, и она склоняется чуть не до пола.

   - Что угодно миледи? - заискивающе спрашивает она.

   Лена бросает на стол чёрный мешочек. Старуха быстро хватает его и склоняется ещё ниже, делая приглашающий жест куда-то позади себя, к помещениям на задах магазинчика.

   Вскоре мы выходим, нагруженные платьями, норковым и лисьим манто, шёлковым бельём, всяческими настойками и притираниями, и прочими необходимыми вещами, которые появляются словно по волшебству. За звонкую монету. За очень много звонких монет.

   - Миледи, - говорит старуха, - вы для нас - желанные гостьи, - и она снова кланяется низко, как прислуга.

   Ни я, ни Лена не отвечаем. Я упрямо надеваю старое пальто, не желая привлекать внимание и игнорируя Ленины протесты. В свою очередь Лена решительно пресекает мои попытки воспользоваться зеркалом, и дверь с прощальным перезвоном выпускает нас в Ночной переулок.

   - Насмотрелась на стены до конца жизни, - наконец-то вспомнив об осторожности, она надвигает на глаза капюшон. - Теперь я хочу видеть небо.

   Стоит солнечное утро, и блики света отражаются в лужах, образовавшихся во впадинах брусчатки. Уличные торговцы не замедлили воспользоваться тем, что зима сделала передышку. Они выстроились вдоль переулка, разложив и развесив свой товар и подставив лица ветру, который уже чуть-чуть пахнет весной. Мы с Леной больше всего хотим последовать их примеру, потому что нам после заледенелого Межзеркалья так хочется согреться, а никакой камин, даже большой и ярко горящий, не заменит солнце после дня зимнего солнцестояния, висящее высоко в бездонном голубом небе. Но ещё не время, чёрт возьми, пока не время думать об этой недостижимой роскоши - о солнце и ветре, несущем запах перемен. И было не время почти всю нашу сознательную жизнь. И поэтому мы как можно глубже прячем лица в тень капюшонов, в душе пообещав себе совсем скоро наверстать упущенное.

   Пальто большое и сидит на мне, как мешок из-под картошки - наверное, потому, что за время тюрьмы я сбросила верные двадцать фунтов. Тут никакая маскировка не нужна, - беззаботно думаю я в шутку, - и, как выясняется, совершенно напрасно.

   И откуда он только взялся, этот Монфор?! Только потом я понимаю, что он шёл сбоку, от лавчонки, торгующей по дешёвке футбольными мячами, подержанными клюшками для гольфа и прочей ерундой.

   Он узнал меня, это факт. Или додумался чуть позже. На его месте невозможно было не додуматься, видя, какой ненавистью исказилось моё лицо в тот момент, когда наши глаза встретились. Эту новость я сообщаю Лене; она хмурится и внимательно всматривается в зеркальные витрины.

   - Ты права, Близзард, - говорит она. - Не вздумай оглянуться.

   Конечно, вся затея с самого начала была сплошным риском. Необоснованным и, конечно, ненужным. И сомневаюсь, что, снова попав в Утгард, мы смогли бы с той же лёгкостью оттуда выйти.

   Мы с Леной на расстоянии полуметра друг от друга медленно идём по переулку, сжимая в пальцах пакеты с покупками, сейчас ставшие помехой; Монфор движется следом, делая вид, что разглядывает товар у уличных торговцев.

   - Справимся? - спрашиваю я, подразумевая бесславное возвращение в Кинг-Голд-Хаус и нагоняй от Фэрли.

   - Стойте, мэм, - раздаётся сзади срывающийся голос, и мысли о Фэрли испаряются у меня из головы в мгновение ока.

   Мы с Леной одновременно оборачиваемся, готовые к атаке, и видим стажёра, в оцепенении застывшего в нескольких футах прямо перед нами. За какую-то секунду я понимаю, что, кажется, первый раз в жизни убийство не кажется мне хорошей идеей - хотя, чёрт подери, кто мне этот мальчишка?! Просто очередной отщепенец, братающийся с полукровками, сопляк, который через год-другой научится делать свою работу и станет обычным служащим Сектора...